Соленая капля надежды

Кап…             кап…             кап…             кап… Капля за каплей ударялась о грязную поверхность раковины, слабым эхом разносясь по помещению. Костя сидел на каком-то старом, потертом матрасе, откинув голову на каменную стенку. Кап. Так бесит. Кап. Нервирует. Кап. Сердце предательски подстраивалось под ритм назойливого капанья, а голова разрывалась с каждым новым звуком. Это так больно. Костя раньше и представить не мог, сколько боли и негодования может принести простое капанье. Но он теперь знал: уж лучше капанье крана, чем кромешная тишина. Звон выносил мозг еще больше, сильнее — парень забывался в себе, не в силах ни спать, ни есть, ни думать. Звон стоял в ушах почти так же, как сейчас стояло это надоедливое капанье. Кап. Да сколько это может продолжаться?! Когда это все кончится?! Крышка люка громыхнула. Наверху послышались шаги, и уже через пару минут вниз спустился невысокий, полноватый мужчина с подносом в руках. Костя оторвал голову от бетонной поверхности и посмотрел вперед на ненавистную белую кепочку, которая так выделялась в темноте. Мужчина поставил поднос рядом с матрасом, поднял голову и хмыкнул. Чуть подкрутил лампочку, поправив перчатку на руке. Прекрасно. Теперь эта светилка будет висеть и моргать над головой. Костя молча наблюдал за пришедшим мужчиной, затаив дыхание, но уже не дергался от резких движений. Сердце заколотилось быстрее, выстукивая нервный, испуганный ритм. А лампочку выкрутит. Разобьет. Благо, это сделать он точно сумеет. Точно дотянется. — Ты решил? Ответ от Кости был сдержан: — Нет, — ответил сиплым, сорванным голосом, волком глядя на мужчину. Тот улыбнулся и щелкнул перед носом Кости зажигалкой. Парень даже не отскочил, тем же убитым, потухшим взглядом посмотрев на отдающий свое тепло огонек. Забрать зажигалку и поджечь себя. Раз — выкрасть; два — поджечь. Пустяки. Легко. Костя давно поджидал, когда эта штучка выпадет из кармана надзирателя и избавит его от мучений. А нож мужик всегда носил на веревочке — тут без вариантов. Костя и не мечтал, что этот предмет случайно выпадет, хотя было бы неплохо. — Ладно. Я же не насильник, зайчик. Ты же знаешь, — мужичок с ухмылкой причмокнул губами, послав Косте воздушный поцелуй, и пошел назад к лестнице, — Смотри, долго думать будешь — задохнешься. Сам Костя уже не чувствовал никакого запаха, хотя мог представить, как воняет зассанный и засранный угол. Этот ублюдок не удосужился даже туалет поставить, а в самый первый день кинул в тот угол газетку. Псинок учат ссать на газетку. Костя негодовал, но теперь понимал, что все может быть куда хуже, чем просто газетка вместо нормального туалета. Мужчина ушел, а чьи-то тяжелые, монотонные шаги и сап все еще присутствовали в этом подвале. Тяжелое дыхание нависало прямо над ухом, перебивая капанье. У Кости внутри все сжималось от этих звуков. К горлу подкатывал удушающий комок. Парень задышал глубже, тяжелей и громче, а на глазах навернулись слезы. Он положил руки на напряженную шею, стараясь проглотить как можно больше воздуха. Ему казалось, что он снова задыхается. Жалко. Очень жалко, что на самом деле это не так. Мучающие и пугающие звуки медленно перетекли сначала в звон, а потом в то же самое раздражающее капанье. Паника и страх отпустили. Лучше бы задохнулся. Раз и навсегда. Страшно, зато так полезно. Цепи громыхнули, когда Костя подполз ближе к подносу: ржавая кружка с водой, какая-то темная каша с воткнутой в нее алюминиевой ложкой. На краешке лежал кусок темного хлеба с небрежно размазанным по нему маслом. Костя не мог жаловаться на такой набор после голодания. Теперь и эта еда была всласть. Замусоленные волосы сыпались на глаза, пока он колупался в каше, думая о решении. Он боялся, что согласится, а мужчина не сдержит обещание. Соврет. Теперь Костя только этого и ждал от Рудольфа — своего бывшего парня. Еще полгода назад они ходили по кафешкам, бродили по паркам и отрывались в клубах — просто наслаждались жизнью. Проводили много времени вместе, любили друг друга и даже жили совместно в коттедже Рудольфа. Костя брал на себя домашние обязанности, а вот мужчина приносил в дом доходы. Они были настоящей сплоченной семьей — рука о руку, бок о бок — общие проблемы, общие желания. Вот только потом Рудольф начал налегать и наглеть. Началась тирания. Еще в начале отношений Костя и подумать не мог, что дорогой ему человек может так поступать. — Я лучше пойду к Машке, чем к такому пиздострадальцу, как ты! Она уж точно мне даст! Ломается он! Шлюха! Ты шлюха! Шлюх надо ебать! Ебать надо шлюх, ты слышишь, засранец?! Сколько тебе дать? Ну сколько? Говори свою цену! — если Рудольф приходит ссориться поддатый, значит побоев не миновать. Но даже после того парень не убегал, не бросал своего любимого. Он был слишком привязан к нему. Был слишком верен и доверчив, чтобы просто так взять и уйти. — Прости-прости, зайчик. Такого больше не повторится… я никогда не подниму на тебя руку. Как я могу? Прости, маленький мой, — любовно шептал мужчина, прижимая к себе избитого Костю, гладя по худой спинке. — Мне и без секса хорошо… жили и будем жить… тсс… кому это все надо… Костя… любил его. Любил этого мужчину чистой и невинной любовью, как ребенок любит своего злющего кота, который вечно исцарапывает руки. Как несчастная собачонка верил каждому слову, ласкался к груди и целовал вспухшими губами. Верил, что Рудольф исправится и на самом деле больше никогда не подымет руку. Но все повторялось. Раз за разом и все та же картина: Рудольф приходил с работы, обнимал, целовал, мурчал на ушко всякие приятности и жамкал за все, что можно. Но только-только дело доходило до секса, Костя свинчивал. Брыкался, бесился, истерил и уерзывал. Он знал, что Рудольф ни за что не полез бы насиловать — он мужик принципиальный и себе не изменяет. Да и, как всегда говорил Рудольф в начале отношений: «Сучка не захочет — кобель не вскочит. Можешь не бояться». Уже к вечеру он возвращался домой набуханный, и все начиналось сначала. — Су-учка! Шмалина! Уе-е-ебина! Я же знаю, что Витьку ты давал! Давал! И Арсену! Арсену давала, шлюха? А? Да-а-авала! Шлюха же не дает только мне! Я же особенный! — он легко и быстро загонял Костю в угол, не давая возможности сбежать. Хотел бы Костя сбежать — сбежал бы. Иногда у него возникали мысли, что лучше заранее уйти, а вернуться под утро, когда Рудольф остынет. Но… не уходил. Костя помнил его обещания, верил и надеялся до последнего. Рудольф же любил его! Он больше никогда не поступил бы так со своим мальчиком!.. Да кто бы знал, что и побоями это все не ограничится? Около месяца назад Костя проснулся именно в этом подвале, хотя еще вечером засыпал в теплых объятиях мужчины, в просторной лоджии. Он его предал. И первое, что было услышано от Рудольфа, так это обещание. Договор. — Мальчик мой, зайка, Костенька. Ты не бойся. Я тебя сразу отсюда выпущу… только скажи «да». Скажи «да», зайка моя, скажи. И все кончится. Но теперь Костя ему не верил, как прежде. Особенно, когда Рудольф показал видео, как ебал соседку на их кровати. Словно издевался над своим заключенным. Козлина. Первая неделя для Кости прошла тяжело. Без еды, без свежего воздуха, дневного света и нормального туалета. Костя никак не мог привыкнуть к таким условиям — погибал на глазах, но от еды отказывался. Выворачивал каждый новый принесенный поднос в угол туалета, пока мужчина не перестал приносить еду совсем. Лишь пустой стакан каждый день. Костя держался столько, сколько мог вытерпеть в этом сухом подвале. Выбора не было. Пить хотелось ужасно, а Рудольф специально не давал ни капли воды. Костя уже сам ползал и умолял мужчину принести тот гадкий поднос. И он принес. С ласковой и довольной улыбкой наблюдал, как парень вылизывает тарелку с кашей, следом запивая ее мерзкий вкус железной водой. Уже после мужчина сделал какое-то подобие раковины: вода текла тонкой струйкой — такая же противная, с странным привкусом, как и в стакане, но главное, что теперь она вообще была. Если не зад, то руки помыть было точно можно. А порой и попить, когда уже совсем невмоготу, а Рудольф задерживался. Если живешь в таких условиях, дурно брезговать относительно чистой водой. Раньше было больно, теперь нет. Теперь Косте было почти все равно. В нем не осталось ничего положительного — Рудольф смог убить в парне все благонравное за какой-то месяц без хвоста. Доброта, любовь, ласка, доверие, чуткость — все это загорелось синим пламенем обмана и превратилось в злость, ненависть, чёрствость, подозрительность и агрессивность. Он чувствовал себя запуганной и отчаянной мухой, которую в который раз пригвоздило газетой к стене. Каждый раз, когда мужчина приходил, сердце заколачивалось в бешенном ритме, дыхание сбивалось, а инстинкты заставляли отодвинуться подальше к стене. Но потом и отодвигаться не пришлось. Костя научился терпеть, играя с самим с собой в странную, замысловатую игру. Как долго можно выдержать, ни разу не дернувшись в присутствии Рудольфа? Сначала было трудно. Но с каждым разом становилось все легче. Выдержка растягивалась, и вот уже сейчас парень бил все рекорды — сидел неподвижно, глядя на мужчину из-под нависших бровей. — Твой ответ, зайчик? — Рудольф задал каждодневный вопрос, склоняя голову на бок. Та же кепочка все еще была на нем, словно он никогда не расставался с нею.