***
Смех принца Иван узнал издалека. Его громкий голос, прерываемый дружным звонким хихиканьем, разносился из приоткрытой двери в конце коридора, заставив цесаревича недовольно хмыкнуть. Стражи не было, а гвардеец, сопровождавший их с Венециано лишь быстро кивнул на вход и вытянулся по струнке, придерживая дверь приоткрытой перед омегами. Появления Ивана в комнате никто, кроме пары лакеев, стоящих у самого входа, не заметил. Основная часть народа — слуги, человек двадцать или, быть может, даже тридцать — стояла в противоположном углу, образуя широкий хохочущий круг вокруг активно жестикулирующих Альфреда и Антонио. Цесаревич сам не заметил, как замер в дверном проеме, со смешанными чувствами рассматривая светлый затылок. Он чувствовал себя всё больше и больше потерянным на этой чужой ему земле, и сильнее всего это проявлялось рядом с принцем. — Тц, ты ещё кто? — злой шепот вперемешку с горячим дыханием заставил передернуть плечами и удивленно обернуться на тщедушного, но с невероятно яростным взглядом омегу. — Проваливай, не видишь тут принц выбирает прислугу для своего будущего супруга. Слуга смерил Ивана презрительным взглядом и едко улыбнулся, вздернув подбородок. Еще один, стоящий рядом, второй омега синхронно с первым осклабился и, прыснув, тут же обернулся к третьему, что-то шепча и указывая пальцем на цесаревича. Их смех тут же был заглушен взрывом хохота и похвалы от толпы, окружавшей альф. Иван удивленно хлопнул глазами, на мгновение приоткрыв рот, но тут же до него докатилось осознание того, что вероятно его просто не узнали. Да и откуда бы простым слугам, которых только собрали, знать, как выглядит лишь на днях прибывший цесаревич. За спиной послышался неопределенный звук, который у Венециано, очевидно, означал что-то вроде удивления, но цесаревич лишь покачнул головой, всё так же не сдвигаясь с места и не давая вальту пройти в саму комнату. — А что, мне нельзя поучаствовать в этом выборе? — Иван наигранно удивленно приподнял брови и едва улыбнулся краешками губ, но его вопрос вызвал лишь очередную волну усмешек. — Тебе?! — взрыв уже нескрываемого смеха прокатился по комнате, и ровно в тот момент, как это обычно бывает, когда все остальные лишь на короткое мгновение притихли. Иван в ту же секунду почувствовал на себе и смеющимся ему в лицо омеге несколько десятков взглядов, но собеседника это похоже ни капли не смутило, наоборот, будто учуяв внимание высокородного альфы, слуга лишь сильнее приосанился и глаза его загорелись ярче. — Второму омеге королевства должны служить лучшие, а не всякие оглобли чаморные. Так что возвращайся в свою конюшню, бета, и это… — омега, посмеиваясь, закатил глаза и пальцем потер у себя под глазом, где зеркально у цесаревича красовался один из лишь слегка посветлевших синяков, — …умойся хоть прежде чем в замок заходить. Неприятная тишина в комнате буквально упала Ивану на плечи. Этот омега был… милым. Никогда в жизни к цесаревичу так не обращались, и сейчас в его голове со скоростью света метались мысли о том, что вероятно одним из самых больших чудес было то, что он родился в царской семье. Родись он такой высокий, несуразный обычным омегой где-нибудь на Юге, как часто он встречал бы таких же честных на своем пути? Понравился бы он кому-нибудь такой какой он есть? Без высоких титулов и длинных имен?.. — О, я бы с большим удовольствием вернулся в свою «конюшню», поверь, — Иван блекло улыбнулся слуге и устало перевел взгляд в сторону. — Там уж точно получше, — омега сжал губы в полосочку, стараясь удержать себя от того, что конкретно хотел сказать о Южных Просторах, но голос его всё же немного дрогнул, — чем… здесь. Еще минуту назад полный озорного веселья взгляд голубых глаз задумчиво блуждал по его лицу, принц даже приоткрыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же поймав на себе взгляд цесаревича скривился и нахмурился. Весь его вид говорил о некой уже давно ставшей взаимной нетерпимости к присутствию Ивана рядом, во всяком случае самому цесаревичу так казалось, и он уже собрался с мыслями, чтобы, закатив глаза, просто уйти, как принц наконец подал голос: — С ещё бы большим удовольствием вернул бы тебя туда, — Альфред поднял вверх ладонь, останавливая направившегося было в сторону хамоватого слуги Антонио и сам шагнул вперед, заставляя своим похолодевшим видом отступить стоящих рядом омег, — раз уже тебе так не нравится, — лицо принца скосило словно от какой-то тянущей боли, и он выплюнул: — здесь. — Ох, какая нежная забота! — цесаревич приподнял бровь, но лицо его, с застывшей на нем легкой улыбкой, осталось словно мраморным, несмотря на повысившиеся тона разговора. — Принц, от Ваших слов я весь!.. Иван не успел договорить, почувствовав сначала чужую ладонь на собственной пояснице, а потом и довольно ощутимый рывок за пояс. Он едва заметно охнул, тут же обернувшись, и его шею опалил горячий и будто бы даже испуганный шепот Венециано: — Ваше Высочество, прошу, не надо… Цесаревич лишь недовольно одернул смявшуюся рубашку и мотнул головой, будто пытаясь вытряхнуть залетевшую в уши мольбу вальта. Тут же вспомнился Франциск, с утра советовавший Ивану держать себя в руках — наверняка он и Венециано этому подучил. И, конечно, омега не мог отрицать — было в этом совете зерно истины, и он даже каждый раз внутренне уговаривал себя остыть, но стоило только Южному принцу открыть рот и растянуть губы в ехидной усмешке — Ивана начинало потряхивать. — Что не надо? — он цыкнул, слегка оттолкнув с прохода ошарашенно остолбеневшего омегу, еще пару минут назад самозабвенно рассказывавшего, куда Ивану нужно пройти и что сделать, и, не обращая никакого внимания на сверлящий его профиль недовольный взгляд, прошел к небольшой скамье, обитой какой-то переливающейся в свете полуденного солнца тканью. Венециано, на мгновение остановившись, чтобы приветственно кивнуть альфам, тут же проследовал за Иваном. Уж его-то слуги, очевидно, знали, и стоило только ему встать рядом с присевшим на скамью цесаревичем, омеги и беты до этого недвижимо замершие тут же засуетились, выстраиваясь в ряд перед Иваном. Сам омега, быть честным, мало представлял, как он мог из этой крайне разношерстной толпы выбрать кого-то определенного — они были… одинаковые. Одинаково миловидные, аккуратные, с горящими глазами при виде принца и его первого гвардейца. Он мог бы встать к ним спиной и бросить камушек — в кого попал, тот и лакей — даже это было бы честнее. Но ему неожиданно в памяти представился папа, и Иван решил, что возможно хоть и частично, но сможет срисовать часть своего быта на Севере. — Тут есть беты? Выйдите вперед. Цесаревич заинтересованно пробежал взглядом по удивленно зароптавшим омегам, когда примерно третья часть слуг шагнула вперед. Разброс был достаточно большим — пара бет выглядели откровенно словно миниатюрные омеги и вообще мало чем выделились бы из их толпы, не шагни они вперед. Еще несколько бет были среднего роста и комплекции, остальные же при большом желании вполне бы могли сойти за альф — двое из них, несмотря на довольно развитое, но сухое телосложение были на первый взгляд даже несколько выше самого Ивана. — А теперь, кто из вас незамужен, — омега удовлетворенно кивнул вышедшим вперед обоим высоким и одному среднего роста, но крепкому бетам и обернулся к слегка опешевшему Венециано, бросая без интереса, точно побыстрее хотел закончить со всей этой процедурой: — Троих же будет достаточно? — Ну, как бы да, на первое время… — валет недовольно покривился, с видом полной безысходности изучая слуг перед собой. Ему, очевидно, абсолютно не пришелся по душе выбор цесаревича, но он то ли мялся высказать какое-то конкретное недовольство, то ли в целом ожидал чего-то другого. — Но я бы посоветовал… — Вот и замечательно. На этом, надеюсь, всё? — Иван перебил Венециано, пропуская мимо ушей то, что он еще хотел вставить и уже хотел было встать и поскорее удалиться подальше от этой комнаты — в ней витало такое напряжение, что с каждой секундой ему всё труднее становилось дышать, хоть он в том числе и был одним из источников этого самого напряжения. Беты неверяще улыбнулись друг другу, их согнутые в полупоклоне головы радостно вздернулись немного вверх, но стоило им приоткрыть рты, разразившись благодарностью, как поток их слов был перебит тихим, но буквально сочащимся злостью голосом. — Всем выйти, — Альфред стоял у стены сложив руки на груди и недовольство, буквально исходившее от него лучами, казалось, можно было бы пощупать, находись Иван чуть ближе к нему. Принц шаркнул ногой и, оторвавшись от стены, мотнул головой, повторяя уже громче: — Вон! Слуги, до этого роптавшие на удививший всех выбор цесаревича, в мгновение заткнулись. Самые умные ещё по первому приказу Альфреда двинулись к выходу, останавливаемые лишь небольшим столпотворением у входа, но стоило альфе прикрикнуть, как тут же и остальные, дрогнув, поспешили на выход. — Тебя тоже касается, валет, — принц, всё такой же хмурый, за пару мгновений пересек комнату и возвысился над сидящем на скамье Иваном, который даже не поднял взгляда, хоть уголки его губ и легонько дрогнули при виде того, как при приближении альфы вздрогнул и еле удержался от попятного Венециано. Альфред качнул головой в сторону двери, продолжая выжидающе сверлить взглядом слугу. Тот же лишь нервно схватился за подол собственной рубахи, явно силясь выдать что-то против, но только беззвучно открывал рот, взглядом бегая по комнате. Ему было запрещено оставлять цесаревича одного, без королевской стражи, и он силился убедить себя в том, что «одного» с принцем — скорее исключение, чем главный пункт этого правила, но получалось с трудом. Но с еще большим трудом ему удавалось выносить пристальный и до жути угнетающий взгляд альфы перед собой. — Ты меня плохо слышишь? — принц скривился и протянул уже было руку, чтобы, подхватив под локоть, вышвырнуть непонятливого омегу за дверь, как неожиданно его собственное запястье, останавливая и отводя в сторону, обхватили холодные белые пальцы. — Венециано, сходи погуляй… Иван в мгновение вырос между вальтом и принцем и тут же выпустил чужую руку из хватки. Между ним и принцем оставалось совсем небольшое расстояние — гораздо, гораздо меньше того расстояния, на котором цесаревич хотел бы находится от альфы, но он лишь неопределенно мотнул головой в сторону, смиренно ожидая, пока полный благодарности и трепетного ужаса взгляд не скроется за дверью. Антонио, чуть помедлив, нахмурился, но тоже вышел, оставляя Ивана и Альфреда наедине. По вискам тут же ударило что-то горячее, и цесаревич, шумно выдохнув через нос и сложив руки на груди, отшагнул назад, возвращая себе хоть какое-то подобие личного пространства. Но будто заметив этот маневр, принц сразу же ещё сильнее сократил расстояние, заставляя Ивана уткнуться ногами в скамью позади себя. — Ты поизголяться надо мной решил, царевич, м? — Альфред жёстко усмехнулся и, поморщив нос, наклонился к Ивану, словно принюхиваясь. — Не боишься, что такие шутки плохо закончатся? — Совершенно не понимаю о чём Вы, Ваше Высочество, — цесаревич лишь сильнее растянул губы в улыбке и словно с издевкой, удивленно приподнял брови, пожав плечами. — Тц, — Альфред на мгновение оскалился, но тут же словно осадив сам себя, сжал губы в тонкую полосочку и, грубо ухватив омегу под локоть, дернул на себя, так, что не ожидавший этого Иван врезался в его грудь. Цесаревич удивленно выдохнул и попытался отступить, но крепкая хватка на собственной руке не оставляла никакой возможности, заставляя его полной грудью вдыхать исходящий от принца пышущий в лицо жар. — Незамужние беты?! Почему бы сразу альф не попросил? А то удивительная скромность с твоей стороны! — А что такого в незамужних бетах? — Иван криво усмехнулся прямо в лицо скрипящему зубами от возмущения принцу. — Да и зачем мне альфы, у меня уже, к несчастью, есть один. Цесаревич с трудом сглотнул. С каждой секундой ему всё тяжелее и тяжелее становилось дышать, и он не был настолько дураком, чтобы не понимать в чём именно проблема. И пусть раньше с ним такого не происходило, и даже намека не было на то, что бы его с такой силой глушили феромоны альфы. Ведь ему оставалось-то всего ничего чтобы вывести принца из себя… И уже потом он мог бы поразмыслить, зачем конкретно это делает. — Что такого? — Альфред хмыкнул и нервно дернул головой, и только сейчас Иван заметил, как полыхают от злости его щеки, бордовыми пятнами перетекая и на уши. Принц осклабился на пристальный взгляд омеги и выплюнул: — Ничего! Только если ты не хочешь, чтобы весь замок болтал о том, как омегу наследного принца имеют собственные слуги! — А разве в этом есть какая-то проблема? Ты же имеешь своих слуг, разве нет? — Иван заправил челку за ухо, удивленно приподняв бровь. — Я думал, это нормально для вас, южан, спать со всеми, кто есть в окружении. Я, может, тоже хочу оценить ваши «обычаи», — цесаревич улыбнулся шире и тут не выдержав возросшего натяжения пересохшая губа треснула, и на ней выступила маленькая капелька крови, которую омега в ту же секунду слизнул, сам не заметив. — Может, мне будет легче смириться с тем, что придется идти под венец с тобой, если я перед этим проведу пару ночей с теми бетами. Альфред дышал тяжело, но слушал внимательно. Его потемневший взгляд с трудом отрывался от шевелящихся губ, когда цесаревич замолкал и с еще большим трудом возвращался к ним, когда он вновь начинал свою язвительную речь. Язык омеги то и дело пробегал по подсохшим, обветренным губам, и принц мог поклясться, что практически не чувствует ничего такого, от чего его могло так сильно повести, но с каждым вздохом в горле скапливалось всё больше и больше хрипоты, грозящейся перерасти в утробный рык. За дверью послышались какие-то разговоры, и он даже узнал озадаченный голос, но притворившись, что не заметил, шумно сглотнул и вновь с силой дернул на себя слегка отстранившегося цесаревича, второй рукой тут же скользнув по поясу, прижимая его за талию к себе и, не встретив особого сопротивления, наклонился ближе, выдыхая прямо в ухо: — Если так не терпелось раздвинуть ноги, то могу сегодняшней же ночью отправить в твои покои всю свою гвардию, — Альфред наклонил голову набок, заглядывая Ивану прямо в лицо. В глазах, подернутых непонятными цесаревичу чувствами, с трудом угадывалась радужка, а горячие крепкие пальцы сжимали с такой силой, что сопротивление оставалось бы глупым выходом. — Начнешь знакомство с нашими обычаями с того, как обычно поступают с взятыми в плен чужеземными омегами. — Ну и как же? — Иван усмехнулся и чуть вздернул подбородок, тут же почувствовав чужое дыхание на собственном лице. — Пускают… Договорить принцу не дала скрипнувшая дверь. Появившийся на пороге Франциск, что-то удивленно щебеча стоящим позади него людям вплыл в комнату, абсолютно не обращая внимания на еще более удивленное щебетание в ответ. — Я же сказал, что присоединюсь попозже, а вы что уже всё без меня решили?! — Иван вздрогнул и, выскользнув из от неожиданности ослабевших объятий принца, осел на упирающуюся в ноги скамью за мгновение до того, как король повернулся к ним. Франциск на долю секунды остановил недоуменный взгляд на племяннике и тут же перевел его на Альфреда, казалось, удивляясь еще больше. Он, нахмурившись, приоткрыл было рот, чтобы что-то сказать, но неожиданно отвел взгляд, и мягко улыбнулся цесаревичу, продолжая куда-то в сторону: — Альфред, думаю, мы справимся дальше без тебя, сходи приведи себя в порядок. Иван удивленно поднял глаза, но принц, тут же отвернувшись и не ответив ни слова, вылетел из комнаты, хлопнув дверью так, что стекло на противоположной стене звонко задребезжало. Франциск проводил его взглядом, и как только дверь за принцем закрылась, он, слегка сморщив нос, цокнул языком и подошел к окну, распахивая его настежь. — Тебе тоже не мешало бы, — не отводя взгляда от вспорхнувшей где-то в саду птицы, Франциск, облокотившись на подоконник, усмехнулся сам себе и похлопал по щеке, намекая на пунцовость, растекшуюся по лицу Ивана. Отойти от окна было смерти подобно, но свое изумление король молча проглотил, решив сначала поговорить об этом с Артуром. Цесаревич неловко прочистил горло и вслед за дядей аккуратно потер щеки, ощутив на кончиках пальцев идущий от них сильных жар. Лопнувшая губа тут же отозвалась ноющей болью, и Иван с удивлением смазал с нее капельку крови тыльной стороной ладони. Он не заметил, когда она треснула.***
Ребенок, надрываясь и пуская носом огромные пузыри, захлебывался рыданиями. Его горящие огнем щеки дрыгались в такт каждому его крику, а руки трясущиеся в безудержном горе так молотили воздух, словно маленькие кулачки в принципе могли хоть кому-нибудь навредить. Конечно, это было не так. Как это вообще могло было быть так? Жизнь этого маленького комка вообще не зависела от него самого — только лишь от скоромного количества людей вокруг. И в этих его постоянных воплях как никогда хорошо угадывался альфа. Капризный, вечно орущий, пышущий недовольством и машущий своими бесполезными ручонками — Николай мог смотреть на этого… ребенка разве что с отвращением. Ему в принципе были противны альфы. А этот — особенно. Бета, сморщившись и чертыхнувшись, брезгливо, двумя пальцами накинул на младенца сползшее с него одеяльце, но ребенок лишь сильнее заголосил. У проходящих мимо дома людей наверное даже могло сложиться впечатление, что этого выродка кто-то убивает… По крайней мере, было бы очень здорово, если бы кто-нибудь действительно так подумал, сжалился и зашел. Быть может, кто-то бы даже смог успокоить этот вопящий ужас. Сам Николай этого делать точно не собирался. Ему было жалко только себя и свои уши, свернувшиеся в трубочку от этого непрекращающегося представления. — Если ты не прекратишь орать, я сброшу тебя в колодец, сопляк, — бета зло посмотрел на ребенка, но тот не внял его угрозе и лишь еще шире разинул рот, набирая побольше воздуха для очередной затяжной серенады. — Ты меня понял? Очередной пузырь из носа надулся и лопнул, оставляя на лице ребенка большой мокрый след. Николай закатил глаза и, сложив руки на груди, отвернулся к окну, из которого была видна его любимая береза. Очень хотелось схватить что потяжелее и уже наконец прибить надрывающегося младенца, но бета только сильнее стиснул зубы, в мыслях молясь всем богам, чтобы те дали ему самую капельку терпения пережить ближайшие минут десять. И в то же мгновение, будто кто-то из особо щедрых небожителей внял его просьбам, ребенок замолчал, точно по щелчку. Николай даже вздрогнул от неожиданности. Но стоило ему только, полному удивления, обернуться, младенец, точно издеваясь, пару раз хлопнул слипшимися от слез ресницами, сглотнул и заверещал еще сильнее, чем до этого. Бета, и так находившийся на пределе, тут же с ног до головы покрылся испариной и, схватив с рядом стоявшего стола пустую деревянную кружку, запустил ею в колыбель. Та, прилетев ребенку аккурат по сотрясающим воздух ногам, вызвала лишь очередную волну воплей, тут же смешавшихся с громкой и уже членораздельной бранью: — Николай! — омега, чьего появления в доме бета не заметил, в ту же секунду словно курица-наседка подлетел к колыбели. Откинув кружку и промокшее одеяльце, он испуганно подхватил ребенка на руки, прижимая к груди. — Какого чёрта ты творишь?! — Тц, он вопил как свинья недорезанная! Николай с отвращением смерил взглядом утихшего в чужих руках, но всё еще продолжающего похлюпывать ребенка. Пришёл Константин, а значит, бета мог быть свободен. Он развернулся и уже хотел было выйти, как руку его стиснули чужие пальцы. — Он не свинья, а младенец! — омега, одной рукой удерживая ребенка, а второй бету, скривился от злости. Он услышал вопли малыша за несколько десятков метров от дома и уже думал, что случилось что-то страшное, но случился с ним только Николай. От брата Константин, в принципе, мало чего другого и ожидал, хоть и сильно надеялся. — А по-моему, различий нет, — бета выдернул рукав из чужой хватки и, хмыкнув, обернулся к старшему брату в полкорпуса. — Я предупреждал, я к этому и пальцем не притронусь, пусть хоть подавится воплями своими. — Ты сам принес этого в мой дом, — Константин презрительно сверкнул глазами и отвернулся, тут же перехватывая малыша поудобнее. Его красные от слез щеки, стоило только ему почувствовать запах омеги, порозовели, а искаженное натугой лицо разгладилось, давая рассмотреть по-детски пухлые губы и огромные искрящиеся сиреневым глаза. Омега улыбнулся ребенку, и его ярость в ту же секунду спала на нет. Он много что хотел высказать Николаю, но, словно забыв об этом, большим пальцем стер влагу с дестких щек, продолжая тихим голосом: — Коля, он просто ребенок. Нет его вины в том, что случилось с цесаревичем. Тем более разве он не сам приказал тебе заботится о его племяннике? Это был его выбор, и твоя ненависть ничему не поможет. Этот ребенок — будущий царь. И тебя будут восхвалять до конца дней за его спасение. Николай дернулся от этих слов, словно от пощечины, и неверяще уставился на брата. Он открыл было рот, чтобы осадить омегу, но только с клацаньем захлопнул его и, развернувшись на пятках, вылетел из дома. Душный послеполуденный воздух не сделал лучше, и бета почувствовал, что задыхается. Ком вставший в горле так и норовил его задушить, но за пару шагов добежав до спасительной тени березы, Николай рухнул перед ней на колени, утыкаясь лицом в собственные ладони. Крупные соленые капли просочились сквозь пальцы, и бета наконец смог сделать шумный вдох. Он не хотел, чтобы его восхваляли. В голове его каждый день носилась целая орда мыслей. Он мечтал лишь об одном и каждый день в мыслях его зарождался новый план. Новый план. Как сбежать с этим младенцем, добраться до Южных Просторов, обменять его на цесаревича. Ведь они приходили за сыном Александра… Но как? Как?! Николай не хотел, чтобы его восхваляли. Он хотел только одного — вернуть Ивана.***
Солнце слепило. Неуверенный в необходимости такой легкой одежды с утра, через пару часов после полудня, Иван уже начал каяться в своем недовольстве такой тонкой тканью рубахи. А шутка Франциска про то, что в особо жаркие дни он ходил голым, и вовсе перестала казаться шуткой, особенно после того, как дядя как бы невзначай пожаловался на прохладу сегодняшнего дня. Они направлялись на конюшни. И цесаревич не знал, как сказать Франциску, что было бы прекрасно, если бы они пошли в какую-нибудь тень, а ещё лучше — вообще вернулись в замок, каменная кладка которого прекрасна сохраняла прохладу, а то и приумножала её. Иван правда очень любил тепло, но свою выносливость к жаре он явно переоценил. А ведь у Южных Просторов были города и гораздо южнее… — Иван, всё хорошо? — Франциск вырвал племянника из сумбурных мыслей, едва ощутимо мазнув ладонью по плечу. — Выглядишь… Цесаревич пару раз моргнул, будто пытаясь избавиться от какой-то пелены перед глазами, и немного заторможено растянул губы в улыбке. У него всё сильнее и сильнее, уже практически невыносимо зудела под повязками шея. Он хотел спать. Он уставал от каждого дня, казалось, даже больше чем от предыдущего. А постоянная болтовня Франциска хоть и успокаивала, но всё же несколько утомляла. Меньше всего он сейчас хотел участвовать в конной прогулке, но, с другой стороны, и сидеть одному, запертому, под стражей, он тоже не горел желанием, а потому с усилием улыбнулся шире, качая головой на вопросительный взгляд короля: — Всё в порядке, просто достаточно жарко, — цесаревич провел ладонью по волосам, смахнув залезшую в глаза челку. Не было даже намека на ветерок, оттого еще более спертый воздух тянулся словно что-то горячее и липкое. — Я не привык к такому солнцу. Удивительно, что у соседствующих царств такое разное солнце, да? — Королевств, — Франциск поправил племянника, и уголки его губ едва заметно дернулись, будто он пытался сдержать в себе какие-то слова, и, явно преуспев в этой внутренней борьбе с собой, он неожиданно причмокнул, сменяя тему: — Как тебе слуги? — Слуги как слуги, — Иван пожал плечами и слегка прищурился, оценивая расстояние, оставшееся до уже виднеющихся сквозь коридоры кустов конюшен. — Хочется верить, что от них будет толк. Слуги были… совсем не те, кого выбрал сам цесаревич. Ему было, собственно говоря, и не очень важно, кто именно из той толпы станет его слугой. Хотелось бы, чтобы они не пытались его убить, ну и в принципе большего он от местных лакеев уже и не ждал. Но то, что Франциск, хоть и не сказал этого напрямую, но выбором Ивана остался недоволен абсолютно — немного расстраивало. Всё же омега надеялся, что хоть кого-то король да одобрит. Но по итогу, дядя практически сразу каким-то непонятным образом выделил из толпы пять претендентов, и следующий час с пристрастием то он, то посмелевший с прибытием господина Венециано допрашивали эту пятерку насчет всего на свете и отсеивали неугодных, пока не осталось лишь два человека. Цесаревич отключился от беседы буквально через минуту и, быть честным, даже не особо запомнил имен своих новоявленных лакеев. — Конечно будет! — Франциск прищурил один глаз и рассмеялся в голос. — Они достаточно смышленые, а чего не знают — быстро выучат, если не хотят отправиться в темницу. — Прекрасно, — Иван криво улыбнулся веселящемуся дяде. — Здорово, что ты всё-таки пришел. А то кажется принц вовсе не оценил мой выбор слуг, будет интересно посмотреть на него, когда он увидит этих лакеев. И на то, как всё в итоге обошлось, — цесаревич неприязненно скривился, — без его необходимого одобрения. Иван закатил глаза, чувствуя «воспоминание» чужого дыхания на своем лице и чужих рук на своем теле. Самым противным было то, что его собственное тело противными эти касания считать отказывалось — сердце от них глухо бухало, но в это же время в животе резало от нестерпимой неприязни к принцу. — В каком смысле без одобрения? — Иван обернулся к вновь подавшему голос Франциску, но тот, будто специально, слегка отвернулся, так, что омега при всем желании не мог разглядеть выражения его лица. — Альфред одобрил пятерых — мы из этих пятерых и выбрали. Всё было по правилам. Цесаревич удивленно хлопнул ресницами и на мгновение сбился с шага, но тут же вновь догнал не сбавившего скорость дядю. Он хотел было высказать своё возмущение, но только открыл было рот, грозящийся извергнуть на собеседника поток недовольства, как тут же наткнулся на властный взгляд. — Он выбрал хороших слуг. Все пятеро были похожи на тебя, так что в случае нападения их жизнь могла бы быть ошибочно принята за твою. Незамужние, без детей, без семьи… — Франциск будто бы даже сердито поджал губы, поворачиваясь к Ивану. — Ну ты ведь всё о них и так слышал, когда они рассказывали, зачем мне повторять. — Ага… — цесаревич почувствовал, как румянец заливает и без того порозовевшее от жары лицо и тут же даже как-то неловко запустил пятерню в волосы. Нет, он ни черта не слушал. И Франциск, судя по выражению его лица, прекрасно это заметил. — А насчет твоего выбора — разумеется он его не оценил, — король спокойно выдохнул и, будто повторяя движения цесаревича, пропустил пряди волос сквозь пальцы. Но в отличие от Ивана он отнюдь не выглядел пришибленным, скорее даже несколько раздраженным. — И я, думаю ты уже догадался, тоже. Всё же надеюсь, раз Альфред смог, несмотря на ваши размолвки, поставить твое довольство в приоритет, то и ты в следующий раз сможешь. Мы же друг друга поняли? Иван, виновато опустив голову и поджав губы, молча кивнул. Требовательный взгляд короля в ту же секунду потеплел, и губы расползлись в нежной улыбке, точно такой же, как и до этого разговора. Он остановился и пальцем поманил одного из гвардейцев, неприметно следовавших за ними. Цесаревич за разговором даже не заметил, как они прошли последние несколько десятков метров до конюшни, а потому сначала испуганно дернулся, но увидев, как гвардеец прошел мимо них в сторону стойл, облегченно выдохнул. Спустя несколько минут ожидания со стороны входа раздались грохот и ругань на языке, Ивану неизвестном. Послышался глухой звук удара о металл и в ту же секунду, расплескивая воду по каменной кладке, из дверей конюшни вылетело деревянное ведро и, сделав пару кувырков, покатилось, останавливаясь лишь у самых ног короля. Франциск удивленно приподнял брови и немного наклонился, рассматривая украшенные брызгами сапоги. — Да не знаю я, где этот старый пердун! — гвардеец с неумолимо каменным лицом, подхватив какого-то светловолосого паренька под локоть, и выдернул его на улицу. Блондин фыркал и упирался, и в целом всем своим поведением больше смахивал на строптивого коня, казалось, будь у него возможность, он бы встал на дыбы и, лягнув стражника посильнее, унесся куда-нибудь подальше. — Я говорю, отпусти, чертов скорняк! — Мило… — Франциск произнес это едва различимо, тускло и глухо, но гвардеец тут же вытянулся по струнке, а альфа — Иван был в этом уверен на все сто — поперхнулся очередным криком. — Ваше Величество… — взгляд парня нервно заметался, цепляясь то за стоящих позади омег стражников, то за ведро у ног короля, то еще, черт знает, за что, но на несколько секунд остановился лишь на цесаревиче. Губы его растянулись в полуулыбке, а глаза сверкнули, оставляя нервозность. — Ты кто такой? Где конюх? — Франциск проследил за взглядом альфы и, сложив руки в замок перед собой, сделал шаг немного в сторону, закрывая Ивана и заставляя обратить на себя внимание. — Я Хенрик!.. — альфа гордо выпятил грудь, но тут же удерживающий его гвардеец буркнул что-то про почтение и свободной рукой с усилием толкнул его за затылок, заставляя неестественно поклониться, будто какого-то болванчика. Парень в тут же секунду вновь взбрыкнул, отталкивая стражника от себя и гордо вскидывая подбородок. — Я помощник конюха! Франциск качнул головой напрягшемуся стражнику, и тот, пусть и с явным недовольством, но тут же выпустил из хватки чужой локоть. Хенрик тут же расплылся в улыбке и, показательно стряхнув с рубахи пыль, не отрывая взгляда от короля, на этот раз уже сам поклонился ему. — Его Величество спросил тебя, где конюх, отвечай! — гвардеец зло сморщился и слегка толкнул замершего альфу — цесаревич первый раз заметил на лице стражника хоть какую-то эмоцию. В то же мгновение весь его вид в глазах Ивана сделался неожиданно живым и каким-то даже… настоящим. До этого будто слепленное из глины лицо заиграло жаркими красками. Впервые он за этими позолоченными доспехами увидел человека, а не каменную статую, кем казались ему практически все южане вокруг него. — Я не знаю, где мой горячо любимый мастер, Ваше Величество. Я уже говорил Вашему гвардейцу… — Хенрик, скосив глаза на стражника, весело пожал плечами и покачнулся из стороны в сторону, будто непроизвольно переступая с ноги на ногу, на самом же деле ловя взгляд цесаревича. — Но только скажите, что Вам нужно, я всё сделаю! — Найди конюха, идиот… — гвардеец буквально зашипел сквозь зубы и закатил глаза, уже было протягивая к парню руку, но тут же был остановлен взглядом Франциска. — Запряги Рубуса и ещё кого-нибудь спокойного и побыстрее, — король зеркально своему гвардейцу закатил глаза и тут же, словно болезненно, поморщился, на мгновение приложив пальцы к виску. — Ты слишком много болтаешь для того, кто планирует быть конюхом при королевском дворе. — Будет сделано! Конюх быстро поклонился, на мгновение смерив недовольным взглядом так и не отошедшего от него ни на шаг гвардейца, развернулся на пятках и затрусил обратно к конюшням. Иван устало приложил ладонь ко лбу, тыльной стороной смазывая выступивший пот, и Франциск тут же, словно заметив этот жест, поманил цесаревича рукой в сторону аккуратно огороженного выпаса, периметр которого частично был покрыт широкими тенями от возвышающихся деревьев. — Вот каково твое мнение, Иван, как стоит поступить с конюхом, который с утра был предупрежден о визите короля-омеги и мало того, что не подготовил необходимых лошадей, так еще и вовсе не явился, оставив на конюшне только своего помощника? — взгляд Франциска, неожиданно тусклый и безжизненный, зацепился за мерно шагающего по выпасу недалеко от ограды гнедого жеребенка. Казалось, король и вовсе говорил сам с собой. — Я не… Зачем ты спрашиваешь меня об этом? — Иван помялся, но всё же подошел ближе, вслед за Франциском облокачиваясь на достаточно высокий заборчик руками. Такая отрешенность дяди несколько напрягала. — Наверное, обычно за такое наказывают. Король поджал губы и легонько кивнул головой, тем не менее не произнося ни слова в ответ на очевидное предположение племянника. Он вновь поморщился и, прикрыв глаза, на этот раз уже с силой пальцами надавил на оба виска одновременно. Цесаревич, быстро бросив взгляд на страдающего головной болью Франциска, открыл было рот, чтобы предложить позвать лекаря, но король опередил его. — Я хотел поговорить с тобой про помолвку, — Франциск облегченно выдохнул, словно приступ болей прошел и, обернувшись к Ивану в полкорпуса, обвел его уже менее утомленным взглядом. — Чью? — цесаревич спросил быстрее, чем успел подумать, но под чужим взглядом тут же опомнился. — То есть ну… Ну разве мы уже не… — Нет, — Франциск обрезал лепет племянника и вновь обернулся к пасущимся лошадям, так, что Иван больше не мог видеть выражения его лица. — Южные Просторы имеют целый ряд конкретно обговоренных обычаев, касающихся помолвки и свадьбы. И, конечно, принц и его супруг не имеют права пренебрегать ничем из этого списка. Так что твое похищение из дома брата не имеет никакой силы в этих землях. Фактически ты до сих пор являешься свободным омегой. Иван удивленно приподнял брови, внимательно слушая то, о чем говорил дядя. В горле засвербила некая язвительность от того факта, что всё это время он, оказывается, и вовсе никто в этом замке, раз по законам Юга он даже не помолвлен с принцем. — Помолвка будет состоять из двух частей — утренней и вечерней, — Франциск вытянул немного вперед руку, абсолютно без какого-либо интереса рассматривая собственную ладонь. — Утренняя, как ты понимаешь — утром; вечерняя —?.. Король обернулся в полкорпуса к Ивану, одобрительно смотря на него, очевидно, ожидая, что племянник продолжит его незаконченную фразу. — Вечером?.. — цесаревич, слегка нахмурившись, поджал губы, но недовольства своего не высказал. — Правильно, — Франциск кивнул, но в ту же секунду против своих же слов продолжил: — Ночью. Иван тихо хмыкнул. Ночью. Понятно. К горлу подкатила тошнота — не то, что бы он не понимал, какие именно обряды могут проходить между альфой и омегой ночью. Возможно, в свое время изучая обычаи других стран более тщательно, цесаревич бы чувствовал себя более комфортно в этой стране сейчас. Но что было, то было. Его в отрочестве больше интересовали обычаи и обручальные ритуалы Восточных Земель. — Нет нужды так волноваться, — Франциск обвел взглядом посеревшее лицо племянника и монотонно, словно по книжке, продолжил. — Утренняя часть для тебя вполне простая. Если в общих чертах, то Альфред преподнесет тебе несколько подарков и попросит стать его супругом. Твоя задача — просто согласиться. Иван шумно выдохнул носом и тут же плотно сжал зубы, стараясь сдержать рвущийся наружу вопрос. Но король, будто читая его мысли, кивнул сам себе и продолжил: — Ты можешь отказаться от его подарков и отвергнуть предложение — это не запрещено, — усталый взгляд Франциска вновь зацепился за по-детски важно вышагивающего гнедого жеребенка, и король словно и вовсе потерял нить разговора, отвлекшись на это маленькое представление. — Но, полагаю, есть какое-то «но»?.. — цесаревич, немного подождав, попытался вернуть дядю к разговору, наконец-таки ставшим интересным. Конечно, он не ждал, что, если он откажется, ему все вокруг понимающе пожмут плечами, скажут «Ну, на нет и суда нет» и отправят его домой, в Северную Пустошь. Но надежда-то была. — Догадливый. Есть «но», — Франциск согласно кивнул и на мгновение прикусил губу, словно вспоминая, что-то не очень приятное. Или, возможно, у него до сих пор болела голова, всë же было очевидно, что этот разговор ему дается не так легко, как все предыдущие. — Если откажешься — ты всё равно выйдешь за него замуж по велению Артура. Но будешь считаться взятым замуж силой, — король слегка взмахнул рукой, призывая уже открывшего было рот цесаревича к молчанию. — Быть таковым в глазах южан — очень, Иван, я повторяю, очень незавидная судьба. И Альфред, даже если он захочет, не будет по здешним обычаям иметь никакого морального права удержать кого-либо от презрения к тебе. Он сам должен будет относиться к тебе соответствующе. Во всяком случае, на людях. Я уже молчу о том, что и в физическом плане Альфред будет иметь гораздо больше «прав» тебя принижать. — Звучит как самый идиотский обычай в мире, — Иван нервно улыбнулся, ища в лице дяди хоть намек на поддержку, но в глазах Франциска был лишь холод. Весь его вид говорил лишь о том, что король не намерен помогать цесаревичу каким-либо образом избежать неминуемого. — Да, не самый сахарный, но в твоих силах избежать его, — Франциск неожиданно вздрогнул и вновь, как несколько минут назад, приложил пальцы к виску, но тем не менее продолжил, хоть уже и с большим придыханием: — Вечерняя часть тебя «порадует» еще больше. После того, как ты согласишься, — омега сделал особый упор на это слово, — выйти за Альфреда, тут же начнут готовить купальню, и как только сядет солнце — вы с ним начнете обряд омовения. Он обычно проходит либо до рассвета, либо пока вода не остынет. — Омовения?.. — лицо Ивана на долю секунды скривилось, словно извечная маска на нем дала трещину, и цесаревич не сразу пресек эту быструю смену эмоций. — Омовения, — повторил король за племянником и неожиданно для цесаревича весело усмехнулся, пожимая плечами, — Вы будете должны помыть друг друга. После этого Альфред поставит метку, и ты будешь считаться «его». Франциск скосил взгляд на раздавшееся недалеко от них конское фырканье и, оттолкнувшись от ограды, выпрямился. Насмешливая улыбка все так же продолжала блуждать по его губам — лицо Ивана вполне четко давало понять его отношение к вечерней части помолвки. Но король чувствовал в таком поведении племянника нечто очень детское, ведь не думал же цесаревич, что всё их с Альфредом общение закончится на атаке друг друга феромонами, как сегодняшним днём? С другой стороны, Франциск прекрасно помнил собственную реакцию на это действо — Иван хотя бы глотал это молча. — Я не знаю, когда именно будет помолвка — я пытался узнать у Артура, но он пока что держит язык за зубами, — Франциск поманил Ивана пальцем, указывая на выведенных лошадей. — Но тот факт, что после омовения и до свадьбы нельзя ни с кем делить ложе и, в том числе, и… — король закатил глаза, — рукоблудствовать, думаю Альфред, зная его, попытается максимально придвинуть помолвку к дате свадьбы. Так что, возможно, всё пройдет достаточно быстро. — Ясно, — Иван скис окончательно. Ему вероятно необходимо было задать какие-то уточняющие вопросы, но ничего кроме язвительных комментариев в духе «А что именно нужно будет помыть у принца?» и «А что будет, если я порукоблудствую?» в голову не лезло. — Замечательная помолвка, жду не дождусь. Король только хмыкнул на недовольство племянника и, слегка нахмурившись, поднял взгляд на вновь словесно сцепившихся помощника конюха и не желавшего пропускать его дальше выхода из конюшен гвардейца. По бокам от Хенрика возвышались два коня, правый — тонконогий, с длинной блестящей в солнечных лучах гривой, рыжий мерин — Рубус, был в свое время подарком Артура Франциску. Левый же… — Я же просил спокойного коня, зачем ты притащил этого? — Франциск недовольно обвел взглядом так хорошо знакомую ему чубарую масть: крупные черные яблоки в полном хаосе были разбросаны по белой, светящейся в лучах солнца шкуре, а иссиня-черная грива то и дело переливалась по сильной шее, стоило только животному в очередной раз раздраженно фыркнуть. — А он спокойный, Ваше Величество! — конюх удивленно вскинул брови и в доказательство своих слов звонко хлопнул коня по шее. — А главное какой красивый, смотрите, как он нравится Вашему прекрасному спутнику! Франциск перевел взгляд на племянника, тот, изумленно хлопая ресницами, действительно смотрел на коня как на какую-то крайне диковенную вещицу. Временами, после стольких прожитых лет в Южных Просторах, омега начинал забывать, что такие масти редко встречаются в других королевствах — являясь чуть ли не достоянием конюшен южных королей, чубарые оказывались в чужеземных конюшнях только разве в качестве подарка королевской семьи и совсем редко в качестве трофея с полей битвы. В любом случае Франциск всегда считал их слишком яркими и вычурными, предпочитая чубарым — коней более спокойных мастей, сделав лишь раз исключение для Рубуса, чья шкура из рыжей в лучах заходящего солнца становилась алой. — Он похож на барса… — Иван зачарованно шагнул к коню, протягивая к его широкой морде ладонь. Тот, сначала фыркнув, тут же принюхался и, к удивлению короля, тут же сам подставил лоб под ласки цесаревича. Хенрик буквально воссиял — выглядел он так, словно был готов в любую минуту оттолкнуть коня и замест его головы подставить под чужие пальцы свою. Франциску это не нравилось. — Это плохой конь, приведи другого, — король закатил глаза на резко обернувшегося на его фразу цесаревича — тот выглядел, будто огорошенный какой-то ужасной новостью ребенок. — Не смотри на меня так, этот зверь абсолютно полоумный — тебе не стоит даже приближаться к нему. Я удивлен, что его до сих пор не пустили на колбасу. Из-под длинной черной челки на Франциска тут же сверкнули злостью темные-темные глаза, и конь, словно он вообще мог что-либо понимать в человеческой речи, шагнул к Ивану, любовно кладя голову ему на плечо, фыркая словно огромный кот. Весь его вид так и уговаривал цесаревича пропустить шелковую гриву между пальцев, сомкнуть кольцо рук на сильной шее. Он явно не собирался отпускать цесаревича ездить на ком-то другом. Франциск лишь тяжело выдохнул. — Ладно, пусть будет этот, а то мы никогда не прогуляемся с моим дорогим племянником, — последняя фраза была сказана с неким нажимом. И этот нажим сработал, Хенрик тут же удивленно дернулся и поджал губы, до этого растянутые в елейной улыбке. Видимо, он надеялся, что спутник короля — какой-нибудь слуга. Достаточно опрометчиво, но не настолько насколько опрометчиво было бы с его стороны так улыбаться племяннику короля. Конюх, уже более смурной, слегка нахмурившись, передал поводья сначала королю, а потом цесаревичу и, тут же поклонившись, отступил назад, позволяя гвардейцу помочь королю взабраться на Рубуса — омега хотел сначала было отмахнуться от помощи, но быстро опомнился, слегка стесненный собственным животом. И стоило только второму гвардейцу подойти и подставить руки, сложенные в замке к ногам цесаревича, как Иван, проигнорировав его, сам легко заскочил на коня. — Как его зовут? — губы омеги растянулись в улыбке, стоило только ему провести по украшенной черными пятнами шее и покрепче перехватить поводья. — Буревестник, — Франциск слегка дернул поводья в сторону, и мерин под ним тут же откликнулся, разворачиваясь в сторону небольшого парка. — Это бывший фаворит Альфреда, подарок его покойного отца. Улыбка в ту же секунду сползла с лица Ивана, но пальцы всё так же аккуратно продолжили обводить яркое черное пятно на шее коня. Оно было особенно похоже на яблоко.