За что ты сражаешься?

Война Кольца была окончена, и вместо многотысячных сражений и заклинаний гремели салюты и тосты в честь великой победы над злом. Леголас задержался немного у Элессара после его коронации, и в ушах до сих пор стояли слова друга: — Наше Братство пережило столько боли и видело столько крови, что не сразу можно привыкнуть к тому, что настал мир. Я не хочу прощаться с вами, друзья. Позвольте преподнести вам дары, которые, надеюсь, заменят пустоту, которая была у меня. Гимли, приводи гномов в Белые Горы, они твои, их еще не касалась рука гнома. Леголас… возьми под свое правление леса Итилиэна. Тьма еще не отпустила эти земли, а Фарамир в одиночку будет долго справляться в землях, в которых ничего путного не растёт. Залечи эту рану, прошу тебя. Это была попытка удержать их вместе еще немного. Столетие пройдёт, и они больше не увидятся. Не увидит Леголас и улыбки Арвен. И даже если эльфы пойдут за ним, его подданные уйдут на Запад в Бессмертные земли, все равно оставив его одного, как и его отца, рано или поздно. Сейчас он приближался к границам уже гаснущего королевства эльфов — Лориэна. Может, здесь он найдет союзников и встретиться с Ним. Во время войны он старался не думать о том, кто дал ему силы не впасть в отчаянье и спас жизнь. На этот раз его виска не касался острый наконечник стрелы, и навстречу ему свободно вышли стражи границы в лице двух братьев Халдира. Румиль и Орофин. — Elen sila lumenn omentilmo, Legolas ion-Trandyil, amin Las-Galien, (1) — синхронный поклон двух статных юношей, завернутых в серую одежду галадрим. — Наши Владыки уже ждут тебя. «А ваш брат?» Но вопрос оказался невысказанным, и эльф, смеясь и поддерживая за узду верного коня Арота, шел по тропам в сердце этого края. Карас Галадон. Столица эльфов Лориэна поражала и до сих пор, солнце едва проникало своим мягким светом через листья мэллорнов, и полумрак лишь подчеркивал воздушность и магию всего вокруг. Дома на деревьях, связанные переходами и лестницами, по которым шли эльфы по своим делам. Это было чудом, одно из которых он повидал на пути Братства. При встрече с Владыками он вновь склонился перед их могуществом, попросив о помощи в Итилиэне. — Мы позволим тебе позвать эльфов, если на то будет их воля. Они пойдут за тобой, множество юных сердец еще не видело этот мир. — Тогда почему вы их не отпускали раньше? Почему эльфы идут только на Запад, а не на Восток, где пробудились наши предки? — Народ должен быть сплоченным, чтобы выстоять в буре войны. Так было предначертано, подобно Солнцу, что становится на Востоке, оно неумолимо клонится к закату. Сильный Феанор пошел против этого порядка и принес себе вечную славу, но навлек на наши народы только лишения и страдания, которые оказались ценой существования мира, который мы знаем сейчас. Тебя тоже будет звать Море, ты уже почувствовал его, когда плыл из Южного Гондора, и тебя там будут ждать. — Отец… — Насколько бы не была крепка его связь с лесом, а воля сильна, он не пойдет против природы, и его душа прибудет в Чертоги Мандоса. А дальше он найдет свой покой. Так много хотелось спросить, но уже он достаточно занял времени у Владык, что готовились в последний поход на Дол Гулдур, а далее отправятся в путь к Гаваням с остатками своего народа. Леголас поклонился и развернулся, не заметив улыбки и сеть тонких морщинок в уголках глаз. «Он ждет тебя, принц, сам этого не признавая, но ждет.» Он позовет всех, но пойдет ли Халдир с ним? Спросив у Румиля, где домик полководца, Леголас сам не заметил как стал перед легкой занавесью, что служила дверью в скромном жилище. Подавив судорожный вздох волнения, он прошёл, и легкий шорох предупредил о госте. — Мой принц, — легкий поклон, и на эльфа смотрит холодный и единственный глаз галадрим. Его лицо осунулось, а кожа стала бледнее. Шрам и глаз были скрыты за непроницаемой серой тканью как банданой. Леголас помедлил с ответом, чтобы унять эмоции при встрече, и осмотрелся: все вещи, если они и были, сложены в углу, только доспехи на столике у кровати и оружие были под рукой и в идеальном состоянии, а рядом… взгляд зацепился за хрустальную шкатулку. — Что это за шкатулка, Халдир? — Подарок Владычицы. — А… — Это лекарство, мой принц. — Оно может полностью залечить раны? — губы воина упрямо поджались, а на ветру едва слышно прошелестело: «Наверное». Леголас не стал настаивать, пока. Если Халдир хочет оставить эти метки боли и тьмы, значит, есть причина, они в глазах Леголаса его вовсе не уродовали. В голове были тысячи слов и призывов пойти за ним, последовать, однако это бы оказалось неправдой, почему юноша хотел видеть полководца подле себя. А галадрим, как назло, не шел навстречу. Казалось, он выставил между ними стену, как будто не было этого быстрого момента их слабости. Это приносило боль и раздражение, и он решил решить все сейчас. Но его опередили. — Я знаю, зачем вы пришли. Румиль и Орофин последуют за вами в Итилиэн, мне подобное не под силу. Я рос в Дориате и видел полный крови закат этого королевства, когда гномы взяли столицу и убили Маблунга в жажде заполучить проклятые камни Феанора. Его сыновья с огнем и мечом также не стали ждать. Эти раны — ничто, по сравнению с теми, которые я получил за две Эпохи войн и потерь. И если бы это зелье вернуло к жизни хоть одного эльфа, что пошел за мной, то вы бы не увидели эту шкатулку, — Леголас чувствовал, что это не все, есть еще что-то, что точит сердце воина. — Ты бы отобрал их у Мандоса? — Их убили, принц, их лишили права выбора. — Они выбрали тебя и пошли за тобой на славную битву, от которой зависело всё. Их жертва не напрасна, и они найдут покой, — во взгляде командира что-то дрогнуло, и он отвел взгляд, спрятав лицо за каскадом волос. — Сними это, — руки галадрима сами потянулись исполнить приказ, но Леголас остановил одну руку, и на вопросительный взгляд ответил: — Я прошу не как принц, а как тот, кто тебя любит, — вот, он это сказал, а сердце забило набат в грудной клетке, когда в единственном глазе промелькнул салют эмоций, которые не удалось подавить. Не дав опомниться, эльф прильнул к сухим и теплым губам воина, которые так соблазнительно открылись от удивления. Ноги Леголаса едва не подкосились, когда он почувствовал осторожный ответ, а сильные руки легли ему на талию, прижимая к себе. Разорвать поцелуй получилось только тогда, когда начал кончаться воздух. — Я не забыл твоих слов, я сражался за тебя, Халдир… — изящные руки принца легли на серую ткань, освобождая вторую часть лица эльфа. Он с нежностью смотрел на раны и сочувствием, -…потому что люблю тебя, — так просто говорить это слово, его хочется повторять и повторять, понимая, что оно не выразит и сотой части того, что чувствовал Леголас, смотря, как подавляемые чувства прорывают брешь в сердце галадрима не хуже огня Ортханка. Халдир молчит. Разве может он сказать, что, как только его взгляд нашел Леголаса в первую встречу, он уже был потерян? Когда стрела принца смотрела на него, он желал лишь прижать к ближайшему дереву и завладеть этим безумно прекрасным существом. Осознает ли Леголас, как легко он может влиять на окружение одной лишь своей улыбкой, красотой, решимостью и жаждой жизни, вкус которой воин чувствовал только в бою? Как много невысказанных слов, болезненных сердцу ночей, когда он знал, что принц снова в самой гуще войны, и смирения, что он не чета юному эльфу. Однако он не в силах этого сказать, не сейчас, пока на губах горит поцелуй, а глаза принца сверкают, подобно сапфирам, прямо перед носом. — A’maelamin, (2) — он сдался сам себе в этой неравной битве с чувством, что горело в груди. И прижал к себе принца, уже более решительно атакуя его губы своими, как будто его неделю мучала жажда, а Леголас был чистым источником, способным прервать мучения. Ловил губами редкое дыхание, хриплый стон и быстро терял контроль. — Раз уже начали… — Халдир с усмешкой упал на кровать, потянув за собой и Леголаса, позволяя тому упасть прямо к себе в объятия. Послышался легкий смех, шуршание одежд и стоны в губы возлюбленного. Леголас почувствовал, что он желанен и любим, когда тебя пытают нежностью и ласками, что заставляют биться загнанным зверем, моля о большем. Его преследовала эта улыбка и этот взгляд, которые принадлежали лишь ему. В какой-то момент его личный бог ответил на мольбы, и части флакона Галадриэли нашлось применение, задумываясь о котором, принц бы краснел не хуже рака. Боли не было, лишь жажда удовольствия, что распалялась, подобно пожару на ветру, с каждым толчком внутрь, с каждым обещанием на ухо. Мир для них померк и взорвался мириадом звезд, и Леголас почувствовал, что он, как волна, разбит об скалу наслаждения, и осталась только гладь покоя и тепла где-то в груди. Его не отпускали сильные и гладкие руки, что щедро дарили тепло в эту ночь. — Ты пойдешь со мной? — после недолгого молчания ему на острое ушко прошептали ответ, вызвав стаю мурашек и снова вызывая тепло в паху. — Да. Но скоро ты поймешь слова, что слышал в этом лесу. Я буду рядом и не позволю принимать удар времени одному. Леголас повернулся, с нежностью водя губами и легко целуя по шрамам и месту, где должен быть второй глаз. — А Гимли просил передать, что со шрамами хоть один эльф стал похож на мужика. — Мы с ним встретимся? — Эру, теперь я и правда думаю выпить зелье хоть назло гному, — послышался легкий смех, который был для них открытием друг для друга. — Иди ко мне, ночь только началась. К утру они уже собирали эльфов, седлали коней и собирали ростки деревьев и семена, что дадут жизнь новому лесу. Эльфы улыбались, видя радостного принца, и что их любимый командир исцелен, а его левый глаз сияет белой радужкой и магическим светом, который означал если не счастье, то надежду на него.