Соленая капля надежды

Костя недоверчиво посмотрел в лживо-правдивые глаза мужчины. Он снова и снова повторял один и тот же вопрос, заставляя нервничать пленника еще сильнее. Где-то в глубине души Костя понимал, что Рудольф врет, но насчет этого очень быстро зарождались сомнения. А если… он исправился? — Ты же меня не отпустишь… По телу пробежался табун холодных, неприятных мурашек от мысли, что хочется рискнуть и сказать: «Да». Костя устал. Тишина сменялась на капанье, утягивая в гремучую апатию — одиночество и страх тоже не оставались в стороне: редкие галлюцинации, особенно после ухода Рудольфа, посещали парня, правда, отпускали достаточно быстро. К счастью. Костя боялся, что еще немного, и он сломается совсем и навсегда останется наедине с пугающими шорохами, копошениями, голосами и криками. Со своими страхами. …а ведь так хотелось, наконец, выйти на свободу. Костя раньше не ценил небо и солнечные лучи так, как ценил сейчас. На дворе лето, а он сидел в заточении четырех глухих стен без свежего, чистого воздуха, тепла и уюта. Так сильно ждал лето, надеясь искупнуться, отведать арбуза, но все грянуло в пропасть. Все эти мелкие, но такие ценные желания уже не могли сбыться. — Отпущу. Ты же веришь мне? Зайчик… ты решил?.. Говори свой ответ. Сегодня последний шанс выйти на волю, больше поблажек не будет, — Рудольф кивнул на лестницу в углу. — Я отпущу тебя… все будет как и раньше, зайчик ты мой, любимый. Я завел… нам… собаку… чау-чау. Помнишь? Пушистая такая. Тебе же сильно понравился тот щенок в парке? И в ванной теперь есть такая про-о-осторная душевая кабинка… тебе понравится. Все то, о чем ты мечтал. Давай вернемся… все будет хорошо. Как и было всегда. Забудь, все что было тут, ты же у меня сильный мальчик? Правда? Рудольф опустился на корточки перед Костей и аккуратно протянул руку. На губах расцвела гаденькая улыбка, когда парень дал стереть с бледной щеки слезинку. Пожевав губы, он перевел руку выше, ласково откидывая отросшие пряди со лба назад, приглаживая светлую, грязную голову. Костя сжимался от каждого прикосновения, затаивая дыхание. Родные, но уже ненавистные руки были мучительно неприятны — смыть касания после ухода Рудольфа не получится. Страх и злость пробирали до мозга костей. К тому же злость была не только на Рудольфа, но и на самого себя, ведь Костя уже предчувствовал, что не сможет остановиться. Тишина зазвенела. Так же противно, как и всегда. Вот только Рудольф глядел прямо в глаза, таким чистым и невинным взглядом, завораживая на несколько мгновений. Противно. Костя отвернулся. — Я согласен. Ответ эхом разнесся по комнате, заставив Рудольфа заулыбаться еще ярче. Мужчина быстро подскочил и вылез из подвала, оставив Костю тет-а-тет с самим собой. Капля надежды зародилась где-то в груди — такая крошечная, еле заметная, но она появилась. Он выпустит? После стольких недель пленения в этом чертовом подвале? Костя посмотрел на крышку люка и неуверенно поднялся, держа в руках цепи. Ногой оттеснил осколки от старой лампочки в сторону туалета и подошел к лестнице. Отпустит. Рудольф… же добрый. Милосердный. Он же любил… и любит. Мужчина вернулся буквально через несколько минут. Расстелил по полу одеяло — то самое, которое им подарила мама Кости, когда тот только-только переехал к Рудольфу. Парня охватила жесткая ностальгия. Он отчетливо вспомнил свою прошлую, невозвратимую радость, когда впервые укутался в это одеяло вместе со своей парой. Костя вздрогнул. Думы быстро рассеялись, когда замок на руке отстегнулся, а цепь спала на пол. — Раздевайся. Где-то под ребрами кольнуло. Костя переступил через свою гордость и трясущимися руками стянул с себя запыленное тряпье, торопясь, будто это стоило ему жизни. Стоило. Костя погибнет в этом подвале, а сейчас слушаться мужчину — единственное верное решение. Парень поверил в него, в себя, свои силы и Бога. А мало ли? Рудольф смилуется и выпустит. Он не мылся почти месяц, но Рудольфу на это было, видимо, все равно. Он смотрел на истощенное бледное тело своего бывшего парня, усмехался и ликовал. Обласкивал взглядом каждую выступающую косточку, каждую еле заметную при таком свете родинку. Костя сгорал под его взглядом. Встревоженно глянул на мужчину, стараясь унять дрожь, и перелез на одеяло. «Мамино…» — в который раз повторил про себя Костя, вспоминая те приятные душе моменты. Ему нравилось думать об этом. Костю заколотило так, словно он стоял на обрыве и собирался прыгнуть с тарзанки. Он уповал¹, что чувства будут схожие: сначала страшно, а как прыгнешь — так получишь только наслаждение. Но в итоге все вышло в точности да наоборот. Мужчина почти не церемонился, начав все без лишних слов. Подступил к испуганному Косте, развел его ноги и, выдавив побольше смазки, начал растирать между ягодиц, пробираясь в узкое колечко мышц. Придерживал Костину ногу и постоянно подтягивал за нее же к себе ближе уползающего парня. Костя жмурился, шипел и мычал. Бледные щеки налились краской, пока он терпел все эти касания, которых боялся так, как не боялся смерти. «Это быстро. Быстро. Закончит… и выпустит. Все кончится», — единственная утешающая мысль, что помогала Косте терпеть. Мужчина влил в него невероятное, как показалось Косте, количество смазки, растирая, разминая и растягивая с самодовольной усмешкой на устах. Время для Кости тянулось вязко, мешкотно. Он уже начинал скулить, ни на миг не раскрыв зажмуренные глаза, как вместо пальцев в него резко втиснулось что-то побольше. Мужчина навалился, вдавив Костю в одеяло своей тушей. — Не сжимайся… не сжимайся… расслабься! Я не выпущу, если мне не понравится! Все… зависит… от тебя, — мужчина крепко придавил Костю к одеялу, вздернул в сторону ногу и толкнулся, вырвав болезненный стон, — Ты же хочешь выйти? Хо-о-очешь! Тогда постарайся сделать так, чтобы мне понравилось! Костя понимал, что без смазки и захудаленькой растяжки было бы куда хуже, поэтому уже мог мысленно благодарить мужчину за такую заботу, хотя надумывал, что Рудольф не смог бы даже втиснуться в сухое и неразработанное колечко мышц. «Старался для себя», — пришел к выводу Костя, протяжно заскулив. Мужчина не медлил, сразу начав трахать дергающееся под собой тело, уложив его на бочок и приложив грубой рукой. Гадкие, провоцирующие слова разжигали огонь негодования где-то в груди. И от себя мерзко. Боль не проходила, зато Костя старался больше не сжиматься. Ничего приятного в этом не находил — просто лежал и переживал этот момент, как нечто неизбежное. Чувствовал себя до тошноты жалко, отвлекаясь на воспоминания о своей прошлой жизни. В особенности, на моменты побоев, после которых Костя неделю сидел дома и залечивал синяки. Все, что касалось тела, можно было скрыть одеждой, но лицо… лицо нет. Рудольф был таким гадким, льстивым… опасным. Буйным, когда пьян; милым, когда трезв; настойчивым, когда возбужден. Толчок. Костя сорвался на всхлип, разрыдавшись, когда мужчина ускорился, вколачиваясь в податливое тело. Сильно прижимал за ребра, доставляя легкую, сейчас ничего не значущую боль. Костя никогда не хотел терять девственность в каком-то подвале с предателем, хоть и ранее любимым. Он рассчитывал совсем не на такой итог. — Мелкий щенок… — прошептал, приостановившись, чтобы пристроить выскользнувший член заново. — Доверчивый… щенок. Я всегда знал, что ты такой… шлюха… подстраивается под всех… но не меня. Теперь тебя выебал и я! Закончив, Рудольф отшвырнул выебанное тело на матрас к цепям, но уже не заковывал. Одежду так и не забрал, скатывая принесенное одеяло. Костя с писком бахнулся о стену, посмотрев на бывшего глазами, полными слез и боли, не в силах и шевельнуться. Даже столь короткий секс забрал все силы, которых и без того было мало. Теперь хотелось только унять тягучую боль внизу живота. — Еда завтра. Терпи. Воды нет, — последнее, что сказал Рудольф, скрывшись за здоровенной крышкой люка. Возможно, это была самая большая ошибка в жизни Кости. Он сдался. Он мог бы еще противиться и противиться, показывать свое «Я», гордо держаться и жить даже в таких мерзопакостных условиях. А теперь стало еще больнее. Душа ныла, а единственный друг и собеседник — кран с капающей водой. И то… сейчас капанье прекратилось, уступая тишине. Полуголый парень лежал все на том же матрасе, обливаясь слезами. Все места, каких касался мужчина, горели огнем и неприятно зудели, особенно ребра, на которых красовались синяки от пальцев. Больно. В груди все болезненно сжималось, а тот же удушающий ком уже привычно подкатывал к горлу. Послышался новый всхлип — такой тихий, бессильный, тоскливый. Выебал. И оставил. Выебал. И не сдержал обещание. Выебал. И ушел. Вернется… и выебет снова. Как можно было поверить этому ублюдку повторно? Костя не знал. Не понимал. Не чувствовал самого себя. Больше не верил и себе. Он снова доверился, переступил через себя, свой страх и отвращение к предавшему его мужчине и согласился… снова доверился. Зря. Костя посмотрел на оставленный мужчиной ворох одежды. Нож. Рудольф точно не забирал нож, только одеяло. Гандон. «Моя смерть на твоей совести…» — горестно подумал Костя, выдавив жалкую усмешку. Стер слезы и добрался до того самого, спасительного ножа.