.

Все, происходящее вокруг, слишком похоже на самый плохой на свете приход, и одного такого с лихвой хватило бы на то, чтобы заставить раз и навсегда завязать и заядлого нарика... Потому что реальность не просто ускользает - она, кажется, и не думает показываться Мерлу на глаза. Не имеют права на существование голодные разлагающиеся тела, тщетно пытающиеся дотянуться до Диксона из-за приоткрытой двери, хрипящие и терзающие уши грохотом преградившей им дорогу цепи. Не может Дерил так спокойно прогуливаться с арбалетом в руках, невесть зачем патрулируя крышу, когда его старший брат прикован к трубе. Сама ситуация тоже слишком уж нереалистична, потому что никак не мог Мерл Диксон таким странным, глупым и позорно нелепым образом оказаться на грани гибели, сумасшествия и, может, чего похуже. Вид собственной кости, мучительно медленно крошащейся под нажимом ржавой ножовки, настолько далек от реальности, что Мерл ухитряется видеть и чувствовать это в последнюю очередь. Видеть, чувствовать и при этом не бояться происходящего оказалось до смешного просто: достаточно почаще напоминать себе, что такой боли просто не может быть... Но инстинкт самосохранения все равно орет дурным голосом, пока Диксон стискивает зубы и старается игнорировать эту особенно жуткую галлюцинацию. Единственное, что хоть как-то вписывается в привычную картину мира и не вызывает столь яростного отторжения - доверчиво пристроившая голову на ноге мужчины мохнатая серая псина и сидящая рядом светловолосая женщина, не первый час периодически подносящая к губам Диксона одну и ту же сигарету и умоляющая рассказать ей еще хоть что-нибудь, когда Мерл в самой неприятной из галлюцинаций в очередной раз оказывается на грани обморока от боли и потери крови. Диксон едва чувствует, как шевелятся его губы, но слова, звучащие до странного громко, уверенно и беззаботно, легко заглушают едва слышный скрип, с которым лезвие скользит по обнажившейся кости... Когда запас действительно забавных историй, что Диксон, конечно, еще помнит, иссякает, он не находит ничего лучшего, чем между делом сообщить блондинке, что та на днях ему снилась, вытворяла поразительные вещи, и проснулся он с каменно стоящим членом. После того как Шефер, коротко рассмеявшись и прикрыв глаза, ненадолго уткнулась лбом в его левое плечо, молчание затягивается настолько, что внезапно вновь прорывается в уши жутковатый скрип и исступленные, отчаянные и совершенно незнакомые стоны боли. Приходится просто разговаривать, чтобы избавиться от этого идиотского наваждения. - Говоришь, ты нелепо укус заработала? - Хмыкнул мужчина, переводя замутненный взгляд с изрядно поднадоевшего вида собственной неожиданно до рези в глазах белой кости и ровно и механически ездящей по ней ножовки на лицо почему-то старающейся не смотреть туда же Шефер. Одинаковая галлюцинация на двоих, как и упорно не кончающаяся сигарета - вполне допустимая погрешность, не мешающая именно это и воспринимать как единственно возможную реальность... - Оцени-ка: сдохну сейчас из-за какого-то левого ублюдочного копа и черножопого жирдяя, который, сука, споткнулся и просрал ключи. - Сам-то в это веришь? - Блондинка запустила пальцы в густую серую шерсть на загривке блаженно прикрывшей угольно-черные глаза собаки. Диксон секунду помедлил и, усмехнувшись, покачал головой, отрицая даже мысль о возможности умереть именно так. - Вот и я о чем... - Не по-людски тогда вышло, да? - Мерл прислонился затылком к нагретой солнцем трубе и, зашипев сквозь зубы, немедленно от нее отпрянул, поленившись даже удивиться тому, что боль от короткого прикосновения к горячему металлу, от которого не останется и ожога, ощущалась ярче без наркоза самостоятельно проводимой в какой-то параллельной реальности ампутации кисти. - Вырубить меня вискарем - отличная, кстати, была идея, - пожала плечами блондинка, все еще куда более реальная, чем голодно рычащие мертвецы, пытающиеся сорвать с двери цепь слабыми и неловкими покрытыми струпьями руками, несмотря даже на то, что разговор она вела об обстоятельствах собственной смерти. - Не страшно и не больно. - Ничего посерьезней виски под рукой не оказалось, - Диксон прищурился на вдруг вздумавшее раздвоиться солнце и дернулся, когда в самой жуткой из плывущих перед глазами галлюцинаций кость вдруг сдалась и громко хрустнула в не вовремя повисшей тишине. - Я даже знать не хочу, что именно ты сейчас имел в виду, - пробормотала Шефер. - Будто мало тебе рассказал, - напомнил Мерл, на секунду опуская глаза на смутный образ собственной изуродованной правой руки, все меньше принадлежащей ему с каждым нажатием ножовки, и немедленно услышав вдобавок еще и чужой, воющий и хриплый безумный смех. - Кстати, я сжег тело. Заодно и поле к чертям спалил... Шефер, отбросив, наконец, докуренную сигарету, молча кивнула и прижалась мягкими теплыми губами к виску мужчины за мгновение до того, как с глухим стуком отпиленная кисть падает на крышу, звенят соскользнувшие наручники, и понимание того, что именно реально на самом деле, приходит вместе с застилающей глаза болью и восторгом долгожданного освобождения. Женщина сплетает прохладные пальцы с пальцами его правой руки, и Диксон, чудовищным усилием воли удерживая себя в сознании, чтобы просто не истечь кровью после всего, что уже сумел пережить, никак не может отделаться от ощущения, что она все еще на месте...