***
Следующая запланированная вечеринка, как вскоре выясняется, состоится по случаю дня рождения Бена. На грядущей неделе ему исполняется семнадцать, в связи с чем родители виновника торжества решают устроить на заднем дворе грандиозный праздничный банкет. Ошеломительные новости, как водится, разлетаются по школе со скоростью света: девчонки весь день напролет не выпускают из рук красочные флаеры — профессионально оформленные, персонализированные пригласительные билеты, не переставая многозначительно переглядываться между собой, а после, буквально захлебываясь от восторга, не упускают случая подробно обсудить подобающий событию выбор платья и прически. Вот и Роуз, что-то напевая себе под нос и подпрыгивая от радости, с трудом пробирается к столу через бурлящую толпу одноклассников, крепко сжимая в ладони конверт со своим именем, прежде чем с искренним воодушевлением показать его Рей за ланчем. — Что мне надеть? — взволнованно спрашивает она. — Слушай, может нам с тобой все-таки стоит записаться в тот салон на Мэйн-стрит, а? А что, накрутим волосы на бигуди, красиво уложим, чтобы завивались и… — Я не приглашена, — как ни в чем ни бывало, мягко перебивает ее Рей, следом поясняя: — Не получила пригласительную открытку. Роуз замирает; улыбка медленно сползает с лица миниатюрной девушки, уступая место стремительно нарастающему смятению. — Но ты… Ты же живешь рядом с ним… Вы же буквально соседи, — возражает она в замешательстве. — Соседи, — спокойно подтверждает Рей. — Это еще далеко не значит, что мы друзья или хотя бы приятели. Слетевшая с ее языка откровенная ложь, оставляет на губах нестерпимую горечь, и Рей сглатывает застрявшее в горле чувство вины, камнем опускающееся на самое дно желудка, пока она силится вытравить из сознания отчетливое воспоминание о танцах в ручье днем ранее, темных глазах Бена, застывших на ее теле и замершей в его руке шариковой ручке. — Как же так… — Роуз хмурится. — Быть этого не может… Абсолютно все получили открытки. Его родители пригласили весь класс. Без исключения! — Меня — нет, — прямо говорит Рей. — Так уж сложилось. Не переживай. Все равно мне там не место. — Но… Послушай, это ведь… Это наверняка просто досадное недоразумение. Я уверена, если с ними только поговорить… — Роуз, — тихий, но твердый голос Рей не оставляет места для дальнейших возражений. — Я не приглашена.***
Позднее, в тот же день, по колени стоя в прохладном ручье, Рей улыбается солнечному свету, застенчиво проступающему сквозь густые кроны деревьев и отражающемуся от гладкой поверхности воды, между тем старательно отрабатывая основные позиции ног; усердно приседая c последующим подъемом на полупальцах, она старается как можно дольше удерживать баланс, умело сохраняя равновесие наперекор бурному течению. Бен, по обыкновению вытянувшись в тени старой плакучей ивы, время от времени наблюдает за ней, то и дело что-то записывая в своем блокноте. Спустя какое-то время, не прерывая тренировочный процесс, Рей плавно разворачивается к нему; изящно изогнутые руки все еще парят в воздухе, образовывая над головой величественную арку. — Что бы ты хотел получить на день рождения? — спрашивает она, и Бен бросает на нее настороженный взгляд. — В каком смысле? — В самом что ни на есть прямом. У тебя же на следующей неделе день рождения. Вот я и интересуюсь, что тебе подарить? Мотая головой, Бен снова обращает свое внимание к тетрадке. — Ты не должна мне ничего дарить. — Не должна, — соглашается Рей, сосредоточенно вытягивая ноги в коленях, прежде чем вернуться в исходное положение. — Я хочу тебе что-нибудь подарить, Бен. Хочу, а не должна. Вот и вся разница. Бен, кажется, замирает, не сводя с нее пронзительного взгляда, и Рей никак не удается прочесть странное выражение, успевшее незаметно закрасться в его до боли знакомые черты. — Мне ничего не нужно, — продолжает настаивать он. — Хотеть и нуждаться — совершенно разные вещи, — повторяет она с легкой улыбкой, делая глубокий вдох и напрягая стопы, перед тем, как вновь приподняться на носках. — В таком случае я ничего не хочу. — Что за несусветная чепуха, — возражает Рей, останавливаясь, прежде чем в порыве праведного возмущения скрестить на груди руки. — Опять заговариваешь мне зубы. Человек не может совершенно ничего не хотеть. — Хорошо. Тогда чего хочешь ты? — Бен обращает ее же вопрос против нее самой, и Рей не может подавить волну теплого смеха, вызванного абсурдностью ситуации. — Прежде всего, я хочу, чтобы ты прекратил тщетные попытки сменить тему. — Я не меняю тему, — горячо возражает Бен. — Всего лишь интересуюсь тем, чего хочешь ты сама. В конце концов, ты первая завела этот разговор. — Да, но так уж сложилось, что на следующей неделе день рождения не у меня. Бен вздыхает и, кажется, сдается под напором ее непоколебимой настойчивости, откладывая в сторону тетрадь и продолжая пристально вглядываться в Рей. — Ты хочешь сделать мне подарок? Она замирает в быстром потоке прозрачной воды, отвечая прямым взглядом на его. — Да. — Что-то, чего я действительно хочу, а не то, что мне нужно? — Да, — просто повторяет она. Бен медленно кивает, как будто тщательно что-то обдумывая. — Иди сюда, — наконец произносит он после минутного молчания, вынуждая Рей нахмуриться в полном замешательстве. — Но я же… — она указывает на ручей, однако в ответ Бен только загадочно улыбается. — Иди сюда, — повторяет он. — Твой ручей никуда не денется. Обещаю, он по-прежнему будет там, когда мы закончим. «Закончим с чем?» — хочет она спросить. Однако вместо этого, закусив губу, Рей принимается пробираться через течение по направлению к Бену. — Бен, ну чего ты в самом деле… — слегка насупив брови, начинает она, но он опережает ее, вскочив и притянув к себе, так что от неожиданности коленки Рей подкашиваются, а дыхание перехватывает. Его разгоряченное лицо продолжает сближаться с ее прохладным до тех пор, пока их щеки не соприкасаются, и голос Бена теплым шепотом отражается в ухе девушки. — Ладно, — мягко произносит он. — Пусть будет так. Ты же любишь танцевать, верно? Рей беспомощно кивает, все еще не прекращая хмуриться. — Никогда не танцевал, — почти смущенно признается он шепотом, все крепче прижимая Рей к себе. — То есть, по-настоящему. Во всяком случае, с кем-то, знающим в этом толк. — Бен, — шепчет она в ответ, прежде чем снова замолчать, внезапно для себя осознав, что совершенно не знает, что сказать. Потому что — с легкой улыбкой на губах понимает она, — любые слова становятся пусты, прозрачны, невесомы, теряют всяческую значимость, тут же растворяясь в звуках зачарованного леса. В итоге какая-либо необходимость в них отпадает сама собой, и, кажется, им попросту не остается места в этой бескрайней, священной тишине. Не здесь и не сейчас. Рей кивает, мягко отстраняясь и обвивая рукой шею Бена. — Как ты хочешь танцевать? — спрашивает она, с удивлением замечая, что по-прежнему шепчет; что, несмотря на то, что они совершенно одни в огромном лесу, окруженные только компанией птиц и ручья, она все еще пытается уберечь этот момент, их заповедный островок тихого счастья от соприкосновения с окружающим миром, оставить его в тайне ото всех, кроме них двоих. — Как я хочу танцевать? — завороженно вторит Бен, проводя пальцем по ее щеке. — С тобой. Я хочу танцевать с тобой. Рей снова кивает, прежде чем обхватить его теплую ладонь своей в попытке утянуть обратно, по направлению к поющему ручью. Бен все еще не шевелится, продолжая с любопытством разглядывать ее, и девушка ободряюще улыбается. — Если уж мы будем танцевать, то мне быть ведущей, а тебе — ведомым, — с шутливым вызовом во взгляде поясняет она. В ответ Бен только тепло улыбается, не подвергая сомнению слова Рей. Вместо этого он доверчиво следует за ней, не оборачиваясь и не останавливаясь ни на секунду, пока они не оказываются по колено в прозрачной воде, и Рей снова поворачивается к нему. Бросив мимолетный взгляд на их погруженные в оживленный поток голые ступни, она находит большую теплую ладонь, решительно перемещая ту на свою талию, прежде чем обвить рукой шею Бена, притягивая его ближе. Спустя магическое мгновение, проведенное в восхитительном молчании, они начинают покачиваться в медленном танце, пока журчащая вода продолжает омывать их колени; сильное тело прижимается к хрупкому, колючая щека касается нежной, и Бен резко выдыхает; длинный и низкий вздох срывается с его губ, приятно согревая ее кожу. «Он что-то отпускает» — понимает Рей. Освобождается от какого-то внутреннего груза, окутанный волшебным ощущением безопасности, присущим только этому заколдованному месту и ее рукам. Единственное, о чем она сейчас сожалеет, это то, что по-прежнему не знает, что именно все это время столь сильно тяготило его. — У тебя так быстро бьется сердце, — тихо произносит он, прерывая ход ее мыслей, и Рей крепче прижимается к Бену. — И у тебя, — шепчет она в ответ. Здесь, в нежных, надежных объятиях кристально чистой воды и свежего воздуха она чувствует себя необычайно смелой, почти непобедимой, и Рей поднимает глаза к лицу Бена, твердо намереваясь поймать его взгляд. — Почему оно бьется так быстро? Ты боишься меня? Дыхание Бена заметно учащается, становится почти поверхностным, и он уверенно качает головой. — Нет. Никогда не боялся никого, кроме самого себя. Рей понимающе кивает: ей, возможно, как никому другому, знакомо это разъедающее душу чувство, и его непоправимые, катастрофические последствия. — А ты? Ты боишься меня? — словно читая ее мысли, чуть слышно обращается он к девушке, тем самым переадресовывая ее же вопрос. Рей вздыхает. — Нисколечко. — А себя? — следом спрашивает он, и она кивает. — Да, — выждав мгновение, Рей нервно сглатывает. — Иногда… Знаешь, иногда я чувствую, что где-то глубоко внутри меня обитает что-то огромное, темное и опасное, а я понятия не имею, что это, почему оно там… Или что с этим делать. Но одно знаю наверняка… Возможно, знала всегда… Это что-то, кажется, больше, сильнее меня. Порой, я боюсь, что оно может проснуться в любой момент, только чтобы пропитав собой каждую клеточку, однажды поглотить меня целиком. Не могу толком объяснить, как это на самом деле страшно. Бен, я не понимаю что со мной не так. Теперь вздыхает он, ласково проводя рукой по ее волосам, не прекращая покачиваться в такт поющей воде — ее загадочной, слышной только им двоим мелодии. — Возможно, тебе не нужно ничего понимать, — мягко говорит Бен, прежде чем нежно обняв ее, притянуть к себе так близко, что становится практически невозможно различить, где заканчивается один из них и начинается другой. — Если бы я только мог остаться здесь с тобой навсегда, — шепчет он. — Закрыть собой… Держать в безопасности. Надежно спрятанной от всего этого проклятого мира. — Да, — тихо соглашается она. — Мне бы тоже этого хотелось. — Давай заключим договор, — шепчет Бен. Его голос сейчас похож на растопленную карамель — насыщенный и горячий, он проникает в ее вены, медленно растекаясь по ним, прежде чем раствориться где-то в области позвоночника, оставив после себя лишь волнующее тепло. — Всякий раз, когда боль будет грозить поглотить меня, ты поможешь мне справиться с ней, а когда будет больно тебе, я всегда буду рядом. Нам нечего бояться, пока мы вместе, Рей. Ты и я. — Нечего, — шепотом произносит она, ненадолго затаив дыхание. — Обменяемся рукопожатием в знак заключения пакта? — вкрадчиво спрашивает он, и Рей качает головой. Вместо этого она тянется вверх, слегка касаясь губ Бена своими. Это целомудренный поцелуй — торжественное обещание, не более чем краткий и мимолетный жест, символизирующий истинное утешение, зародившуюся между ними неразрывную связь, молчаливое понимание и безусловное принятие друг друга. Все, чего действительно хочет Рей, это, чтобы Бен знал, она тоже чувствует это. Ей сейчас просто жизненно необходимо, чтобы он понимал, что он не одинок в своей боли, своих страхах, и что она поможет ему, где бы они не оказались, и сколько бы не прошло времени, снова и снова исцеляя каждую рану Бена вплоть до его последнего вздоха. Или своего. «Еще один пакт между родственными душами», — осознает Рей. Еще один момент, принадлежащий только им двоим, и она сохранит его в тайне даже ценой собственной жизни. Больше никто и никогда не узнает о нем, обещает она себе. Никто, кроме них. Отстранившись, Рей замечает, что Бен не сводит с нее изумленного взгляда. Прижав свой лоб к ее и удерживая лицо девушки в своих широких ладонях, он принимается нежно поглаживать ее щеки большими пальцами, продолжая с трепетным благоговением всматриваться куда-то в самую глубь ее существа. — Ты понимаешь, — губы Бена дрожат, когда едва слышные слова вылетают из его приоткрытого рта; затаив дыхание, кажется, он сейчас боится даже моргнуть, тем самым ненароком спугнув хрупкое мгновение, и будто не веря самому себе, завороженно повторяет: — Ты понимаешь меня. — Бен, — шепчет она, не прекращая слегка покачиваться в танце под мелодичное журчание ручья. — С днем рождения.***
Нарушая полуденную тишину и ознаменовывая свое прибытие, машина Маз с ворчаливым грохотом въезжает в пустой двор. Теребя в руках цветастое кухонное полотенце, Рей неспешно выходит из своего дома с намерением спуститься и поприветствовать женщину, но на мгновение замирает на старых, скрипучих ступеньках, печально качая головой при виде порядком потрепанного, видавшего виды пикапа. — Ты когда-нибудь позволишь мне привести эту развалину хотя бы в относительно божеский вид? — с улыбкой в голосе спрашивает Рей. Маз лишь хмурится, укоризненно мотая головой. — Следи за языком. Это, как никак, классика. Ухмыляясь, Рей подходит к машине вплотную, проводя влажной ладонью по потрескавшейся поверхности дверцы. — Это — кусок бесполезного, представляющего прямую опасность для жизни мусора, вот чем является это страшилище. — Может быть и так, — с сожалением соглашается Маз. — Но речь идет о куске мусора, с которым я разделила большую часть своей жизни. Таких больше не производят, — со вздохом добавляет она. — Даже, если это правда, уверена, для этого есть веская причина, — возражает Рей, тепло обнимая женщину. — Какого она года выпуска? Сорок пятого? Сорок шестого? — Сорок седьмого, — поправляет Маз, и в ее голосе проскальзывают явные нотки почти материнской гордости. — Хороший выдался год, черт побери. Просто замечательный. — Для тебя или для машины? — лукаво уточняет Рей. — Для меня в машине, — подмигивает Маз. — Ну-ка, заканчивай с болтовней. Лучше скажи мне вот что! Куда подевался именитый английский этикет? Ты что же, сегодня так и не соберешься продемонстрировать свои безупречные манеры, пригласив меня на чашечку чая? — Само собой. У меня даже бисквиты где-то завалялись. Между прочим, твои любимые. Маз качает головой с напускным осуждением во взгляде. — Сколько лет ты прожила в Штатах? И при этом по-прежнему зовешь печенье «бисквитом»? — Печенье, бисквит… Какая, собственно, разница. Вкус от этого не меняется, Маз. — Сдается мне, что где-то сто миллионов людей не согласятся с тобой в этом вопросе. — И сто миллионов людей будут неправы. Маз по-прежнему ласково улыбается, когда Рей проводит ее на кухню, пододвигая к женщине один из стареньких стульев. С тихого согласия друг друга, какое-то время они проводят в приятном молчании; Рей задумчиво возится у раковины, наполняя чайник и выжидая, пока вода в нем дружелюбно закипит. — Скажи-ка, — непринужденно начинает Маз, — как там поживает мальчик по соседству? Введенная в ступор внезапным вопросом, и следующим за ним уколом жгучей вины, Рей замирает; на мгновение рука ее зависает над коробкой с печеньем. Подняв взгляд, она немедленно замечает, что глаза Маз с горящим в них искренним интересом устремлены на ее лицо, и заставляет себя ответить максимально непринужденным тоном. — Его мать только что умерла, — пожимает она плечами. — Что касается всего остального, думаю, он в полном порядке. — Думаешь или знаешь? — Мы не разговаривали уже несколько дней, — признается Рей, силясь подавить грозящую утопить ее под собой волну скорби. Глаза Маз сужаются. — Что случилось? Вы поссорились? — Да, — жмурясь, отвечает Рей. — По какому поводу? «Из-за ручья», — думает Рей. — Он хочет уничтожить ручей». Вместо этого она заставляет себя пожать плечами, словно действительная причина раздора не играет никакой роли. — Бен знать ничего не хочет о своей половине «Новой Республики», — с горечью поясняет она. — Я предложила выкупить ее и… в итоге мы разругались. — Хм, — бормочет Маз, все еще не сводя с девушки подозрительного взгляда. Рей вздыхает, продолжая делать вид, что не замечает исходящих от женщины волн беспокойства; бездумно готовит чай, машинально заполняя тарелку печеньем. Когда она снова поднимает голову, близорукие, всевидящие глаза Маз все еще сосредоточены на ней. — Да скажи ты уже, ради бога, хоть что-нибудь, — более не в состоянии сдерживаться, раздраженно выплевывает Рей. — О чем ты, детка? Что ты хочешь от меня услышать? — Да хотя бы то, что служит причиной вот этих, засевших на твоем лбу морщинок, — поясняет Рей. — Будто я тебя не знаю. Давай же, выговорись. Не припомню, чтобы у тебя когда-либо были сложности с прямолинейностью. В чем, собственно, состоит проблема сейчас? Откинувшись назад, Маз скрещивает руки на груди. — Понятия не имею, о чем ты, — легко парирует она. — Единственное, что меня беспокоит в данный момент, это новый бюстгальтер, будь он неладен. Проклятая безделушка посредственно справляется со своим прямым назначением, пережимая то, что не должна пережимать. Рей хмурится, по-прежнему не сводя с женщины скептического взгляда. — Если ты проехала весь этот путь для того, чтобы пожаловаться на лифчик… — Детка, я здесь совершенно не для того. Рей останавливается; ее рука, крепко обхватывающая фарфоровую чашку, замирает на полпути ко рту. — То есть? Какое-то время Маз хранит молчание, в замешательстве вглядываясь в лицо девушки. — Я приехала с вполне определенной целью, Рей. — Подожди… Если ты тут не для того, чтобы повидаться… или проверить, как у меня дела… Маз качает головой. — Родная, я приехала на похороны Леи. — Похороны Леи? — рассеянно переспрашивает Рей. — Как это? Что значит… на похороны Леи? Маз резко выдыхает; внезапное озарение затемняет ее и без того ни на шутку встревоженное лицо. — Он не сказал тебе, — произносит она приглушенным тоном, который в свою очередь мгновенно переполняет Рей недобрым предчувствием. — Неужели он ничего тебе не сказал?.. — Не сказал мне чего? — осторожно уточняет Рей, подсознательно догадываясь о том, что уже знает ответ на свой собственный вопрос. — Похороны Леи, — тихо уточняет Маз. — Они должны состояться завтра, детка. Несколько секунд Рей не может ни пошевелиться, ни вздохнуть, просто уставившись на женщину, снова и снова прокручивая горькие слова в затуманенном болью сознании. Завтра. Завтра похороны Леи. — Но я… Я же должна прочесть стихотворение… и… — Рей всхлипывает и запинается, прежде чем замолчать. — Он не желает моего там присутствия. — Детка, я уверена, что произошла какая-то ошибка, — спешит успокоить ее Маз, однако в голосе женщины проскальзывает тягостное, невысказанное сомнение. — Он бы не пал так низко… Ты и Лея… Как бы там ни было, она ведь стала тебе матерью… — Я не приглашена, — шепчет Рей, затаив дыхание. — Сейчас же пойду к нему и проясню это недоразумение, — безоговорочно ставит ее в известность Маз. — У его молчания должна быть какая-то веская причина, возможно, Бен просто не успел… В знак протеста, Рей лишь ритмично мотает головой, и когда она вновь заговаривает, ее размеренный голос покрыт толщей льда. — Здесь нет никакой ошибки, — рассеянно говорит она Маз. — Бен просто-напросто не хочет меня там видеть. Молчание — это его способ поставить меня в известность. — Но он… — Маз, — тихий, но твердый голос Рей не оставляет места для дальнейших возражений. — Я не приглашена.***
Позже, в сумраке гостиной, она распечатывает случайное письмо, на этот раз не обращая ни малейшего внимания на конкретную дату — вслепую тянется за конвертом, который, кажется, взывает к ней через пространство и время. Тот же прячется в самом низу, под стопкой выцветших, коричневых листков; живой, красивый, петляющий курсив Бена доверчиво смотрит на Рей с мертвых страниц. Вполне безобидное начало заполнено обычной, ничем непримечательной на первый взгляд информацией. Глубокие мысли и животрепещущие вопросы — все затаенные тревоги, свойственные шестнадцатилетнему мальчику — постепенно предстают перед ней, обнажая ранимую душу своего владельца перед девушкой, которую он любил больше всего на свете. «Нет, не девушкой, — человеком, которого он любил больше всего на свете», — поправляет себя Рей в безуспешной попытке заглушить тупую, ноющую боль, с новой силой расцветающую в области сердца. Письмо в ее руках — завораживающее, гармоничное сочетание нерастраченной сентиментальности и трогательной задумчивости, однако на полпути целостный характер его обрывается, а нежный, аккуратный почерк сменяется резкими и злыми, наскоро нацарапанными буквами. «Я убью его, — пишет Бен. — Я убью его за то, что он с тобой сделал. Останови меня, Рей. Не дай упасть, не позволь сорваться в бездну. Останови меня. Прошу. Я так сильно тебя люблю».