***
День пролетел незаметно. Дейдара провёл финальную репетицию своей комбинации фейерверков с ответственными за исполнение этой программы. Первый раз в своей жизни Тсукури организовывал шоу для такого масштабного официального мероприятия. К пяти часам блондин уже освободился от всех дел и сидел в ожидании встречи с однокурсником. Он не мог найти себе места и всё шатался по общежитию. Дею не очень хотелось иди в комнату и с кем-то разговаривать, но и мотаться по коридорам туда-сюда ему быстро надоело. Поэтому он всё же решил пораньше поехать к Сасори. Съёмная квартира Акасуно находилась недалеко от университета. Это и был основной критерий при поиске жилья — удобное расположение. Поэтому быстро добравшись до нужного подъезда, Дейдара стал звонить в домофон товарища. Забавно, что одного раза ему хватило, чтобы запомнить адрес и номер квартиры своего однокурсника. Тот самый раз, когда Сасори на первом курсе слег с температурой, а его работы нужно было выставлять на просмотр. Тогда-то Тсукури и помог заболевшему юноше, забрав его работы и разложив их на экзамене. После Акасуно предложил чай своему помощнику и они не плохо разговорились об искусстве. Пусть представления их и разнились, но в друг друге они очевидно разглядели хороших собеседников. Может их общение и не было похоже на типичные дружеские взаимоотношения, но обоим нравилось. Сасори был удивлён столь ранним звонком в дверь и он даже не сразу смог предположить, кто именно пожаловал к нему. Но по голосу Акасуно сразу узнал своего однокурсника. — Привет, — с порога начал говорить блондин, — я тут принёс немного еды и… — Цветы? — спросил красноволосый юноша, почувствовав знакомый сладкий аромат и разглядев непонятное размытое красное пятно в руках Дея, — Я вроде не умер ещё, чтоб мне букеты подносить. Или ты по пути вляпался в кучку своих фанатиков? Последние дни Сасори совсем не подбирал выражений и действительно был озлоблен на окружающий его мир. Травма причиняла ему много боли, а образующуюся пустоту никто не мог залатать. — Я просто подумал, что цветы поднимают настроения, они красивые… — Красивые? — удивлённо вскинул бровь Акасуно и, вырвав цветы из рук Тсукури, откинул их на пол, — Ты вот правда считаешь что я смогу понять это в моём нынешнем состоянии? — Ты потерял зрение, а не чувства! — оттолкнув красноволосого, сказал Дейдара и захлопнул за собой дверь. Парни остались наедине в маленькой квартире. Между ними повисло напряжение. — Послушай, — продолжил блондин, — не всё в мире строится на восприятии внешних форм посредством зрения… — Не всё, ты прав, — усмехнулся Сасори, — всего-то — моя жизнь! — Хватит препинаться! — огрызнулся Дей, хватая за руки Акасуно. Взгляд блондина был так близко к глазам юноши, что тот мог действительно видеть их. Тсукури крепко прижал к себе красноволосого парня. — Зачем ты это делаешь? — расстроенно спросил Сасори, не находя объяснения действиям однокурсника. — Мне хорошо с тобой, — ответил Дейдара, не отпуская из объятий тощего парнишку, — мне нравится проводить с тобой время.Часть 1.
16 февраля 2020 г. в 15:42
Искусство для юного художника всегда было на первом месте — ведь он буквально жил им. Его дом был настоящей арт-галереей. Каждая стена была украшена многочисленными картинами-впечатлениями в несколько рядов. Да даже сами эти стены были расписаны Сасори вручную! Он жил рисованием — несколько мольбертов с подсыхающими слоями масла, множество чемоданчиков с тюбиками, огромные окна, дающие возможность солнцу освещать его тёплую и уютную комнату, пропитанную запахом красок. Сам Акасуно сидел на полу и уже создавал свою новую работу. Его вдохновению мог бы позавидовать любой, а такая продуктивность… Буквально на грани человеческих возможностей. Казалось, он мог рисовать без перерывов целыми днями и ночами. Да иногда он именно так и делал.
Только как и всякая ярко горящая спичка — он угас быстро — почти в один момент. Болезнь пришла неожиданно и начала забирать всё хоть и постепенно, соблюдая свою особую очерёдность, но тем не менее быстро. Никто в начале и не догадывался, что с юношей что-то не так. Несмотря на четко поставленный диагноз, художник отчаянно пытался бороться с ним, следуя всем указаниям врачей. Но всё было ещё более неизбежно, чем ему казалось при первой встрече с симптомами заболевания. Вначале Сасори смирился с ухудшением зрением, а затем пришла потеря ощущения яркости цветов. Акасуно лишился возможности воспринимать сочные оттенки пейзажей и даже собственных красок. Только цифры и названия на них позволяли его воображению вспомнить какого это — рисовать тем или иным цветом.
Сегодня утром состояние в очередной раз ухудшилось. Открыв глаза, Сасори не видел границ стен и потолка — всё слилось в единый приглушённый оттенок коричневого. А ведь раньше удачное расположение окон позволяло рассматривать на стенах необыкновенные переливы солнечного света.
Опираясь только на собственную память, Акасуно нащупал и надел свои чёрные тапочки. Он был удивлен настолько размытой картинке. Часть его кругозора словно закрывала непонятная тёмная пелена.
Сасори был в ужасе. Добравшись до ванны, он просто уселся на выстланный светлой плиткой пол. Он даже не увидел картины на собственных стенах…
Просто пятна общего блёклого пейзажа. Всего за пару недель зрение молодого художника померкло до той степени, которая больше не позволяла ему видеть холст прямо перед собой. И лишь протягивая свои тонкие пальцы к полотну, он пытался даже рисовать ими — воссоздавая в своём воображении различные линии. Картины, мягко говоря, получались абстрактные. Сасори не видел названия тюбиков и чтобы просто взять цвет ему требовались неимоверные усилия — пересмотреть с десяток красок и найти ту самую… Раньше он даже не задумывался о подобном. Вся эта ситуация медленно, но верно ломала Акасуно. И слёзы на его потускневших глазах были настолько же очевидными как и его стремительно разрастающаяся депрессия.
Сегодня он не пошёл в универ. Сасори чувствовал, как бессмысленны его попытки продолжать рисовать… Как бессмысленен универ, в котором ему предстояло учиться ещё два года… Эта специальность — какая чушь! Слепой художник.
Ему лишь хотелось больше никогда не выходить из квартиры. Ведь прежде — там, за стенами этого дома — он мог ловить бесконечные потоки вдохновения. А здесь, в своём уютном убежище, продолжать творить не смыкая глаз. Сасори привык видеть перед собой холст и держать в руках кисти. Привык созерцать красоту своих мазков. Но сейчас… Есть ли смысл рисовать, просто чтобы из-под инструмента выходила некая работа, которую ему самому оценить в полной мере никогда не удастся?
День длился невыносимо долго. А вечер своей темнотой убаюкавший красноволосого юношу, сменился ночью. Последние мысли Сасори были об уходе из университета. Он понимал, что напоминания об искусстве приносят ему только боль. Он не хотел больше слышать, чувствовать… Не хотел думать о том, что что-то может получиться… Что есть надежда. Он лишь знал, что скоро ослепнет окончательно, превратившись в безработного инвалида с незаконченным высшим.
«Вся моя жизнь, — в последние моменты перед сном размышлял Сасори, — была искусством, которое я любил наблюдать. Если же я не могу видеть… Если же я просто не обладаю методами для различия собственного смысла жизни…».
Будильник. Сасори очнулся на полу собственной ванной комнаты. Его телефон оповестил о том, что пора собираться на пары. Акасуно потратил приличное количество времени на то, чтобы собрать всю учебную литературу, что он брал из библиотеки. Юноша был уверен, что сегодня тот самый день — его шаг в бездну. Тот самый момент, когда он должен проститься с привычными стенами ВУЗа… Нет, это формальности. Ведь этот «шаг» в первую очередь показывал, что Сасори отказывается от неимоверно огромной части своей жизни.
План в его голове рисовался простым на вид, но безумно тяжёлым по своей сути.
Забрать документы.
Сдаться, оставив самое дорогое позади.
Он не спешил к девяти — к началу пар. Ведь ему больше не нужно было следить за успеваемостью, которая итак подкосилась за последние две недели. Роковые дни быстрого угасания его зрячести.
— Сасори? — Дейдара встревоженно смотрел на однокурсника, стоящего у порога в класс, но не решающегося зайти внутрь.
— Я ухожу, — кротко оповестил всех Акасуно.
Юноша чувствовал и понимал, что разрывающие изнутри чувство дробит его изнутри.
— Стой! — прокричал блондин, вскакивая с места.
Сасори словно его не услышал — развернувшись, он пошёл на выход. Но Дейдара и не думал останавливаться. Забив на собственные пары, на что-то возмущённо бормочащего препода, на шушукающийся класс, он скинул тетрадь с пеналом в свой чёрный рюкзак и побежал за товарищем.
Несмотря на скрытность Акасуно, Тсукури знал о его проблеме больше всех. И больше всех переживал за него.
— Остановись! — наконец-то догнав красноволосого и ухватившись за плечо того, попросил Дей.
— Да что тебе нужно? — вырываясь, прокричал Сасори, — Вот что тебе нужно от меня?! Хочешь поговорить? Мне больше не о чём с тобой говорить, если ты со своими двумя зрячими этого до сих пор не заметил!
Блондин опешил от такого напора однокурсника, но виду не подал. Он не мог представить в каком состоянии сейчас находился Акасуно, но прекрасно понимал, что ему совсем нелегко.
— Пожалуйста, сходи со мной на фестиваль фейерверков!
— Да ты видимо сам ослеп, если не видишь, что я почти ни черта не могу разглядеть! Идиот! — вовсе разозлившись, буквально прорычал красноволосый.
Обида переполняла юного художника, он не мог свыкнуться с мыслью о том, что дальше будет лишь хуже. Впереди его ждала пугающая непроглядная темнота.
— Я ничего не увижу, — обречено добавил Сасори уже практически спокойным ровным тоном, поняв, что слишком погорячился в разговоре с приятелем.
— Видеть не обязательно, — ответил Дейдара и обнял своего однокурсника, — только приди. Я знаю, что ты не особо любишь эти взрывы и…
— Я вряд ли выйду из дома вечером, — вглядываясь в размытые очертание Тсукури, сказал красноволосый юноша, — и я не думаю, что это хорошая идея. Просто стоять в окружающей меня темноте… Скоро каждый мой день будет таков. Не хочу ощущать его раньше времени.
— Я зайду за тобой завтра в восемь, хорошо? — спросил Дей с надеждой смотря в карие глаза друга.
Они были знакомы уже почти три года, и большую часть времени проводили за бесконечными разговорами об искусстве. Блондин рассказывал о потрясающих комбинациях фейерверков — так чтобы создать целое представление, а Сасори о своих любимых художниках, о тонкостях его работы с маслом. Тсукури учился неплохо, но по большинству предметов он отставал, так как был зациклен на собственном деле. На предстоящем фестивале ему выделили целый блок для личного проекта. Ещё тогда, когда ему только сообщили об этом — он сразу хотел позвать Акасуно, но был почти на сто процентов уверен, что тот откажется.
Сейчас ситуация была во много раз хуже и у Дея не было времени думать об адекватности собственного предложения. Даже когда он узнал, что Сасори начал терять зрение — он всё равно хотел провести столь важный день с близким человеком. Ведь никого другого у него нет. А взрывы — это нечто большее чем просто видимое. И возможно именно сейчас они нужны Акасуно.