Одно слово освобождает нас от всей тяжести и боли жизни. Это слово — любовь. Софокл
О том, что Чанбин, Минхо и Джисон нашли орудие убийств серийника, в ФБР узнали сразу: криминалист в ту же минуту позвонил Кристоферу, спецагент — Уджину, а судмедэксперт — Хёнджину. Несмотря на то, что Хван стопроцентно находился рядом с психоаналитиком, Чанбин был уверен в том, что должен сообщить ему обо всём самостоятельно. Дорога до здания Гувера оказалась довольно короткой, скорее благодаря включенному проблесковому маячку на крыше машины агента и сирены. В любом случае Чанбин и Джисон совсем скоро приступили к поиску доказательств связи найденного ими ножа и Лукаса. Ушло на этот процесс чуть больше часа, но и этого времени хватило для того, чтобы Хёнджин до чёртиков волновался, ходя из стороны в сторону по кабинету психоаналитика. — Ты надеешься, что они не докажут причастность Лукаса? — спросил тогда Минхо, но ответа на свой вопрос не получил. Почему? Потому что Хёнджин и сам не знает, на что он вообще надеется и должен ли он в принципе надеяться на что-то. Так или иначе вина Лукаса была доказана: отпечатки пальцев обвиняемого найдены на рукояти ножа, а также следы крови всех жертв серийника — на лезвии. Минхо и Чанбин уже спешили в комнату допроса, когда их нагнал Уджин, дёрнув судмедэксперта за локоть. — Почему Хёнджин направляется в наблюдательную комнату вместе с остальными? — обращается явно к Минхо (ведь именно он ответственен за допрос), но смотрит при этом точно в глаза Со. Чанбин на это даже выгибает бровь. — Потому что, как мне кажется, он должен там присутствовать и слышать всё, о чём будет говорить допрашиваемый, — не медлит с ответом Минхо. — Так или иначе Хёнджина вся эта история тоже касается. Причём сильно. Уджин больше ничего не говорит, он лишь кивает головой, отводя взгляд в сторону, и хлопает Минхо по плечу, когда уходит вслед за остальными. Ли на всё это усмехается, ловя весёлую улыбку Чанбина. Наверное, будь сейчас у них немного иная ситуация, Уджин бы начал бросать против одного слова спецагента десять своих, пытаясь таким образом добиться своей правоты. Конечно, совершенно не факт, что у него бы это получилось, но он хотя бы пробовал стараться. Сейчас же, видимо, Уджин прекрасно понимает, что бессилен: Минхо в этой истории плавает как акула в океане, пока сам Ким — рыба, выброшенная на сушу. Когда Минхо и Чанбин заходят в комнату допросов, они ненароком замечают, что Лукас на их появление даже ухом не ведёт. Вместо этого он смотрит на своё отражение в зеркальной стене, будто бы чувствуя, кто именно находится за ней. Отмирает он лишь в момент, когда Минхо с грохотом роняет папку на стол. — И снова здравствуйте, мистер Вон. Не соскучились по нам? В голосе Минхо ярко выражена победная усмешка, но Лукас его настроение не разделяет. Вопрос специального агента ответа не получает, и тот продолжает: — В ходе продолженного нами расследования был обнаружен нож, который, как уже доказано нашими судмедэкспертом и криминалистом, фигурирует в серийных убийствах, совершённых вами, Лукас, — профессионально проговаривает Минхо. — Отрицать вашу виновность у вас нет смысла, хотя вы в любом случае можете попытаться. Однако отпечатки ваших пальцев уже обнаружены на рукояти ножа, который, кстати говоря, мы нашли на могиле вашей покойной девушки. Лукас на все эти слова лишь монотонно кивает головой, не смея перебивать. — Будете что-то говорить в своё оправдание? Нам всем, — Минхо довольно заметно кивает в сторону зеркальной стены, — очень интересно послушать о мотивах всех совершённых вами убийств. Лукас хмыкает после минутной паузы: — Франко был готов отпустить мою девушку только в том случае, если бы её купили, — тяжело сглатывает, потупив взгляд. — К сожалению, у меня не было нужной суммы, поэтому я пошёл просить о помощи у тех, кого считал своими хорошими знакомыми — у владельцев и администраторов других клубов. Поверьте, каждый из них мог потратить ту сумму и это никак не сказалось бы на их бюджете, потому что для них такие деньги — копейки, как говорят в России. Но все они мне отказали, ссылаясь на то, что это бизнес и они не собираются делать такой бесполезный вклад. — Насколько вы были близки с жертвами, раз просили у них о такой помощи? — Мы явно не были с ними лучшими друзьями, но… — Лукас смотрит вверх, подбирая правильные слова, и, видимо, сдаётся, цокая языком. — Знаете, я умею заводить знакомства. Называйте это даром — я не знаю. Но, когда я переехал сюда, я захотел обзавестись полезными связями, поэтому ходил по всем их клубам и пытался хотя бы познакомиться с ними. Им всем было не обязательно становиться моими друзьями для того, чтобы у меня в телефоне хранились их номера. — По-вашему, полезные связи это владельцы клубов? Серьёзно? — бровь Минхо ползёт вверх, а когда Лукас на его вопросы безмолвно кивает головой, спецагент вовсе издаёт смешок. — Значит, ты решил их всех убить так же, как и Франко, в качестве мести, — подводит Чанбин, после чего Лукас лишь согласно мычит. — А причём тут невиновный ни в чём человек, которого ты подставил? Вопрос Чанбина делает глаза обвиняемого стеклянными. Тот, всё это время не сводивший взгляда с федералов, теперь смотрит куда-то за их спины, в пустоту. Но у Чанбина нервы уже давно не стальные, и долго ждать ответа на поставленный вопрос он не собирается, поэтому наклоняет туловище так, чтобы Лукас врезался взглядом в него. Так и происходит: Вон выходит из прострации, забегав глазами по лицу судмедэксперта. — Я не собирался его подставлять. Это произошло случайно. Минхо открывает рот, чтобы вставить своё слово, однако оказывается прерванным чужой усмешкой: Чанбин таки дорвался до этой темы. — Значит, труп Эшли Элевейт оказался у двери Хван Хёнджина совершенно случайно, как и труп Олфорда с угрожающей запиской прямо в его квартире? — Чанбин не в силах растягивать разговор на долгое время, потому и бросает фразы, не фильтруя, прямо в лоб. Хотя стоило бы — понятно по выражению лица агента Ли. — Нет, именно это было специально. Но я признаю свою вину перед Хёнджином и искренне прошу меня за это простить, — теряясь в словах, отвечает Лукас, нервно дёргая уголком губ. — Олфорда я подкинул для того, чтобы Хёнджину приставили агента. Я слышал о его проблемах с Конаром и боялся, что его люди могут что-то сделать с Хёнджином. В этом случае я хотел как лучше. А Эшли… Я знал, что вы, доктор Со, сможете отвести от него подозрения. — А если бы не отвёл? — Чанбин, — обрывает Минхо, выставляя руку поперёк груди судмедэксперта, когда тот чуть подаётся вперёд. — Достаточно. Лукас смотрит загнанно, в итоге уводя взгляд в сторону, на ту самую зеркальную стену, за которой должен стоять Хёнджин. Чанбин не уверен в том, что Хван по-прежнему там стоит и слушает их беседу, в которой Вон нашёл смелости признаться в убийствах и извиниться за подставу. Он мог убежать, не справившись с эмоциями и нежеланием верить в то, что Лукас действительно во всём виноват. — Мы услышали всё, что хотели, — подытоживает Минхо, стуча краями папки по столу. — Я, конечно, не тот, кто будет вас судить, Лукас, однако всё это меня поразило настолько, что я всё-таки хочу кое-что сказать. Мне действительно очень жаль вашу девушку, но вас мне не жаль. Вместо того, чтобы жить с памятью о ней, приходить на её могилу, вы будете гнить в тюрьме за то, что, как вам, наверное кажется, обрадовало бы вашу девушку. Но, на мой взгляд, единственное, чего бы она хотела — не отомщение за себя, а ваше счастье и счастье того человека, с которым вы бы ещё смогли построить семью. Каждый виновный в конечном итоге получает по заслугам. И вы оказались в их числе, Лукас, как бы ни старались казаться героем и чувствовать себя им. Лукас в ответ ничего не говорит, а лишь тихо наблюдает за тем, как двое федералов покидают комнату допросов. Он — убийца. Он — тот самый серийник-извращенец, за которым так долго и упорно бегали полиция и ФБР. Одно дело наконец-то закрыто. У Чанбина же осталось ещё одно немаловажное. В коридоре, прямо напротив двери допросной комнаты, уже вовсю стоят громкие аплодисменты. Это что-то вроде традиции — таким образом поздравлять коллег с завершением дела. Джисон хлопает громче остальных, позволяя себе даже свистеть. — Спецагент Ли, — делая тон псевдоофициальным, начинает Хан и обнимает Минхо за плечи. — Ваше последнее слово было настолько идеальным, что у меня слюни почти потекли. — Почти? — К счастью, я успел вовремя закрыть рот. Чанбин ищет взглядом в толпе подходящих к ним федералов Хёнджина и достаточно быстро находит его выходящим из наблюдательной комнаты вместе с психоаналитиком. Лицо Хвана не выражает вообще ничего, оно словно каменное. Лишь в радужке глаз поблёскивает отголосок обиды. Чанбин должен подойти. Пускай его слова вряд ли чем-то смогут помочь, но Чанбин обязан хотя бы просто быть рядом и крепко держать его за руку, когда тот находится в подобном расположении духа. И пусть все вокруг увидят проявление заботы и нежность между ними — теперь уже нет никакой разницы. На плечо падает тяжёлая ладонь, и Чанбин оборачивается, встречаясь взглядом с Уджином. Тот не улыбается, но всё равно выглядит довольным и смотрит так восторженно. — Поздравляю с поимкой преступника, Чанбин. Без тебя это дело так и стояло бы в тупике. — Дело стояло бы в тупике без ребят. — Нет, ты понимаешь, о чём я говорю, — Уджин мягко усмехается, шкрябая ногтями по щетине. — Порой твоё игнорирование правил и такта идёт работе на пользу. Хорошо, что ты вовремя встал на защиту Хвана. При упоминании Хёнджина судмедэксперт, словно на автомате, поворачивает голову в сторону, где он стоял ещё минуту назад. — Не люблю, когда страдают невиновные, — монотонно отвечает Чанбин. — Особенно когда это Хёнджин, да? — Уджин в ответ ничего не получает; Чанбин даже взгляд ему не возвращает. — Честно говоря, я так и не разобрался в том, что между вами, — «Как же жизненно», — хочет вставить Чанбин. — Я даже спрашивал у Криса и Минхо, но те молчали как партизаны. — А для чего нужно было это разбирательство? — Банальный интерес, — Ким жмёт плечами и переводит взгляд Чанбину за спину. Как раз там сейчас находится Хёнджин. — Не подумай, что я хотел тебя прижать. Ты же сам знаешь, что дальше запугиваний я не пойду. И сейчас, когда всё закончилось, я действительно рад за тебя. Если Хван тот самый человек, ради которого ты способен пойти на многое, то вам обоим крупно повезло. Чанбин на это только кивает головой. Отнекиваться нет смысла, кидаться колкостями не хочется, а прыгать от счастья из-за полученного «благословения» он даже не собирается. Нет ни обиды, ни злости на Уджина — Чанбину просто всё равно. Он рад? Хорошо, но благодарить его за это вряд ли кто-то будет. — Ещё раз поздравляю, Чанбин, — повторяет Уджин и протягивает ему руку. — Хорошая работа. Пожав протянутую ладонь, Чанбин вновь смотрит на Хёнджина. Сам не понимает, какой чёрт его дёрнул прямо сейчас посмотреть на него. Однако после столкновения с его взглядом, полным отчаяния, в голову приходит прекрасная идея. Хёнджину действительно крупно повезло, потому что Чанбин, как и сказал Ким, способен ради него пойти на многое. Даже если это просьба о помощи у Уджина. — Я могу попросить тебя об одолжении, Уджин? — Конечно. В чём суть?❋❋❋
Торопливо покинув здание Гувера, Чанбин скользит взглядом по территории и наконец натыкается на Хёнджина, стоящего у его авто. Он потерял Хвана сразу после того как закончил беседовать с Уджином и каким-то образом сразу догадался, что тот отправится на улицу. — Поздравляю с раскрытием дела, доктор Со, — хмыкает Хёнджин, когда Чанбин становится в двух шагах от него. Тот в качестве благодарности только кивает. — Как ты себя чувствуешь? — Так, будто меня сначала разбили, а потом ещё втоптали все мои осколки в грязь, — Хёнджин отшучивается и даже натягивает на лицо жалкое подобие улыбки, однако нет в ней ни доли искренности. И глаза пугают своей стеклянной пустотой. — Главное, что теперь всё позади, Хёнджин. Этого человека больше не будет в твоей жизни. Чанбин подходит чуть ближе, чтобы, протянув руку, коснуться хёнджиновой щеки костяшками пальцев и убрать за ухо светлую прядь волос, что лезет прямо в глаза. Он чувствует что-то странное в груди, но вместе с тем безумно лёгкое. Всё вокруг, как по щелчку пальцев, вдруг перестаёт волновать; взгляды проходящих мимо сотрудников, явные бурные их обсуждения — теперь всё равно. Как он сказал: «всё позади», — и это действительно так. — Забей, — тихо говорит Чанбин, когда Хёнджин судорожно дёргается из-за очередного взгляда. — Это теперь только наше дело, ладно? Никто не имеет права вмешиваться. — Может, все они думают обо мне, как об очередной твоей интрижке? — отшучивается, толкая язык в щёку. Чанбин на это хмурится. — С чего ты взял, что я сюда кого-то приводил? — Джисон многое мне нарассказывал, знаешь ли. — Ну, конечно, — Чанбин вздыхает, пальцами трёт глаза, а Хёнджин легко смеётся. — Ему же только повод дай. — Да ладно, не так уж всё и плохо. Хёнджин шмыгает носом после искреннего смеха и отводит взгляд. Всё это, конечно, действительно забавно, особенно если учитывать то, каким образом Джисон обычно преподносит подобного рода информацию. Однако у Чанбина всё равно есть подозрения, что правда немного отличается от последней брошенной Хёнджином фразы: уж очень его слова об интрижке были колючими. И если Хван взаправду боится оказаться одним из, то Чанбин просто обязан избавить его от этого страха. Как он уже когда-то говорил: что-то со временем не поменялось. Чанбину нужен был только Хёнджин — это не подверглось изменениям. — Чем ты планируешь заняться сегодня? — спешно спрашивает Чанбин, шарясь в карманах в поисках ключа от машины. — Абсолютно ничем. А у тебя какие-то планы на меня? — Великие. Хёнджин смотрит на него с неподдельным интересом, прищуривается, надеясь поймать хоть какой-то намёк на то, что задумал Со, однако тот лишь подмигивает, найдя ключ, и командует сесть в машину. Чанбину и самому интересно, что из этого выйдет, когда он падает в кресло и под негромко играющую в салоне музыку везёт Хёнджина к Капитолию. Как ни странно, по дороге Хван не задаёт вопросов — лишь слушает исполнителей и время от времени подпевает им, вызывая тем самым улыбку на лице Чанбина. К нему он, конечно, тоже пристаёт, прося спеть с ним дуэтом, и называет скучным, когда тот отказывает. А Чанбин не скучный — он просто хочет слушать Хёнджина безотрывно. Кажется, всю свою жизнь хочет вот так провести. Когда они выходят из автомобиля, Хёнджин резко меняется в лице. Весёлая улыбка сползает, а на её место приходит искреннее удивление. Не то чтобы он никогда не видел Капитолий, просто… — Мы хотели побывать здесь вдвоём когда-то давно, — Чанбин заворожённо следит за тем, как Хёнджин, открыв рот, осматривает местность. Будто не верит своим глазам и ушам. — Я помню, — Хван расплывается в довольной улыбке и останавливает взгляд на чанбиновом лице. Щурится, как насытившийся кот. — Удивительно, что ты помнишь. — С чего бы это я не должен помнить? — Ты говорил, что старался меня забыть. И что у тебя даже получалось, — напоминает, бессовестно пожимая плечами. — Обычно такие мелочи забываются в первую очередь. — Хёнджин, — серьёзно зовёт Чанбин, и Хёнджин вопросительно мычит, отзываясь. — Я помню каждую мелочь, связанную с тобой. Сказать, что эти слова заставляют обоих забыть о дыхании — ничего не сказать. У Чанбина сдавливает горло из-за сказанного, а у Хёнджина воздух в лёгкие больше не поступает, будто он вместе с услышанным застревает где-то на середине пути. Так странно: раньше они так часто говорили друг другу что-то ещё более романтичное, заставляющее растягивать губы в улыбке до ушей, даже смущающее до красного румянца на щеках, но до сих пор не привыкли к этому. Будто эти чувства для них — не что-то вспыхнувшее вновь спустя долгое время, а что-то совершенно новое и неизведанное, пугающее, как глубина Тихого океана. Но тем не менее очень интересное. Молчание накрывает с головой и ощущается, как тёплый пар сауны. Чанбин не смеет нарушать эту атмосферу — лишь то и дело посматривает на хёнджинов профиль. Тот выглядит довольным и впечатлённым. Крутит головой по сторонам, не убирая улыбки с лица. Она выглядит настолько искренней, что понятно сразу: Хёнджин её не контролирует, она сама держится так долго и стойко. Внутри Чанбина что-то говорит, что такой вид бесспорно заменяет все слова благодарности, и судмедэксперт с этим с удовольствием соглашается. — Как думаешь, Лукас сказал правду? — вдруг спрашивает Хёнджин, когда спустя некоторое время они решают присесть на скамейку. Чанбин даже бровью не ведёт: неудивительно, что всё это никак не выйдет из его головы. — По поводу тебя? — Хёнджин в ответ скромно угукает. — Не знаю, — честно отвечает Чанбин. — Возможно, в самом начале он действительно не планировал тебя подставлять. Однако это не отменяет того, что после он не постыдился воспользоваться стечением обстоятельств. — Да, ты прав. Голос у Хёнджина обречённый, а ещё слышится горькое разочарование. Но, кажется, вовсе не в Лукасе. Хёнджин-то и вопрос задал не из-за него. Даже не из банального интереса и желания поболтать о чём-то. Чанбин не дурак — понимает всё, поэтому ровно произносит: — Это нормально, что ты до сих пор хочешь верить в человечность Вона. — Не думаю, что нормально быть таким наивным, как я. — Ты не наивный, Хёнджин. Любой человек на твоём месте вёл бы себя сейчас так же, как и ты. — Хочу забыть об этом, как о страшном сне, честно говоря. — Тогда думай о чём-то другом. Хёнджин усмехается: — О чём например? — О нас, — совершенно серьёзно и спокойно озвучивает Чанбин. Неожиданно настолько, что Хёнджин теряется. Это заметно по тому, как открывается его рот, замирает грудная клетка, да и глаза начинают бегать туда-сюда в нежелании столкнуться с чанбиновым взглядом. В переписках такие разговоры давались не так тяжело, как сейчас, при общении в живую. Потому что не было зрительного контакта. Не было вот этих вот затягивающих шоколадных глаз. Хёнджин знает, что если прямо сейчас заглянет в них, потом не оторвётся. Будет смотреть, вглядываться в эти бездны, пока с ума не сойдёт. Хотя скорее всего он уже сошёл с него, раз так реагирует на обычный человеческий орган чувств. Хёнджин наконец останавливает свой скачущий взгляд на собственных ногтях, которые вот прямо сейчас просто жизненно необходимо рассмотреть. Горящие от чувств глаза спрятать удалось, но красные уши никуда не делись. То самое каменное сердце Чанбина только что дало очередную трещину, почувствовав разливающееся в груди тепло. — Я боюсь о нас думать, — признаётся Хёнджин. Не только Чанбину, но и себе самому. — Когда общались в интернете, боялся думать о нас. Потом, когда перестали общаться и оборвали все связи, тоже боялся. Когда впервые встретились, боялся. После нашего поцелуя боялся. И сейчас боюсь. Особенно страшно, когда я смотрю в твои глаза. — А что с моими глазами не так? У меня там сосуды полопались? — отшучивается Чанбин, указывая пальцем на глаза. — Или у меня левый глаз опять немного косит? Ах, если дело в нём, то не пугайся! Просто мышцы иногда переутомляются. Чанбин пытается расшатать серьёзную беседу и запустить в неё немного смеха, и у него неплохо получается: Хёнджин тихо смеётся, прикрыв ладонью лицо. — Кстати, ничего не косит! — смотря на своё отражение в чёрном экране телефона, продолжает Чанбин. — Вводишь меня, значит, в заблуждение. — Прекращай, Чанбин, — со смехом просит Хёнджин и слабо бьёт судмедэксперта по руке. — Ты же знаешь, что я имею в виду. Чанбин прекрасно знает. Ведь он и сам боится всего того, что между ними происходило и происходит до сих пор. Порой было очень трудно, иногда — слишком легко, часто — больно, а ещё чаще — запутанно. Однако, несмотря на это всё, они по-прежнему сидят рядом: Хёнджин смотрит в иссиня-чёрное небо, считая звёзды и улыбаясь им, а Чанбин смотрит на него, не в силах оторваться. Вместе им бывает тяжело, особенно, когда проблемы (казалось бы, их не касающиеся) заползают тайпаном в их отношения и отравляют. Но по отдельности — они уже успели понять — им ещё тяжелее. Крис говорил, что вернуть то, что было, обычно невыносимо сложно, практически невозможно, но всё можно начать с чистого листа. Мысленно Чанбин его уже достал, но теперь важно, чтобы Хёнджин подал ему ручку. — Ну, тогда забудь о том, что я сказал, и не думай, — Чанбин усмехается, когда Хёнджин с мигающими вопросами в глазах склоняет голову к плечу. — Зачем нам лишний раз о чём-то думать, если мы можем просто попробовать? Мы в прошлом действительно много думали, и посмотри, к чему нас это привело. Если мы и сейчас начнём ломать голову, то запутаемся и опять всё испортим. Чанбин ловит задумчивый взгляд Хвана и, сжав его щёки руками, заглядывает тому в глаза, отвлекая от очередных размышлений. — Прекрати думать, слышишь меня? — Хёнджин в ответ слабо кивает, улыбнувшись. — Мы сделаем это. Ты согласен? — Да. Хёнджин успевает клюнуть Чанбина в губы перед тем как издать непонятные звуки восхищения и указать пальцем ему за спину. — Повернись! — крутит его за плечи, пока тот, не понимая ни черта, хмурится. — Смотри, смотри — падающая звезда. Загадывай желание. И Чанбин, расплываясь в улыбке, загадывает. Чтобы звезда, сидящая перед ним и держащая его за руку, больше никогда не падала с его личного небосвода. В квартире Хвана Чанбин постоянно чувствует некое напряжение. То ли из-за дела с серийником, то ли из-за самого Хёнджина, наедине с которым становится безумно жарко и тяжело внутри. Физическое влечение ничем не перекрыть, никак не успокоить, и Чанбин от этого буквально страдает. — Я сварю тебе кофе, — бросает Хёнджин, подмигнув, и быстрым шагом направляется на кухню. Чанбин лишь вздыхает: кофе и квартира Хвана — по-настоящему дикая смесь. Старого дивана только не хватает. — Только мне? — Я, наверное, выпью чай. Сегодня слишком тяжёлый день. Чанбин понимающе мычит и проходит вслед за Хёнджином. Тот стягивает с себя худи через голову, отбрасывая ненужную сейчас вещь на спинку стула, зарывается пальцами (Чанбин из-за них с ума сходит на самом деле) в светлые волосы и быстро делает неопрятный хвост. Чанбину кажется, что он готов отдать всё на этом белом свете ради такой картины. — Что ты решил с работой? — Чанбин не знает, правильно ли поступает, поднимая подобную тему, ведь Хёнджин заметно напрягается, тормозя действия на пару секунд. Вздыхает: — Ничего. Наверное, пойду работать по профессии. Профессия Хёнджина — ландшафтный дизайнер, и не то чтобы ему это сильно нравилось. Чанбин до сих пор помнит, как при их знакомстве Хёнджин жаловался на то, что, к своему великому сожалению, поступил на первый курс именно этого факультета. Он вообще хотел стать экономистом, но госпожа Хван отговорила с горем пополам. Чанбин, опираясь на край столешницы, устраивается под боком Хёнджина. Складывает руки на груди, щурится. Хёнджин и работать по профессии? Что-то не шибко вяжется это в его голове. — А ты вообще работал по профессии? — с усмешкой спрашивает Чанбин и получает возмущённый взгляд Хвана. — Конечно. После магистратуры я работал в одной компании в Сеуле. Там, кстати, я и познакомился с Джонатаном. Ну, то есть как, — Хёнджин на секунду задумывается, а после резко отмахивается: — Долгая история. — Я никуда не тороплюсь, если ты не против. Чанбин ставит локоть на столешницу, укладывая голову на ладонь, и с интересом заглядывает Хёнджину в лицо. Тот смеётся от подобной любознательности. — Он был одним из наших заказчиков. Джо очень нравились мои рисунки, поэтому он любил со мной работать. А потом меня уволили, — Хван закатывает глаза, снимая турку с плиты и выливая её содержимое в серую матовую кружку. — Решили обновить состав, так сказать. Джонатан узнал об этом, когда обратился в компанию с очередным проектом, и позвонил мне, предложив работёнку в Вашингтоне. Он мне оплатил билет, разрешил остановиться в его доме и познакомил с Эшли, с которой я и должен был работать: она строила загородный дом в то время. Чанбин слушает очень внимательно, попивая горячий кофе, который, кстати, получился чересчур крепким, и не перебивает, даже когда Хёнджин одним только жестом приглашает его сесть на диван. У Хвана очень красивый и приятный голос — его интересно слушать, его хочется слушать. Поэтому Чанбин не отвлекается от рассказа ни на секунду, чувствуя, как мурашки на его коже пускаются в пляс, когда Хёнджин изредка прочищает горло. — Джо и Эшли думали, что после того, как я сделаю план ландшафта, архитекторы, работающие над проектом дома, возьмут меня в свою компанию. Но по итогу меня никуда не взяли, — Хёнджин делает глоток чая, слизывает остатки с губ и вздыхает перед тем как продолжить. — Зато Эшли посчитала мою внешность красивой, манящей, обаятельной, харизматичной… В общем, она устроила меня в свой клуб администратором. Потом, конечно, сказала, что это Джонатан её убедил и, если бы не он, она бы меня не взяла. Вот и конец истории. — Она правильно посчитала, — отвечает Чанбин и улыбается, когда Хёнджин, довольный таким ответом, толкает язык за щёку. Хван наматывает на палец выбившуюся из хвоста прядь волос и пристально, с прищуром, следит за движениями Чанбина. Как тот прислоняет край кружки к губам, как делает глоток, как чуть хмурится и отставляет кофе на столик — ничего не ускользает от его взгляда. Чанбину не сложно это заметить. Как и чуть приоткрытые чужие губы, насыщенный чёрный взгляд и остановку дыхания. — Как тебе кофе? — невзначай интересуется Хёнджин и садится чуть ближе, всем своим невинным видом сваливая такой порыв на необходимость сменить положение ног. Но, как ни странно, Чанбин на это искренне ведётся. — Крепковат, — честно отвечает Чанбин. — Могу попробовать? Чанбин кивает, хочет даже подать кружку с кофе, но вовремя замечает, что Хёнджин тянется далеко не к кружке, а к его, чёрт возьми, губам. Целует, слизывает кофейный вкус, смакует и облизывается, когда со звучным чмоком отстраняется. — Да, ты прав, — сообщает так, будто не было ничего и пробовал он кофе из кружки, а не с чанбиновых губ. В голове этот жест кажется безобидным ровно до того момента, пока на разум не нападает тот самый незабываемый (несмотря на все отчаянные попытки) сон. У Чанбина загорается шея, он чувствует, как жаркие языки пламени обдают кожу огнём. Обвивают всё тело, спускаясь к паху и окаменевшим ногам. Лишь губы не затрагивают: они и так горят после языка Хвана. Ситуация вдруг кажется Чанбину несправедливой, ведь он, несмотря на все давящие на него желания, держится изо всех сил, боясь поторопиться, испугать, оттолкнуть, а Хёнджин берёт и так просто целует. Влажно, да ещё и под таким пленящим предлогом. Хёнджин опять сведёт его с ума — Чанбин знает, но мешать этому не будет. — Тогда, может, угостишь чем-то сладким? Хёнджин игриво усмехается: — Например? Хван даёт выбор, но в этой квартире вовсе нет вариантов. Да и все сладости мира встают под сомнения, когда Чанбин, подаваясь вперёд, прижимается к хёнджиновым губам. Сминает их своими, целуя рвано и напористо, из-за чего Хёнджин не успевает правильно дышать, но остановиться не просит. И хорошо, потому что Чанбин не уверен в том, что смог бы остановиться. Разум вместе со здравым смыслом покидают Чанбина, когда его ладонь вплетается в светлые волосы на затылке Хёнджина и тянут слабую резинку вниз. Ещё одна мечта сбылась. Видимо, Со хорошо себя вёл в этом году, иначе что это, если не подарок? Руки Хёнджина скользят вверх по чанбиновой груди, из-за чего судмедэксперт не может сдержать хриплый выдох; а когда чужие короткие ногти царапают загривок, то вовсе намеренно кусает, довольствуясь тихим шипением Хвана. Поцелуй влажный и горячий, развязный и наглый, у Чанбина из-за этого все конечности дрожат. Внутри всё давит, тянет, вяжутся тугие узлы — становится жутко не удобно. Но ещё более сексуально и желанно. — Я не отпущу тебя сегодня домой, — хрипло признаётся Хван и припадает к мягким влажным губам сам. Чанбин и не планирует уходить. У Хёнджина очень просторная и мягкая кровать — Чанбин это понимает, когда падает спиной на прохладное покрывало, оказываясь прижатым Хваном. Бо́льшая часть одежды потерялась по пути в спальню, поэтому контраст температур ощущается Чанбином как никогда ярко. А, возможно, виной тому горячие губы, что пускают мурашки по всему его телу, обводя собой линию челюсти, спускаясь по шее вниз и оставляя звучный чмок в ямке между ключиц. Когда они меняются местами, Чанбин позволяет себе притормозить, потому что невозможно вот так просто ласкать кожу человека, не восхищаясь его красотой. У Хёнджина растрёпаны волосы, подрагивают полуопущенные ресницы, а по щекам расплылся румянец, сливающийся с цветом зацелованных губ. Возможно Чанбин бредит, но прямо сейчас он хочет обладать встроенным в глаза фотоаппаратом, чтобы со всех сторон запечатлеть такого Хвана. Из списка желаний на эту жизнь можно вычеркнуть ещё один пункт: Чанбин сегодня везунчик. С довольным урчанием он возвращается к тонкой шее, ведя кончиком носа по выступающим жилкам, а после неожиданно для Хёнджина кусает, отчего тот весь выгибается и стонет. Со ловит себя на мысли, что этот звук — рай для ушей и никак иначе. Все его представления разом меркнут на фоне реальности. А когда Хёнджин властно тянется за опаляющим поцелуем, то вовсе стираются в пух и прах. Чанбин впервые понимает, каково это, когда время останавливается, а всё вокруг будто замирает и перестаёт существовать. Только он и Хёнджин, извивающийся, прогибающийся, двигающийся навстречу — такой, каким Чанбин его никогда не видел, но каждый день мечтал. Хван искусал губы и наставил синяков на чанбиновы плечи, когда видел их единственной опорой. Он смотрит точно в глаза, а Чанбин от этого, кажется, начинает ещё быстрее сходить с ума, поэтому тычется носом в его шею. Блестящая кожа так чертовски вкусно пахнет, и Чанбин этим ароматом дышит, наполняя лёгкие досыта. Сейчас не страшно задохнуться от переизбытка. Он, кажется, готов к смерти, особенно если она будет именно такой и именно с ним. С каждым новым стоном, с каждым толчком из головы Чанбина будто вырываются все моменты, которые когда-то принесли уйму боли им обоим. Все ссоры, все беспочвенные взрывы ревности, все обиды и печали — всё тускнеет, когда, смотря в смоляные глаза Хёнджина, Чанбин видит звёзды. И не понимает, от чего ресницы становятся влажными — от пота или слёз. Ответ: второе. Чанбин любит его до слёз. И не скрывает этого, когда, приземляясь на липкую вздымающуюся грудь Хёнджина, шепчет хриплое: — Я тебя люблю. Получая в ответ долгожданное: — А я люблю тебя…❋❋❋
Утро наступает быстрее, чем Чанбин бы этого хотел. Глаза слепит ещё не до конца проснувшееся солнце, а на уши давит тяжёлый звонок его телефона. Выбросил бы его к чёрту прямо сейчас, но, даже не смотря на экран, знает, что звонок важный и проигнорировать его попросту нельзя. Телефон по какой-то причине находится со стороны Хёнджина, который, как ни странно, даже не реагирует на бьющий по сонным мозгам рингтон. — Слушаю, — кашлянув, отвечает на звонок Чанбин и, отнимая телефон от уха, смотрит на время — половина седьмого утра. — Не помню, чтобы ты так рано начинал свой рабочий день. Ладно, спасибо, мы скоро приедем. Телефон с негромким стуком ложится на прикроватную тумбу, а губы Чанбина — на оголённое плечо Хвана. Целует, кусает, щекочет носом нежную кожу, ведя по изгибу шеи вверх, но мужчина по-прежнему не реагирует — лишь делает глубокий вдох. Улыбается, когда Чанбин оставляет лёгкий поцелуй на скуле. — Доброе утро, — довольно и низко, буквально мурлыча на ухо, говорит Чанбин и дарит Хвану очередной поцелуй уже в щёку. — Неужели я действительно дождался этого момента? — Хёнджин смеётся, поворачивается на спину, недовольно морщась, и заглядывает своими сонными глазами, кажется, в самую душу Со. Она чувствует этот взгляд на себе, отдаёт сердцу приказ сделать парочку кульбитов и растекается, подобно тёплому желе. Когда Чанбин ощущал что-то подобное? Он и не припомнит, однако точно знает, что было это всё с тем же Хёнджином. — Как ты себя чувствуешь? — заботливо интересуется Чанбин и слышит усмешку в ответ. — Пока не двигался, было лучше. Чанбин знает обо всех неудобствах и болезненности процесса, но всё равно обеспокоенно хмурится, запуская ладонь под одеяло, и, нащупав хёнджиново бедро, оглаживает горячую кожу. — Прости. — Всё в порядке, — отмахивается Хёнджин, прыская. — Просто мой последний секс с мужчиной был около года назад. — Тебе стоило мне сказать — мы бы подготовились. Хёнджин, ухмыльнувшись, обхватывает чанбинову шею ладонью и тянет того на себя, шепча в самые губы: — Я был не в силах ждать ещё. Он целует, пробираясь языком к чанбинову, плюёт на гигиену и скромность и валит судмедэксперта на лопатки. Чанбин прекрасно понимает, к чему Хёнджин ведёт, но вместо того, чтобы пойти навстречу, останавливает, ловя непонимающий чёрный взгляд. — Придётся подождать. — Если ты из-за… — Нет, Хёнджин. Нам просто нужно с тобой кое-куда отправиться. Хёнджин обречённо стонет, падая обратно на подушку. — В семь утра?! Может, сначала отправимся в рай? — Хёнджин, закусив губу, соблазнительно играет бровями, но Чанбин на это не ведётся, лишь тихо смеясь. — Сначала по делам. Хёнджин не понимает, что у них за дела такие в самую рань, даже когда они подъезжают к назначенному месту. Он только хмурится, осматривая хорошо знакомое здание, и то и дело бросает вопросительные взгляды в сторону Со. Но тот на немые вопросы не отвечает — только усмехается, забавляясь такой реакцией. — Зачем мы приехали в клуб Джонатана? — спрашивает уже голосом Хёнджин, видимо, надеясь на то, что после этого он точно получит долгожданный ответ. Однако у Чанбина другие планы. Он берёт Хёнджина за руку, показательно переплетая их пальцы, и подмигивает. — Скоро всё сам узнаешь. Поднимаясь по ступеням вверх, Чанбин следит за выражением лица Хёнджина, которое не изменилось с момента их появления в этих стенах. Он кажется настороженным, но и задумчивым одновременно; крутит головой по сторонам и выглядит при этом так, будто ждёт, когда кто-то или что-то выпрыгнет из стены. Забавно, думает Чанбин, и не сдерживает улыбку. — Почему ты опять смеёшься? — возмущается Хёнджин, пихая Чанбина локтем, но тот не успевает ответить, переводя взгляд на появившегося перед ними Уджина. — Доброе утро, Чанбин, — он протягивает руку для пожатия сначала судмедэксперту, а после Хёнджину. — Доброе утро, Хёнджин. Хорошо выглядите, несмотря на столь ранний час. Хёнджин смотрит на Уджина недоверчивым взглядом — Чанбин это замечает боковым зрением — и уже, по всей видимости, решает задать очередной вопрос, но замолкает, потому что говорить начинает Ким. — Во-первых, Хёнджин, я бы хотел извиниться за то, что во время расследования так сильно давил на вас. Всё, что я могу сказать в своё оправдание, — это моя работа. Но, несмотря на это, я безумно рад, что преступник, наконец, оказался за решёткой и это не вы, — Хван в ответ лишь кивает головой, принимая извинения. — А, во-вторых, — более радостно продолжает Уджин, — этот клуб теперь полностью ваш. Мои поздравления. Хёнджин стоит, не двигаясь, будто его прибили ногами к полу, а скрещенные на груди руки склеили между собой. Бегает взглядом по спокойному и немного заспанному лицу Уджина, скептически смотрит на Чанбина и, когда тот кивает головой, подтверждая сказанные ранее слова, расплывается в улыбке. — Серьёзно что ли? Да ладно… — Нужно подписать ещё некоторые бумаги в кабинете, но так да, всё вполне серьёзно. Я буду ждать вас наверху. — Спасибо, Уджин, — вместо Хёнджина говорит Чанбин, пока первый хлопает глазами, до сих пор не веря до конца в то, что ему только что сообщили. Когда Уджин скрывается из вида, Хёнджин наконец-то отмирает, подрываясь к Чанбину, и сжимает его щёки ладонями, светясь при этом так ярко, что слепит глаза. — Это ты устроил? Твоя затея? Как ты это сделал? Зачем? — потоком вопросов валит Хёнджин, но Чанбин с ответами не торопится — даёт ему прийти в себя и вернуться к процессу дыхания. — Это правда теперь мой клуб? — Уджин же сказал: осталось подписать бумажки, — спокойно и вкрадчиво отвечает Чанбин, убирая чужие ладони со своего лица. — Я ведь прекрасно понимаю, что этот бизнес импонирует тебе явно больше, чем роль ландшафтного дизайнера. Поэтому подумал, что будет лучше, займись ты управлением клуба. Тем более он будет для тебя ещё и памятью о друге. — Удивлён, что ты обратился к Уджину с просьбой. Ты же его не перевариваешь! — Ради такого пришлось потерпеть, — признаётся Чанбин и ловит тихий смех. — Ради тебя можно, Хёнджин. Присаживаясь на барный стул, Чанбин утягивает Хёнджина за собой, располагая ладони чуть выше бёдер, и смотрит точно в глаза, чтобы Хёнджин не сомневался в его словах. Но тот, кажется, и даже не думал о таком — смотрит преданно, обняв за шею, и кусает губы то ли от неловкости, то ли от желания что-то сказать. — Спасибо, Чанбин, — всё же подаёт голос Хван, пряча при этом глаза. — Не только за клуб, а в принципе за всё, что ты сделал для меня. В течение всего расследования ты был на моей стороне, несмотря на то, что в прошлом я вёл себя по отношению к тебе не так, как ты этого заслуживал. Я очень благодарен тебе. Правда. Чанбин вслушивается в каждое слово, впитывая всю искренность кожей, и в очередной раз чувствует что-то такое внутри, что невозможно описать словами; для этого явно должны придумать новый язык. Приятное чувство, щекочущее лёгкие. Говорят, что от бабочек в животе нужно бежать. А что насчёт них в груди? Если это тоже какой-то своеобразный знак о приближающейся опасности, то Чанбин его с удовольствием проигнорирует. Просто потому, что он устал быть от Хёнджина на расстоянии. С первых дней хотелось, чтобы рядом и навсегда, и до сих пор безумно хочется. Может быть, Чанбин мыслит как ребёнок и совершает бездумные поступки. Возможно, он давно должен был оставить прошлое в прошлом, не возвращаясь туда больше никогда. Кто-то порой говорит, что это правила жизни такие. Но Со Чанбин не будет Со Чанбином, если станет следовать всем правилам. Чанбин, поднимая руку, касается хёнджиновой скулы, нежно гладит кожу и улыбается. Всё-таки есть в его жизни одно важное правило: любить Хван Хёнджина всем сердцем. — Mea vita et anima es, — уверенно шепчет Чанбин, забавляясь тем, как в немом вопросе вытягивается лицо Хвана. Поэтому спешит объяснить: — Это переводится, как… — Нет! — выкрикивает Хёнджин, будто Чанбин собрался озвучить какую-то военную тайну. — Давай ты расскажешь мне об этом лет так, — он показательно задумывается, выгнув брови, — через пятьдесят. — Пятьдесят? — Пятьдесят. — Мне придётся терпеть тебя ещё пятьдесят лет? — Всю жизнь, — серьёзно говорит Хёнджин. — Я хочу провести с тобой всю жизнь. Уже с первого года обучения в медицинском институте Чанбин безумно полюбил латынь, а фраза «memento mori» — помни о смерти — преследует его по сей день. Он ведь патологоанатом, судмедэксперт — смерть это то, в чём он просто обязан разбираться. Однако смысл этой фразы он понял только сейчас. Теперь, когда в его жизнь вернулся тот, ради кого хотелось жить, больше невозможно не помнить о смерти, что когда-то их разлучит. Но только она, больше никто не посмеет. Чанбин берёт это под свою ответственность.