Надежда

Вдох

Некоторые проблемы не являются волнующими, пока тебя не ткнут в них носом. Авеля же было очень сложно хоть к чему-то принудить, не то что просто какие-то препятствия на горизонте обозначить, и весомую роль в этом играло то, что почти ни у кого не хватало для этого сил. Но это не означало, что он не умел находить их на свою голову.

9

Эта дилемма, со знанием дела чесавшая об него зубы, зародилась одной поздней ночью, когда было особенно скучно. Без цели таскаясь по коридорам военной базы, Авель неожиданно наткнулся на Айрис, залипшей перед бледно-мерцавшим экраном телевизора. Белый свет падал на лицо девушки, прижимавшей к груди подушку, и, казалось, она не могла оторвать глаз. - Спать не пора, мелочь? – Семьдесят шестой тихо фыркнул, когда Сто пять подпрыгнула от испуга и покосилась на него оценивающим взглядом. На долго приковать её внимание у него не вышло: бросив что-то близкое к «ещё чуть-чуть», она вновь вернулась к экрану. Мужчина с легким любопытством глянул в телевизор. Обычно фильмы не могли привлечь его внимание: нереалистичность происходящего в них насилия вызывала раздражение с первых минут. А ещё, воин, как дикий зверь чувствовал фальшь за версту, от чего взаимодействие актёров вызывало агрессию. За Томпсон он тоже не замечал тяги к двигающимся картинкам, если не она сама их создавала. Но героям удалось его провести. Осознав это, Кетер ощутил недоумение, а после хищный интерес. Авель потянулся, только что проснувшейся кошкой, и примостился рядом. Айрис вновь скосила на него взгляд и неловко поёрзала: - Ты же не собираешься читать мне нотации о том, что надо раньше ложиться? - Я тебе кто? – само предположение с её стороны было забавным. Девушка ответила на его усмешку неловкой улыбкой, кивнула и вновь погрузилась в происходящее. - Не знал, что ты любишь мелодрамы. - Это не мелодрама, - протянула несколько обиженным голосом сослуживица, чем в очередной раз позабавила Семьдесят шестого. По комнате, залитой лишь серым мерцанием, словно скользили молнии, сковывая напряжением мышцы. Авель краем глаза глянул на Рис, не удостоившей его и каплей внимания. Он видел её тысячи раз, ещё с первой встречи мог описать до мельчайших деталей, но почему-то именно сегодня на неё хотелось смотреть. - Такое бывает, - словно вторил его мыслям телевизор, - ты встречаешься с человеком много, много раз, видишь его ежедневно, а в какой-то момент сердце вдруг ёкает, и ты понимаешь, что влюблён. Этого ему только и не хватало. Влюблён? Кетер склонил голову на бок, поглядев на подчинённую, сдерживая усмешку. Быть не может. Но в белом шуме Айрис приковывала взгляд. Не красавица, от девушки веяло скорее завораживающей честностью на грани с беззащитностью, а ещё тонкой, как веточки кустарника хрупкостью.

8

Фонд считает, что «идеи секса, любви и равенства» для него «чужды или специфически им трактуются». Когда первый раз он прочитал эту часть характеристики, стало даже смешно. Интересно, когда они это проверяли, что-то он совсем не помнит подобных инцидентов. Или они попытались ему девушку под горячую руку подсунуть? Совсем сумасшедшие. Правда и в более адекватном состоянии вряд ли он бы проявил к кому-то интерес. Потому что он не человек. Он бы напротив сказал, что идеи любви и секса им трактуются весьма правильно, порой даже адекватнее, чем у самих живых. Ибо если они считают, что близость должна сопровождаться болью и ужасом, у него есть к ним вопросы. Если для них она должна заканчиваться смертью одного из партнёров, то кто из них страшнее? Смешные люди. Но вот ему больше не смешно. Айрис словно въедается в него. Селится где-то под рёбрами, вызывая боль: тупую, ноющую порой до спазмов. И не понять хочет ли он вырезать её оттуда или вырезать всё остальное, чтоб ничего кроме неё не осталось. Они не часто видятся. И это должно радовать, но он чувствует себя совсем печально, предвкушая встречу с ней. А стоит забыть раз и навсегда. Они сталкиваются в основном в комнате отдыха, окружённые другими бойцами. Сегодня люди хохочут, болтают и он видит счастливый румянец, что едва ли не горит на её щеках. Так ярко. Её волосы словно и сами светятся, когда девчушка забирается на диван с ногами. Сегодня какой-то праздник? Он вновь подкрадывается к ней со спины, опираясь на спинку. - Уже вернулись? –на те несколько секунд, что она вздрагивает и оборачивается, он безраздельно владеет её вниманием. Он не идиот, чтобы не понимать, что живая малышка его боится, как и все остальные. Для них Кетер всё равно, что дикий тигр: вроде и ручной, с ним можно даже поиграть, но стоит лишь рыкнуть, как все вспоминают насколько он опасен. Сейчас угрозы нет, он готов скорее льнуть домашней кошкой к рукам, но не станет. Хватает и того, что Рис улыбается, кивая на его вопрос. Он обходит диван, кидая угрожающий взгляд на агента, нацелившегося на его место, и садится рядом. Она молчит, несколько растерянно, а интересным собеседником его и вовсе не назовёшь. - Как всё прошло? – вопрос чудом приходит в голову, и Семьдесят шестой думает, что имеет на него право. В конце концов он здесь главный, забота о сослуживцах естественна. Айрис моргает, озадаченная вопросом. - Отчёт у тебя на столе, - это прозвучало бы грубо, если бы в словах была бы хоть капля уверенности, но вопреки пониманию внутри загорается раздражение. Авель недовольно кривит губы. - Предлагаешь мне за ним сходить? – звучит почти издевательски. Все вокруг затихают. Девушка же полошиться, подбирается и вскакивает. - Я сейчас принесу! - Да сиди ты! – он совершает ошибку: хватает её за край джинсовой куртки, дергая назад. Сто пять летит на мягкие подушки с испуганным вскриком. Быстро. Рис жмурится, болезненно шипит, потирая место, где в нежную кожу впился шов на плече. А он ведь и силы почти не приложил. Человек. Авель раздосадовано шипит, наблюдая за собирающимся в уголках её глаз хрусталём. – Чёрт! Снимай свою тряпку! Он вскакивает, подхватывает из ведёрка с холодной водой одну из банок и протягивает ей. - Приложи-ка, - воин осматривает зал и встречается глазами со своим генералом и отдаёт следующий приказ: - Осмотри. Эд подскакивает очень резво, будто только и ждал разрешения, подбегая к Рис. Девушка выпутывается из своей одежды, давая доктору выполнить приказ. Авель цепляется взглядом за цветочек на бледно-розовой лямке её белья, прослеживая взглядом путь по руке. Дэвы раздери её узкие плечи! Подумал и самому жутко, о чём попросил. Вдруг исполниться. Девичья кожа краснеет алой лентой. Кетер наблюдает за тем, как пальцы Эдриана касаются её руки: ощупывают, проверяют. - Хэй, - Айрис улыбается учёному, ободряюще, почти весело, - я не настолько хрупкая, всё хорошо. - Вывиха нет? – Авеля это волнует куда больше, чем её бравада, вина заливает щёки, и он стремиться не смотреть ей в глаза. - Нет, - учёный возвращает её руку с импровизированным компрессом на место, - посиди так немного. - Да правда вам! – Рис возмущается, краснеет от всеобщего внимания, направленного на неё – Я не фарфоровая. Авель давит в себе смешок. Но сейчас не время смеяться. Люди не должны его интересовать. Хрупкие вещи сыплются в его пальцах, словно песчаные замки. А если он потеряет контроль хоть на мгновение, она умрёт. Её кости в его пальцах растрескаются, как первый ледяной наст на поверхности воды. И как он вообще может её желать? Она ловит его взгляд сама и улыбается. - Прости, кажется, ты хотел расслабиться, - она виновато морщит свой курносый нос, чем, кажется, окончательно его убивает. - И кто тут интересно должен извиняться? – ворчит воин, пока она перетаскивает вещи к себе на колени и хлопает травмированной рукой по освободившемуся месту. - Садись, ты ведь тоже устал после миссии, ребята сказали, что вы чудом выкарабкались, - он поддаётся искушению. Опять. И садиться. - Правда? Не заметил, - Авель отмахивается, потому что не хочет углубляться в эту тему. - Ага, - она словно и не замечает поначалу, - Эд сказал, что, если бы ты не среагировал, их бы тут не было. - Чушь, - Авель не хочет признавать и признаваться в слабости. Люди быстротечны, а в Фонде могут стать рычагами давления. Это просто тюрьма, как много свободы бы они не имели. Айрис, кажется, и сама это понимает. - Пожалуй, ты прав, - её улыбка становится печальной, но остаётся такой же светлой. Авель думает, что кое-что он всё же должен ей сказать, и говорит: - Прости.

7

- Забавный ты, - Рис смеётся звонко, почти по-детски и удобнее перехватывает мороженное. – Спас мне жизнь, а сам извиняешься. Авель смущён. Он наблюдает, как она неловко заправляет за ухо светлые пряди больной рукой и улыбается. Её запястье и предплечье кажутся ещё более хрупкими, обёрнутые в медицинский бандаж, название которого он даже не пытался запомнить, как и вникнуть в тонкости причин его использования. - Нет, правда, всего лишь маленькая трещинка, - она ловит его хмурый взгляд и трясёт перевязанной рукой, - я легко отделалась, могла ведь увеличить количество своих костей вдвое или перейти в плоскость из трёхмерной фигурки, если бы не ты. - Ешь своё мороженое, - он почти готов обидеться, но злиться на неё сложно. Особенно, когда чувствуешь себя виноватым. Они смотрят на десерт несколько печальных секунд, размышляя о своём. В груди воина вспыхивает ярость. Айрис лишь тяжело вздыхает, осматриваясь в поиски мусорки. - Вкусное было мороженое, - успевает отметить она, но уже ему в спину.

6

- Да, не переживай ты, раздобуду я тебе ещё, - Авель отмахивается, и размышляет, что за подобные шутки давно бы мог получить по голове. Рис дуется, капаясь в шкафчиках и, наконец, вылавливает оттуда аптечку, приземляясь рядом с ним на диван. - Да сиди ты! – слова у неё резкие, а движения аккуратные. Прикосновения ватки всё равно жгут ранки на лице. Она молчит, а Авель терпеливо ждёт, когда терпение Сто пять подойдёт к концу. - Тебе очень повезло, - наконец, заговаривает она, - что никто из сотрудников не успел среагировать и активировать ошейник. Мог и без головы остаться. - Мог, - покладисто соглашается Кетер, - но не остался. - Зачем ты вообще к нему полез? – Рис забывается, шипит возмущённой змеёй, и резче, чем можно, хлопает крышкой ящика. Смотрит ему в глаза. Совсем осмелела. Семьдесят шестой лишь усмехается, разглядывая округлое, почти детское лицо. - Не сдержался, - он понимает, что улыбка становиться опасной, не злой, но предупреждающей. А она и не слышит в его словах намёка. Каин наблюдает за ними молча, понимающе улыбаясь. Если бы у Авеля ещё остались силы злиться, он бы ему вмазал. Но приступ ярости утих, и воин лишь бросает на него строгий взгляд. Он и так ему от души врезал, как давно мечтал. Толку от этого правда никакого: сам пострадал. Но, видимо, простил брату всё, даже то, что прощать не собирался. - Айрис, - незваный гость поддаётся вперёд, рассматривает смертную. Его синие глаза излучают обманчивое тепло, завлекают девушку, гипнотизируют, как удав кролика. Она оборачивается, замирает на полу вдохе. С приоткрытых губ соскальзывает и растворяется так и не озвученный вопрос. Такая наивная и доверчивая. Авель угрожающе рычит ещё на первых слогах её имени. Злости нет. Жажда вцепиться брату в горло питается иными чувствами, куда более примитивными и от того безымянными. Каин чует опасность, но продолжает привлекательно улыбаться женщине. От его харизмы тают даже работники фонда. - Так ты работаешь с Авелем? – Рис уже не злиться, её эмоции убаюканы его голосом и взглядом. Девушка лишь смущённо улыбается и кивает. А следом покорно отвечает на вопрос «как давно?». Брат проявляет к ней участие, спрашивает про руку. Не болит? Авель скрипит зубами, и ярость медленно возвращается. А он только успокоился. – Не могла бы ты принести мне документы из моего крыла? Я привёз вам кое-какое задание. Он протягивает ей пропуск, и, готовая услужить, Айрис вскакивает, кивает и скрывается за дверью. Аура доброжелательности Каина тает, как тонкий слой снега в июне. Брат выпрямляется, откидываясь на спинку дивана и смотрит на Авеля. Семьдесят шестому чудится в холодном прищуре смесь отвращения и интереса. - Я слышал, - Каин переключается на шумерский, - что она даже убить никого не может. Завалила миссию… - Есть такое, - Авель насторожен. Ничего хорошего разговор по душам не сулит. Айрис, действительно, саботировала несколько последних заданий. Её ждал выговор, а Авель собирался серьёзно поговорить с Боу. Или выдрать ему кадык, если не услышит. Разведка и наступление разные вещи. Из мыслей его выводит Каин, потому что следующий вопрос не в бровь, а в глаз. - Что ты в ней нашёл? – Кетер раздражённо, загнано шипит, готовясь наброситься. Семьдесят третий лишь поднимает руки в знак примирения, давя из себя дурацкую, глупую улыбку. Шут. – Эй-эй, ничего плохого в этом нет, кроме… Авель слышит это быстрее, чем слова срываются с его губ. «Кроме того, что она смертная». Он чует к чему Каин ведёт. Ярость растекается от горла, вырываясь рыком. - Думай, что мелешь, - об этой обиде он почти забыл. Почти. Он бы простил, если бы брат испытывал хоть каплю раскаяния. А теперь он смеет предлагать такое ему. Авель, видимо, слишком давно не умирал, раз из головы вылетело, чего стоит помощь любимого родственничка. - Почему нет, - Каин ведёт плечами, словно и не видит в этой идее ничего предосудительного. Ах да, точно, не видит. – сделай её бессмертной. У воина темнеет в глазах от ярости. - Нет, правда, - Каин даже не пытается увернуться, лишь выставляет вперёд руки, - сколько ей лет? Пятнадцать? - Шестнадцать, - точная цифра срывается сквозь зубы. Он чувствует, как на горле проступают синяки от собственных пальцев. Каину только больно, руки на горле ему и вовсе не мешают говорить. - Сколько она ещё проживёт? Лет шестьдесят? Это если на одном из заданий просто не погибнет, - Авель отстраняется и хватается за горло. Кашель душит. Айрис и в последний раз чуть не погибла, а от неё требовалось просто наблюдать. Слова Каина не лишены смысла, но в хрупкости и есть вся суть людей. Брат осторожно кладёт ему руку на плечо, но пользуется тем, что Кетер не может ответить. - О том, что она получит, малютка и помыслить не может. Наверняка и тебе за это добром отплатит. - О! – из горла слова и хохот вырываются скрипом и хрипом застоявшегося механизма, что, заработав, выплёвывает с дымом и всю пыль, что осталась внутри. – Да, так отплатит, как я с тобой расплатиться не могу. Вспороть бы ему брюхо. Авель тянется за оружием, что покорно ложиться в руку. Каин болезненно хмуриться, будто только слова и могут его по-настоящему задеть. - У меня не было выбора. Ты умирал! - Я умер бы героем, - Кетер и не хочет вновь возвращаться к древнему спору. - Ох! Юношеская бравада! – Каин взмахивает руками, а в его интонациях проскакивает голос их матушки. – Что толку в геройской смерти? - А что толку в вечной жизни?! Где та черта, когда можно остановиться? Радость от битвы насмерть? - Я не мог потерять ещё и тебя! – Каин смотрит на него, как побитая собака. Снизу-вверх. Авель и не заметил, как вскочил. Ярость лопается, как след от ожога, стекая липким ещё теплым злорадством. - Ты просто боялся смерти и боялся остаться один, но именно это с тобой и произошло. - Эта учесть не обошла и тебя, - Семьдесят третий вновь находит в себе силы собрать чувства в единое целое: идеальную куклу с лицом его брата, от которого то и осталась половина. Это удар под дых: – Ты тоже один.

5

Каин – змея, что словами, кольцо за кольцом, опутывает его разум. Его идеи, горящим ядом растекаются внутри, жгут и парализуют. Он горит заживо. Отрава распространяется. «Сделай её бессмертной». Она, может, сразу и не поймёт в какую ловушку попала. Или, потом перебесится и придёт к нему. Потому что бессмертные обречены на одиночество. Уж лучше терпеть его вдвоём. Мысли тяжелеют, наливаясь свинцом, как тучи, что с северным ветрам день ото дня приносят снег. Холод ползёт по стенам, скребётся в окна, ища малейшую щёлку, чтобы пробраться в здания. Авелю жутко, тонкие щупальца мороза тянутся к нему, замедляя распространение отравы. И вместе с тем, одиночество замерзает острыми шипами внутри, распирая оболочку, в которой заперто. А в коридорах базы наоборот веет запахом каких-то растений, среди которых приятно горчит хвоя, теплом и аляповатыми сочетаниями красного и изумрудного. Смертные собираются в группки, источая дружелюбие и радость. Ему кажется, что ледяные шипы пробивают грудь, когда в одном из закутков он находит поставленный кем-то макет, посреди которого стоит семья: мать, отец, да ребёнок. Авель замирает раздосадованным тигром. Вокруг людей и намёка на комнату нет: стога сена, корыта и скот. Воина трясёт, вид хлева – кровоточащая рана, что не напоминала о себе веками. Разгоняясь, боль с кровью вновь разносит яд. В конце концов, должен ли он один терпеть? У него и так забрали всё! - Да, просто сделай это! – один из его агентов закатывает глаза и страдальчески кривит лицо. Он с Эдрианом обвешивает блестящими шарами притащенную ёлку и болтает о семьях. Авель морщится, но продолжает упорно прикидываться слепоглухонемым на другом конце обеденного зала. К счастью, его пока не замечают. А командиру очень интересно, чем закончатся подковёрные игры в его отряде. Он и подумать не мог, что это может быть так интересно. Если воин ничего не упустил, то кажется дело касается Беа. Женщина только недавно смогла вновь вернуться к работе, после инцидента, что произошёл почти год назад. И её возвращение волнует его генерала: слишком опасно. На что добрый товарищ, мгновенно предложил просто подделать документы о её переводе на более безопасную должность или вообще уволить. Авель не сомневается, осуществить они это смогут. Эд лишь поправляет очки и строго смотрит на своего сослуживца. - Этого я не могу решить за неё, как бы сильно мне не хотелось. Но ничего не мешает нам поговорить. Мы можем всё обсудить, я просто скажу ей, что хочется мне, но окончательное решение примем или мы вместе, или только она. Так просто. Он усмехается и встаёт, привлекая внимание нерадивых подчинённых. Они стремительно теряют краски. Кетер же ловко делает вид, что занят изучением нарядно украшенного дерева. - Я как-то сражался с племенем на севере, - ему весело, даже тянет к какой-никакой компании, - так они украшали ель потрохами, чтобы ублажить зимних духов. А вы этим кого умаслить пытаетесь? Он подхватывает пальцами ветку, приподнимая её вместе с алым украшением. Шутка удалась. Агенты бледнеют в лице и с опаской смотрят на праздничное дерево. Правильные выводы сделали. Эд открывает рот, чтобы объяснить, но Авель прекращает скрывать улыбку и тихо посмеивается над мужчинами, покидая столовую.

4

В коридоре гул голосов и музыки тише, а воздуха больше. Свет горит лишь в комнатах отдыха, где команды собираются отмечать праздник. Авель насмотрелся, алкоголь бьёт людям в голову слишком быстро, а ему и здесь не повезло. Горькому пойлу никак не хватает сил заставить Кетера потерять голову. Свет неожиданно освещает коридор. Авель оборачивается к нарушителю спокойствия и криво усмехается. Ещё один сомнительно добровольный трезвенник – Айрис. Ему её даже немного жаль. Как убивать в пятнадцать, так милости простим не возбухать. А вот пытаться хоть на секунду заглушить совесть не совсем верным, но доступным способом, так несовершеннолетняя. Смешные люди. А вот ему не смешно. Его тянет на эксперименты, в конце концов сегодняшняя ночь же «волшебная». - Ты чего здесь? – он начинает разговор намеренно грубее, чем мог бы, заставляя подчинённую растеряться. - Вышла подышать, - Рис неловко мнётся, и нерешительно направляется к окну. Авель пожимает плечами, довольный реакцией. - Я уже ухожу, - он делает несколько шагов ей навстречу. Почти столкнулись. Айрис смотрит вверх, по привычке. Авель просто чувствует запах растения, которым украсили коридоры, омелы. Он не скалится, ждёт. В конце концов воин тоже хочет свой подарок на рождество. Девушка тихо и растерянно ойкает, а после румянец затапливает её щёки. Семьдесят шестой выжидает, решится или нет. Осмелится? Рис мнётся, несколько раз пытается хоть что-то сказать, на что Авель лишь насмешливо вскидывает бровь. Наконец, она что-то решает. - Ты не мог бы слегка наклониться? - в конце концов они оба пьяны атмосферой всеобщего веселья и веры в лучшее. Авель подчиняется, уже почти открыто улыбаясь. Храбрая малышка тянет его за кофту, как ей необходимо, и привстаёт на носочки. Губы у неё мягкие и тёплые. Словно смертные потому и быстротечны, что горят изнутри. Спасать его сейчас уже поздно, но сжигающий его яд в этот момент, словно тает под её прикосновениями. Воин не двигается, застывая каменной статуей, чтобы не навредить. Рис отстраняется, не добившись ответа. Он видит, что она разочарована. - Традиция, - пожимает девушка плечами, оправдываясь. Сегодня на ней красное платье. Его любимый цвет. Айрис разворачивается на пятках, покидая его, и ткань огненным ураганом взлетает за ней.

3

Язычки пламени обвивают ветки, задорно ими похрустывая. Авель хмуро смотрит на результат своих трудов и проклинает на шумерском Фонд, погодные условия, аномалии и всё на чём стоит свет. Потому что они застряли в хижине лесника из-за бурана. Вдвоём. Сопровождающих сожрала голодная тварь, которую они старались отловить. Не вышло. Тварь пришлось прикончить. Благо хоть смотрителем леса та поживилась недавно, строение не успело обветшать, лишь промёрзло до костей. Авель ненавидит холод. Айрис просто дрожит, стуча зубами. Её верхняя одежда мокрая от крови чудища, что решило и её пустить на закуску. Зря. Авель не делится. - Иди сюда, - он вьёт гнездо из найденных в доме шкур у камина, единственный кусочек дома, где будет тепло. Рис и рада, забираясь к нему под бок, она растирает тонкие руки. Их утаскивает в пучину сновидений довольно быстро. Авеля будит могильный холод, подступающий со спины: дрова в камине рассыпались алыми угольками. Воин привстаёт на локтях подкидывая поленья в логово спасительной твари. Светлые, жёлтые щупальца зарождающегося огонька, нежно оглаживают древесину, от чего на ней остаются чёрные гематомы. Так знакомо. Айрис стонет у него под боком сквозь сон, видимо холод потревожил и её. Мужчина усмехается и ложиться на место, ограждая смертную. Её лицо выглядит ангельски невинно: на щеках играет румянец, а сердце глухо и тяжело стучит. Авелю кажется, что, не смотря на всхлип, соскользнувший с приоткрытых губ, ей сниться отнюдь не кошмар. Она вздрагивает и открывает глаза, ещё не способная видеть реальность за пределами морфея. Ему хочется поцеловать её самому, особенно такую горячую и сонную. И он поддаётся, возможно даже не касаясь её губ, лишь смешивая их дыхания. Она льнёт к нему сама, быстрее, чем успевает прозреть, обнимает за плечи, неловко и крепко. Ему нравится, как пелена покидает её глаза. Она не отшатывается в испуге, а отстраняется и краснеет. - Прости, - у неё алеет даже кончик носа, который она прячет в меху. - Спи, - хрипло командует Авель, довольно улыбаясь. Им стоит поговорить об этом утром.