Защитишь меня?

Прости за все и, пожалуйста, никогда не скучай по мне. Никогда не скучай по мне!

Сегодня он снова вернется домой, не предупредив. Дрожащие пальцы, сплошь покрытые маленькими шрамами, стучат по треснувшему экрану телефона, набирая ответ на сообщение отца. Соленые капли падают из глаз, однако этого, кажется, он вообще не замечает. Ото-сан: ты опять не спишь по ночам (?) я понимаю, что у тебя вечная бессонница, но ты мог хотя бы из сети выйти, чтобы я тебе сейчас все это не писал Лайм: Мне уже не пять лет:) А ты все еще переживаешь из-за моего режима Ото-сан: ты, смею напомнить, все еще мой ребенок если не спишь, то хотя бы питайся нормально ты не я, чтобы на одном кофе и сигаретах держаться так что купи себе нормальной еды Лайм: Только что купил Ото-сан: с каких пор бичпакет стал считаться нормальной едой? Лайм: Говоришь так будто не ужинал им сегодня На это Айзава не ответил. Видимо, ушел осмыслять все, что произошло с ним за жизнь, и попутно курить на улицу. Изуку присел на влажный от мелкого дождя поребрик, поджав ноги к груди, обхватил их руками и прислонил лоб к коленям. Ужасно хотелось рыдать и бить кулаками о стены, пока вместо костяшек не останется фарш, но если дать этим эмоциям вырваться, то их будет просто не остановить. Наверное, именно поэтому спустя пол часа он, не думая ни о чем, пишет одно единственное сообщение: Я так скучаю, пап Как он оказывается у дверей их с отцом квартиры, откуда сам Мидория давно съехал, он не помнит и не понимает. Ноги словно бы сами принесли его к месту, где ему всегда рады, где его всегда примут и поддержат. Пусть и в своей манере. Он так же не помнит, как постаревшие в последнее время, но все такие же сильные руки Шоты ложатся ему на плечи. Потом перемещаются на спину и слегка прижимают к себе. Стена, что выстраивал Изуку, в одно мгновение рушится, а потому он, подобно совсем маленькому ребенку, обхватывает руками похудевшего отца и упирается ему лицом в грудь (за столько лет он его так и не перерос). Плачет навзрыд. Плачет, потому что бесконечно устал. Потому что хочется вернуться в детство, когда все было проще. Потому что за последнее время произошло слишком много всего ужасного. Айзава, хоть и не силен в выражении собственных эмоций, всегда прекрасно понимал чувства других, а потому видит, насколько плохо его сыну. Они будто перенеслись на почти тридцать лет назад. В тот самый день, когда Изуку встретил того, кто в дальнейшем подарит ему весь свой свет. Он до сих пор помнит мерзкий запах дыма; помнит крики людей и свой собственный; помнит, как намертво вцепился в водолазку молодого героя, не желая его отпускать. Помнит, как впервые переступил порог этой квартиры поздним осенним вечером, и слова: «Получается, добро пожаловать домой». — … — слова комом застревают в горле, вызывая очередной спазм по всему телу. — Он в реанимации, — из груди вырывается рваный вздох-всхлип, — Врачи говорят, что состояние тяжелое, и шансы пятьдесят на пятьдесят. Прости, но мне так страшно! — последнее он произнес, почти крича от отчаяния. — Если человек нужен кому-то, то вернется даже с того света, — монотонный голос немного успокаивает, будто вытаскивая из мира ужасающих образов в реальность. — Но… — У него всегда был потенциал. На этом разговор заканчивается. Шота упирается острым подбородком в чужую макушку, чувствует запах табачного дыма, исходящий от отросших, как у него самого, темных волос. Ощущает не самый приятный запах наверняка крепкого алкоголя, которым отпрыск залил свое горе, хотя никогда не пьет; ощущает, но ничего не говорит, потому что принимает его боль целиком и готов ее разделить. Они слегка покачиваются из стороны в сторону. Айзава словно пытается укачать никак не желающего успокоиться и наконец уснуть ребенка. Истерика все же отступает. — Будешь есть? — не отстраняя от себя Мидорию, произносит мужчина, — Извини, есть только лапша и чай. — Спасибо, папа, — спустя долгие двадцать семь секунд говорит Изуку.