в этом горьком, прогнившем вечере нет ничего абсолютного только аспидно-черное небо, залитое свинцом и кипящей кровью.
— хван, мать твою, хёнджин, — у чанбина желваки вздуваются от силы того, как он стискивает зубы в порыве очередной панической атаки при виде сидящего у стены хёнджина. серый асфальт разукрашен разводами смеси из слюны с кровью, где-то в черепной коробке скрежетом раздаётся крик ужаса, но на лице не отражается и половина всего, что сейчас происходит в голове. чанбин падает на колени, доползает уже на них, кладёт руки на чужие. глухая подворотня недалеко от школы неприветливо обдаёт холодом атмосферы, давящей на виски. серые стены, исписанные самыми неприятными надписями на разных языках и диалектах, облезлая кирпичная кладка словно окатывает холодной водой и приводит в себя, напоминая о смерти и о законах улиц и дворовой шпане, что порой абсолютно отключает мозги перед тем, как что-то сделать. взгляд цепляется за наглую усмешку «друга». его хочется придушить прямо сейчас за то, что заставляет так волноваться и за то, что вновь лезет туда, куда, вроде как, не должен. — что, испугался, мелкий? — хван щёлкает чанбина по носу, заставив зависнуть на несколько секунд, щёлкнуть зубами и сжать до стона боли чужие запястья. «дурак. дурак. дурак.» — других мыслей в этот момент нет. бин встаёт достаточно быстро и тянет на себя хёнджина, буквально заставляя встать на ноги ровно. дежавю отдаёт под гортань, ведь это уже пятнадцатый раз за месяц. пятнадцатый раз за месяц чанбин находит хвана в таком состоянии, сейчас же со осматривает внешние повреждения, считает ссадины на красивом лице и не замечает, что засмотрелся на него. когда уголки пухлых губ старшего натягиваются вновь, бин находит силы отвести взгляд и отпустить уже его чёртовы запястья, обрамлённые небольшим количеством продолговатых шероховатых шрамиков, едва успевших затянуться. и из этого болота хёнджина вытащил чёртов со чанбин, который почему-то всё ещё рядом. и, честно говоря, он сам не знает, зачем находится с ним, но знает лишь, что уходить он не собирается. после кучи пустых взглядов и хуёвых тусовок, после падения на самое дно общества и уколов прямо в вену, после косых взглядов, туч оскорблений, избиений по подворотням, хёнджин кажется чем-то новеньким и неопробованным. от него веет своим теплом, хотя его считают токсичным уродом и чёртовым изгоем. чанбин же прослыл абсолютно таким же, остаётся лишь прописать пункты «наркоман» и «сирота». может именно поэтому они нашли друг в друге свой личный уют.изощренные усмешки свыше - точно безжалостный приговор, изводящий надежду остаться нетронутым.
***
— чанбин, больно же, сука. — хван в очередной раз шипит, когда ватка с перекисью прикладывается к очередному кровящему повреждению, а бин вздыхает, ведь уже привык к тому, что хёнджин плохо переносит все эти медицинские препараты и надеется на регенерацию. только вот со знает, что лучше перестраховаться, чем тонуть в озере своих же необъяснимых надежд и сомнений. — зачем ты опять полез к чану? — бин смотрит в хёнджиновы глаза и надеется хоть на толику честности от него. прошлые объяснения голословные, в них не верит даже сам хёнджин и в раскосых лисьих глазах мелькает сожаление. слова застывают горьким привкусом на кончике языка. под рёбрами шевелится и болезненно сжимается сердечная мышца, отдавая кровь в организм с тройной скоростью, пока адреналин делает своё дело. хёнджин хватает чанбиновы запястья, порывается вперёд, тянет на себя. губами попадает прямо в губы, прижимая всё ближе чанбина, который ошарашен, но сопротивления хёнджин не получает, и это приводит его к следующему этапу. хван никогда не понимал, что значит кажущееся глупым слово «любовь». в полной мере осознать границы любви и провести параллель с типичной привязанностью удаётся с трудом, но когда в правом углу ринга, — с фальшивыми кожаными масками, — друзья, а в левом углу ринга, — ничего не скрывающий и находящийся всегда рядом, — со чанбин, то эти границы очерчиваются четкой жирной линией. со чанбин. он никогда не осуждал его, никогда не бросал в трудные периоды, всегда поднимал с колен. он был рядом. всегда был рядом. пока все отворачивались один за одним, он хлопал по плечу и говорил о том, что они ещё пожалеют о своём выборе, но будет поздно. со-чан-бин. у него волосы слегка вьются, когда мокрые, а его улыбка освещает округу не хуже лунного света. его пальцы грубоватые из-за гитарных струн, а ладони нежные-нежные. да и сам он ранимый. его всегда хотелось защищать от тех, кто смеет крикнуть вслед едкую фразу. с-о-ч-а-н-б-и-н. если хёнджин скажет, что не влюблён в него, и что не боролся с желанием поцеловать его тысячу раз, то он нагло соврёт, плюнет под ноги и улыбнётся в лицо так, что в это можно будет поверить. вот только сам себе он так и не смог признаться: не существует хвана без со. не существует со без хвана. руки — неделимый металлический сплав из самых драгоценных металлов. чанбин вырывает запястья из хвановых рук, кладёт его взмокшие ладони на свою талию, сам руками обхватывает крепкую шею и заваливает на диван. губы рвутся друг к другу, у хвана ранки расходятся, придавая их поцелую металлический привкус крови. чанбин кусается: переизбыток эмоций даёт свои плоды, он зализывает следы от зубов, отрывается и, стесняясь смотреть в глаза, мажет по щеке. пульс отбивает набат, горло дерёт фальшивое ощущение кислотной таблетки под языком, чанбин порывается открыть рот и сказать о чём-то важном, но с губ вырывается лишь выдох, и он спускается к хвановому ушку: — ты дрался со всеми, кто заставлял меня плакать? — нежно шепчет, после осмеливаясь взглянуть в глаза напротив. хван отвечает сухим кивком и пытается увести себя от горечи правды путём метания взглядов в разные стороны, сфокусироваться хоть на чём-то, что не является любимыми чертами прямо перед глазами, и эту битву хёнджин успешно проигрывает самому себе, одну из ладоней запуская в каштановые мягкие волосы, оставляя смазанный короткий поцелуй на губах. слова не являются обязательным элементом, когда всё можно прочесть в глазах, что блестят искренне и не от скопившихся у уголков глаз слёз, перламутровой плёнкой застилающих границы сознания. бин утопает в пропасти хёнджиновых глаз, пока тот брассом плавает в колышащихся волнах радужек чанбина. в звенящей тишине лишь два голоса смеют разрезать смелостью леденящее пространство их начавшего отстраиваться мира _на_двоих. — вместе? — вместе.от этой всепоглощающей грандиозности, великолепного диссонанса я перестаю что-либо чувствовать, перестаю понимать где я пространство сжимается на один, два, …