***
Как выясняется по прошествии нескольких дней, мягкосердечную медсестру зовут Эмилин, и, кажется, после странного разговора, состоявшегося между ними на кухне, она начинает проявлять к Рей неподдельный, и, к ее немалому облегчению, достаточно завуалированный, чтобы оставаться безнаказанным, интерес. Когда настает время обеда или ужина, в тарелке девушки, словно по волшебству, возникает большее количество еды, чем когда-либо прежде; после жидких, безвкусных порций, которым почему-то систематически отдавал предпочтение ее дед, Рей в первый раз за всю свою жизнь удается основательно распробовать всевозможные гамбургеры, запеканки и даже тушеное мясо, в то время, как Эмилин почти всегда составляет ей компанию за столом, из раза в раз добровольно и с подлинным интересом расспрашивая о событиях минувшего дня. Вопреки вошедшему в привычку ежедневному ритуалу, как ни старается, Рей так и не может избавиться от странного, чужеродного чувства, непроизвольно возникающего в те редкие моменты, когда взрослые проявляют к ней искренний интерес. Словно кто-то, наконец, заметил, что в доме находится не бездушная, безвольная кукла, которую при необходимости только что и переставляют из угла в угол, а вполне живая, дышащая девушка из плоти и крови, вдруг начав относиться к ней соответственно. Рей вовсе не возражает против нового порядка вещей, просто… все это представляется ей настолько необычным, даже причудливым, что ей требуется определенное время для того, чтобы привыкнуть к спонтанным, последовательным проявлениям дружелюбия и ласки со стороны взрослого, по большому счету совершенно чужого ей человека. Рей, которой ранее никогда не доводилось слышать благожелательных слов приветствия, едва переступив порог, поначалу машинально отшатывается при звуке собственного имени, молчаливо ожидая обычно следующего после этого резкого слова или жесткой пощечины. Не имея привычки утром находить на столе полноценный завтрак, а по возвращении из школы обнаруживать в столовой ожидающую специально ее тарелку с горячей едой, Рей все еще то и дело украдкой таскает с кухни легкие закуски. Если Эмилин и обращает внимание на очередную пропажу, то, не обмолвясь и словом, предпочитает замалчивать незначительные инциденты, однако Рей с удивлением для себя начинает замечать, что со временем ваза с фруктами пополняется с завидной регулярностью; спелые груши, сливы и яблоки буквально вываливаются из той, попросту не помещаясь в стеклянном сосуде. Однажды вечером, когда Рей поникнув, в полном одиночестве сидит за столом в пустой гостиной, сражаясь с домашним заданием по истории английской литературы, Эмилин молча присаживается рядышком, как ни в чем не бывало принимаясь читать сложный текст вместе с ней, терпеливо разбирая тонкости и объясняя мельчайшие детали, присущие английской классике пятнадцатого века. — Следует учитывать, — мягко уточняет Эмилин, — что в «Ромео и Джульетте» речь в первую очередь идет о страстной любви и о том, как эта любовь в итоге побеждает светские условности и фиктивные ценности. Даже после свадьбы Джульетта не встает на сторону Ромео просто потому, что они женаты. Нет, она продолжает поддерживать его именно потому, что искренне любит. Здесь снова подчеркивается изначальная, возможно, ключевая и основополагающая мысль, красной нитью проходящая через всю историю… и заключающаяся, наверное, прежде всего в том, что истинная любовь объединяет людей, а слепая преданность, приверженность общепринятым, по большей части выдуманным ценностям, разделяет их. Рей сглатывает. — Слепая приверженность условным ценностям, — завороженно повторяет она, внезапно думая о Бене. Подперев голову ладонью, Эмилин принимается с интересом разглядывать Рей. — Насколько хорошо ты осведомлена о делах своего дедули, Рей? Возникший из ниоткуда вопрос выводит Рей из приятного состояния мечтательной задумчивости, и, откинувшись на спинку стула, она только пожимает плечами, прежде чем рассеянно сунуть книгу обратно в школьную сумку. — О дедушке? Я вообще мало что о нем знаю. — В самом деле? — Эмилин хмурится. — Но ведь вы же родные люди. Живете под одной крышей. Что конкретно ты имеешь в виду? Ничего не знаешь о его работе? О финансовом положении вещей? Его жизни в целом? Рей мотает головой. — Вообще ничего не знаю. Мелкие морщинки, возникшие между аккуратными бровями женщины, выдают ее прямое недоумение. — Как же так. Совсем ничего? Ни единой детали? Опустив голову, Рей отстранено поясняет: — Ну, почему же… Например, я отлично осведомлена о его правилах. Как и о последствиях моего неповиновения. Напряженное выражение лица Эмилин смягчается, а в голос закрадываются нежные, сочувственные нотки. — О, Рей… — Мне пора, — мягко обрывает женщину Рей, отодвигая стул и решительно вставая из-за стола. Эмилин коротко кивает, приподнимаясь следом. — Ты всегда можешь довериться мне, Рей. Ты ведь знаешь это, верно? — Что касается моего дедушки? — спрашивает та, ожидая пояснений. Эмилин ласково мотает головой. — Чего угодно. Ты можешь рассказать мне абсолютно все. Отчего-то Рей снова вспоминает о Бене. Наверное, просто потому что она никогда не забывает о нем. Однако взгляд, который девушка следом бросает на Эмилин, до краев наполнен напускным безразличием. — Спасибо, — ровно и вежливо произносит она, — но мне действительно нечего сказать.***
Рей рассказывает Бену об Эмилин на следующий день, пока они неспешно бредут по направлению к ручью. Еще совсем рано, настолько рано, что цветовая палитра небосклона не успела утратить свои последние яркие мазки, бережно оставленные на нем восходящим солнцем; будто окутанная мягким пуховым покрывалом, искусно сотканным из нежно-розовых и бархатисто-персиковых оттенков, его живописная высота и бесконечная глубина окружает их со всех сторон. Рей рассеянно протягивает ладонь к облакам, ритмично сводя и распрямляя пальцы в воздухе, словно поглаживая и перемешивая всплески красок на небесной лазури, прежде чем уронить руку, укоризненно качая головой, будто неожиданно осознав глупость собственного порыва; она не более, чем наивный ребенок, пытающийся неуклюже рисовать пальцами на подлинном, непревзойденном шедевре, созданном самой вселенной. Бен, должно быть, замечает ее хмурый взгляд, потому что тянет теплую ладонь к ее, нежно сжимая пальцы девушки. — Ты в порядке? Рей отмечает про себя, что Бен не выпускает ее пальцы, даже когда она утвердительно кивает в ответ. — Да, — объясняет она. — Просто думаю об Эмилин. — Эмилин? — Бен забавно хмурит лоб, сводя брови в знак недоумения. — Что еще за Эмилин? — Одна из медсестер моего дедушки. — Она тебя обижает? Плохо к тебе относится? — мгновенно спрашивает Бен, и Рей ласково улыбается в попытке усмирить его беспричинное беспокойство. — Нет. Наоборот… На самом деле она… добра ко мне. — Добра к тебе? — Ага. Представляешь? Она меня замечает. Разговаривает со мной. Бен сглатывает, словно пытаясь избавиться от какого-то тяжелого, засевшего в его горле предмета. — Она проводит в твоем доме двенадцать часов в день, Рей. Как она может тебя не замечать? Это не признак доброты… это обычная человеческая реакция. Рей застенчиво улыбается, в знак протеста решительно мотая головой. — Это нечто большее… Понимаешь, она следит за тем, чтобы я всегда вовремя ела, и чтобы моя одежда оставалась чистой, готовой к урокам танцев, и чтобы моя домашняя работа была сделана и… и… и… — оглушенная внезапным напором собственных эмоций, Рей смущенно умолкает, на мгновение потеряв нить разговора. — Я знаю, что ей платят за все эти вещи… просто…понимаешь, она ведет себя так, будто делает это все с удовольствием. Она ведет себя так… будто я ей не безразлична. Всю оставшуюся дорогу к ручью Бен не произносит ни слова, явно о чем-то глубоко задумавшись; его длинные пальцы все еще переплетены с ее. В полном молчании они продолжают пробираться сквозь редкие просветы между толстыми стволами высоких древних деревьев, привычной дорогой бредут сквозь густой лес, пока, наконец, не добираются до небольшой поляны. Их спасительное пристанище, думает Рей. Их ручей. По обыкновению сбросив туфли и носки и жмурясь от блаженства, Рей медленно заходит в воду, в то время, как Бен присаживается под своим излюбленным старым деревом, внимательно наблюдая за ней. На протяжении десяти минут девушка привычно занимается растяжкой, мастерски сохраняя равновесие вопреки легкому течению прохладной воды и радуясь нежному, успокаивающему скольжению той по ее голым ступням и икрам. В ручье нет места выдуманным ценностям, нет места сторонникам и противникам, внезапно думает она. Поток никогда не изменяет своего направления, не ориентируясь на внешние обстоятельства и оставаясь верным только самому себе, несмотря ни на что. Рей осторожно приподнимает ногу, все еще не отрывая завороженного взгляда от прозрачной воды, прежде чем снова погрузить ее в ручей. Своими действиями она прерывает течение, но только временно, на короткое мгновение. Вода просто огибает ее, продолжая свой непрерывный неизменный путь. Реку нельзя сломить, говорит себе Рей. Нельзя уничтожить ручей. — Ты мне небезразлична, — необычно хриплым голосом внезапно произносит Бен, тем самым прерывая причудливый ход ее мыслей. Рей растерянно, несколько ошеломленно смотрит на него, но Бен только хмурится в ответ. — Тебе вовсе не обязательно выглядеть настолько удивленной… Я думал, это очевидно, что я… Понимаешь, я просто… — Нет, — прерывает она его, отчаянно качая головой. — Почему же, я знаю, что ты… Я знаю, что мы друзья. — Друзья, — глухо, почти шепотом вторит Бен, и его голос отдает какой-то бездонной, пугающей пустотой. — Конечно, — с играющей на губах, ободряющей улыбкой, уточняет Рей, глядя ему прямо в глаза. — Друзья. Выражение лица Бена заметно темнеет, и резко отвернувшись, он снова обращает напряженный взгляд к своей ручке, следом переводя его на лежащую на коленях открытую тетрадь. Рей растерянно хмурится, принимаясь всматриваться в воду, журчащую прямо у ее ног, словно ища в ней ответ на невысказанный вопрос. Она пытается вернуться к процедуре растяжки, старательно выполняя привычный комплекс упражнений, но вскоре вновь замирает, услышав позади громкий шум и испуганно поднимая глаза. Бен, кажется, пребывает в бешенстве, между делом успев зашвырнуть свой блокнот на другой конец поляны, так что тот сейчас лежит на самом берегу реки, в опасной близости от воды. Рей резко выдыхает. — Подожди, сейчас подниму… — Оставь его, — выплевывает Бен, и резкость его тона заставляет девушку удивленно замереть на месте. — Там все равно нет ничего кроме полного бреда. Пусть вода забирает эту чушь. Рей хмурится, но до боли закусив губу, не произносит ни слова. — Не нравится мне эта женщина, Эмилин. С ней явно что-то не так, — рявкает Бен. — Как долго она в вашем доме, Рей? Несколько месяцев? И ты хочешь мне сказать, что она только теперь удосужилась заметить факт твоего существования? Нет, — упрямо качает он головой, — что-то здесь не чисто, она наверняка… — Она добра ко мне, — мягко, но уверенно обрывает его Рей. — Она просто медсестра… Мой дедушка нанял ее и… — Естественно, — в бешенстве шипит Бен. — В этом-то все и дело, Рей.«Обычная медсестра». Вслушайся в собственные слова! Сиделка, находящаяся в вашем доме по прихоти твоего деда. Что если она увидит тебя со мной и расскажет ему? — Она дала мне слово, что не станет этого делать, — заверяет Рей, пробираясь через воду ближе к берегу, ближе к Бену. — Обещала, что и словом не обмолвится. — Ты имеешь в виду, что медсестра в курсе? — тихо спрашивает Бен. — Она видела тебя. — Когда? — Я не знаю, — беспомощно признается Рей. — Не знаю. Бен на мгновение замолкает, и Рей почти физически ощущает, как мысли, будто шальные пули одна за другой со свистом пролетают в его голове, выстраиваясь во взрывоопасную цепочку. — Если она скажет ему… — начинает он, и девушка громко вздыхает, выходя из ручья и подходя к нему вплотную. Опустившись на колени рядом с местом, где сидит Бен, Рей тянется к его ладони своей. — Даже, если она случайно проболтается, что с того? — тихо спрашивает она. — Он слишком болен, чтобы побить меня… слишком слаб, чтобы как-то повлиять на… — Он может выгнать тебя, — хрипит Бен, глядя вниз, туда, где крепко переплетены их руки. — И что тогда? Куда ты пойдешь? — К тебе, — мгновенно отвечает она, словно у данного вопроса изначально может быть только одно логическое объяснение. — Я приду к тебе. — Пообещай мне, что придешь. Рей улыбается, прежде чем медленно кивнуть. Еще одно обещание, которое дается ей невероятно легко. Еще один пакт, заключенный здесь, у их ручья. Она молча наблюдает за тем, как выражение лица Бена постепенно смягчается, и тот протягивает руку, обхватывая ее прохладную щеку своей теплой ладонью. — Не знаю, что бы делал без тебя, — мягко признается он. — От одной только мысли о том, что он причинит тебе боль… о том, что отправит тебя куда-нибудь подальше отсюда, прочь от меня… — Этому не бывать, — обещает Рей. — Ничего он не сделает. Для этого он слишком стар. Слишком слаб. Бен коротко кивает в ответ, прежде чем глубоко вздохнув, отвести руку от ее щеки. Сожаление пронизывает девушку, когда тепло, исходящее от большой ладони покидает ее, и Рей с тоскою прощается с ощущением его пальцев на своей коже. — Завтра у меня вечеринка по случаю дня рождения, — со вздохом произносит он, и Рей кивает. — Знаю. — Все бы отдал, чтобы ты пришла. Рей тихо вздыхает, прежде чем слегка откинуться назад. — Ты знаешь? — спрашивает она. — Знаешь, что случилось? Между нашими семьями? Бену известна истинная причина раздора. Она почти не сомневается в этом. Словно находясь под чарами, Рей наблюдает за тем, как нерешительно открывается его рот, видит, как парень очевидно колеблется перед тем, как дать окончательный ответ. — Нет, — наконец произносит Бен, и короткое односложное слово, слетевшее с его губ, кажется ей сейчас неестественно длинным, непривычно протяжным звуком. — Нет, не знаю. Нет места выдуманным ценностям, думает Рей. Нет места слепой преданности. Немного отодвинувшись, Рей резко поднимается, прежде чем потянуться за своими туфлями. — Пора возвращаться, — отстраненно произносит она, не глядя на него, — а то в школу опоздаем. — Давай не пойдем, — предлагает Бен. — Давай просто… останемся здесь. — На целый день? — Навсегда, — говорит он. — Давай останемся здесь навсегда. Рей вздыхает, не в силах сдержать нежной, чуть озорной улыбки. — Нас все равно найдут… рано или поздно за нами придут. — Да, — Бен печально кивает. — Но мы уже решили, что ничто не может навредить нам, пока мы есть друг у друга, верно? — Да. — Ну вот, тогда давай просто… будем друг с другом, — повторяет Бен, поднимаясь с цветущей земли, прежде чем подойти к Рей, ближе близкого притягивая к себе и заключая в крепкие, почти судорожные объятия. — Давай просто останемся тут. Навсегда. Пожалуйста. На короткое мгновение Рей прислоняет голову к плечу Бена, вдыхая знакомый запах. Его пальцы зарываются в ее распущенные волосы, и девушка ощущает глубокое влажное дыхание на своей брови. — Бен, — печально шепчет она. — Это невозможно.***
Предварительно даже не заскочив домой, чтобы забросить сумку или поздороваться с Эмилин, Рей сразу после школы стремглав несется обратно к ручью. Сегодня вечером Бена не будет там, это Рей знает наверняка. В пятницу по окончанию уроков у него по графику баскетбол, а затем он обычно встречается с Базин и своими друзьями в закусочной, прежде чем забраться в ее спальню с бутылкой чего-то нелегального в руках. После они будут пить, смеяться и разговаривать, пока в конце концов не окажутся в ее постели, зарывшись под одеялом и плотно прижавшись друг к другу. В полудреме Бен примется гладить ее по волосам, а она, удобно свернувшись под боком, будет слушать тихий, размеренный ритм его сердца, желая, чтобы этот момент длился вечно, и заранее зная, что этому не суждено случится; понимая, что утром, проснувшись и с трудом разлепив заспанные глаза, снова заметит, что совсем одна. Ноги Рей рассекают высокую траву, пока, она словно в глубоком трансе бежит по полю, захваченная единственной всеобъемлющей мыслью: записной книжкой Бена. Этим утром он оставил ее там в опасной близости от ручья, и несмотря на упрямые заверения о том, что она ничего не значит, о том, что все, что он так старательно записывал на ее страницах, было ужасным и пустым, Рей не позволяет брошенным сгоряча словам ввести ее в заблуждение. Не отвлекаясь на внешнюю видимость, она твердо знает правду. Написанное там что-то значит для Бена, Рей уверена в этом. Это что-то, бережно оставленное на страницах, на тот момент было для него важным, а значит, светлым, и, следовательно, должно быть спасено. Однако, когда она, наконец, достигает ручья, Рей с замиранием сердца понимает, что опоздала; листы тетрадки, печально лежащей у самой кромки ручья, без сомнения размыты водой; не в состоянии сдержать тихого всхлипа она видит, что обложка насквозь пропитана влагой, а страницы безвозвратно испорчены. — О, — выдыхает она, разочарование сокрушительной волной разливается внутри нее. — Как же так… Рей быстро поднимает тетрадку, ощущая, как вода сочится из нее, следом стекая по дрожащим пальцам. Протяжно выдыхая, девушка предпринимает попытку открыть блокнот, однако размокшие страницы, успев слипнуться в грязном беспорядке, совершенно не слушаются ее. Кажется, только одной части обложки удалось избежать плачевной участи, и Рей несколько долгих мгновений, не моргая, смотрит на нее в упор, пока сердце бешено колотится в ее горле. Написанная красивым курсивом Бена надпись, словно извиняясь, печально глядит на девушку. «Для Рей». Рей замирает, сосредоточенно всматриваясь в испорченную тетрадку в своей руке. Задумавшись, она не сводит с нее пристального взгляда, прежде чем осторожно сунув грязный блокнот в пустой, оставшийся от обеда пакет, отправиться домой.***
К тому моменту, как Рей стучится в дверь дома Бена, она точно знает, что уже находится на взводе, пребывая в состоянии, опасно близкому к нервному срыву. Снова и снова, не щадя костяшек пальцев она барабанит кулаком по старому дереву, одновременно не прекращая выкрикивать его имя; при этом нисколечко не заботясь о громкости своего то и дело срывающегося голоса и совершенно не стесняясь в выражениях. В конце концов, единственные соседи, желания которых им когда-либо приходилось учитывать — это они сами. Несмотря на спутанное, разбитое вдребезги сознание, одно Рей сейчас знает наверняка — никогда, никогда, за всю свою жизнь она не ненавидела Бена так сильно, как она ненавидит его в этот самый момент. Только вот в этот раз, возможно в самый последний, она не станет молчать, словно горькую пилюлю, послушно проглатывая скорбь и обиду; Бен должен знать, что натворил, уязвленно думает она. Он заслуживает того, чтобы услышать, как сильно она его ненавидит, даже если это в конечном итоге абсолютно ничего для него не значит. Даже если она больше ничего не значит для него, он должен знать, какую страшную боль причинил ей своим поступком. Когда дверь, наконец, отворяется, Рей, немедля ни секунды, с очевидным намерением расцарапать его руки и лицо, с кулаками бросается на Бена, проклиная на чем стоит свет, и пиная, куда придется. Она не останавливается, пока не использует каждое матерное слово, которому ее когда-либо учили; даже британские — те, истинное значение которых Бен наверняка даже не в состоянии понять. Она пускает в дело их все до последнего, ни на секунду не прекращая яростную атаку, сквозь дымку горя замечая, как в угрюмом выражении лица мужчины проскальзывают мимолетные нотки боли, прежде чем не переставая хмуриться, тот протягивает руку в попытке ухватить ее за запястья. — Остановись, Рей… Да уймись же ты… — Как ты мог?! — выплевывает она, все еще не прекращая попыток ударить Бена и вопреки ясному пониманию того, что физически в разы уступает ему по силе. — Как ты мог не сказать мне? Как ты мог не пригласить меня? Как ты мог так поступить? Как? Как? Как? Полуплача, полукрича, Рей буквально трясется от резкого выброса адреналина, в то время, как Бен, кажется, изо всех сил пытается обездвижить, унять, успокоить ее, будто раненного зверька, беспорядочно мечущегося в своем слепом гневе, воющего от невыносимой боли. — Рей, остановись же. — Ты… какой же ты все-таки высокомерный ублюдок! — рычит Рей, снова предпринимая попытку вцепиться ему в лицо. — Как ты мог, Бен, как ты мог? Тот, видимо, больше не в состоянии выносить дикий приступ бешенства, и не имея возможности справиться с ним подручными средствами, втаскивает Рей в дом, ногой захлопывая за собой тяжелую дверь. Его рука стальным прутом обвивается вокруг ее талии, когда мужчина заталкивает вырывающуюся девушку в гостиную, которая все это время отчаянно сопротивляется, сражается с ним, не сдаваясь ни на мгновение. Не прекращая отбиваться, Рей чувствует, что Бен припирает ее к стене, ощущает, как осторожно он обнимает ее за шею. Но даже в этом безвыходном положении она борется из последних сил, несмотря на то, что знает, чему именно суждено случиться далее; конечно же она уже знает, чем все это закончится. Даже в своей ослепляющей ярости она осознает, какой исход ожидает их. Другого и быть не может. У них двоих всегда был один единственно возможный расклад — с самого начала до последнего мгновения, проведенного на земле. Рука, непрестанно колотящая Бена по груди, спустя мгновение обвивается вокруг его талии. Рот, извергающий непрерывный поток нецензурных слов, сливается с его в требовательном поцелуе. Бен целует ее. И Рей, даже в бешенстве, даже сквозь пелену страшной боли… отвечает на его поцелуй. «Нельзя сломить течение реки, — думает Рей, когда Бен углубляет их поцелуй до такой степени, что она начинает задыхаться. — Можно построить плотину… но волю реки неподвластно сломить никому и никогда».