Соленая капля надежды

Ромка лежал и смотрел телевизор в новом, просторном доме, а на его груди мирно покоился отъевший щеки Костя, что тихо и безвольно сопел. Тока лежал под столом вместе со своей беременной сучкой Карлой и они тоже глядели на телевизор. Вряд ли они что-то понимали, но кто их знает, собак-то этих? Костя… он так изменился за это время. Еще три года назад он был худым, заморенным и запуганным воробушком, а уже сейчас на Роме лежал вполне крепкий, мясистый и своевольный парень, у которого от прошлого остались лишь ночные кошмары и страхи о возвращении в тот ужасный и холодный подвал — Костя все время ждал от Ромы подвоха. Ну, и небольшие комплексы, которые Роме так и не удалось устранить. Но все в процессе. Он запущен давно и уже не обратим. Не кинув Костю тогда, Рома не собирался бросать и сейчас. Это… было так давно, но казалось, что не прошло и недели… Рома с непередаваемой гордостью глядел на своего мальчика, когда тот в который раз сбивался, но в конце концов договаривал фразу. Этот мелкий пацанчик с диким взглядом расстраивался, не видя желанной реакции от Ромы. Но она была. Просто он никогда не показывал свои истинные эмоции Косте по поводу его самосовершенствования. Он всегда радовался за него, когда у Кости выходило говорить быстрее, складнее, ритмичнее. Сдерживался. Да. Рома ужасно сдерживался, чтобы не похвалить Костю, чтобы не улыбнуться и не вздохнуть от счастья за свою судьбу. Чтобы не показать, что Рома замечает улучшения в его речи. А зачем? У Кости все получалось и без поддержки. А для мотивации, порой, и перебивал. Ромино равнодушие к плохой и корявой речи заставляло паренька с каждым разом стараться сильнее и лучше, чтобы быть замеченным, и вот, он уже добился идеала. Трещал днями на пролет, с былым испугом и ностальгией поглядывая на Рому, когда случайно сбивался с мысли или не мог выговорить слово. Вот только теперь Рома не угнетал его, не игнорировал, не смеялся. Теперь Рома целовал в нос и говорил, что все хорошо, а Костя, забыв прошлые раны, продолжал болтать. Рома был горд своим мальчиком. Горд за его успехи в общении. И горд за себя, что сумел тогда вовремя проигнорировать и заставить Костю стараться. Что было бы, если еще тогда — три года назад — Рома начал бы жалеть Костю? Да ничего! Парень привык бы к этому, а по итогу не хотел бы и не старался стать лучше. Тяжело тогда было… тяжело, после окончательного принятия Кости. После того, когда Рома понял, что Костя — это Костя, а не просто левый пацанчик с подвала. Приходилось сдерживаться. Часто и долго, чтобы случайно не напугать или даже не обидеть. Костя еще долго припоминал Ромин косяк с его пьянкой и Ритой, и эти припоминания сильно били по мозгам. Рома и так знал, что накосячил, хотя бы потому что не пустил Костю в Риту, не помог ему, а просто прогнал. Тогда в Роме говорил лишь алкоголь. А на утро — растерянность и вина. Главное, что потом он собрался и примирился с собой и Костей. С Ритой, конечно, больше не встречался, но две близняшки часто приходили в гости, «на чай». Больно и грустно отказывать им, после месячного воздержания, но до сих пор злой Костя и его чумной взгляд заставляли перенести встречу на следующий раз. А в следующий раз — еще на следующий раз. И так продолжалось до тех пор, пока Рома не взгрустнул окончательно: напился и по телефону сказал все как есть, заявляя о своих отношениях с Костей. Правда, и отношений тогда еще не было. Просто сожительство, не более. Сейчас же лежа, он листал старый фотоальбом своего детства и внимательно искал нужную фотографию. Нашел. Как Рома мог сомневаться в том, что Костя… это Костя? Тот самый Костя со школьной, мятой фотографии? Тот самый поганый мальчишка… с которым Рома на первом сентября стоял чуть ли не под ручку? Еще тогда… Рома знал, что Костя — его судьба. Это была любовь с первого взгляда. Любовь… до гроба. Очень долгое время с момента появления Кости в старом Ромином доме, он боролся с мыслью, что Костя может быть им. Им. Светлым, вредным мальчишкой… с такими любимыми и родными чертами… той родимкой над бровью… внимательным взглядом и печальными болотными глазами. Тем самым мальчишкой, после которого Рома больше никогда и ни в кого не влюблялся по-настоящему. Рома тогда чуть не свихнулся, пока переваривал эту мысль, пытаясь еще и заботиться о самочувствии Кости. Благо отец помог расправиться с Рудольфом, а после поддерживал и помогал как мог. Ха! С кем с кем, но с Рудольфом судьба сыграла очень злу шутку. Едва он вышел из тюремного заключения, как его сбила машина. Насмерть. А Костя… до сих пор не знал, что его бывший парень — тиран и мучитель — мертв. Рома побоялся ему говорить, отчетливо помня его истерику, когда псевдо-мертвый Рудольф лежал в луже пива. Роме не хотелось снова видеть Костины слезы по этому ублюдку. Не хотелось осознавать, что для Кости этот самый ублюдок что-то значит… значил. Он не сказал ему ни тогда, не сказал и сейчас, так и не осмелившись. Лучше пускай Костя думает, что это чмо живое и бегает где-то там, в соседнем городе, чем убивается и вспоминает его — своего истязателя — как лучшего человека на свете. Рома еще тогда понял, что мертвый человек для Кости всегда самый лучший и хороший, не смотря на все ужасы былых отношений. Вот как можно… плакать и грустить по Рудольфу? Рома не понимал. Зато точно знал, что Костя убивался бы так же, как и тогда… когда Рудольф решил его выкрасть, за что и получил бутылкой по затылку. Приглаживая Костины волосы, парень вспоминал самого себя — свое детство, первую, глупую любовь и первый, до боли невинный, но такой стыдливый поцелуй. Щеки пылали прямо как тогда, за школьной лестницей на перемене. Ромка улыбался, прикрывая глаза и зарываясь ладонью в волосы паренька. Альбом с фотографиями лег на Костину спину. Рыжеволосый мальчик скромно протягивал шоколадку своему однокласснику. Вот-вот приедут его родители, и все кончится: все эти встречи на переменах, прогулки после уроков, все эти мелкие, но приятные подарки любимому мальчику. Отец на самом деле думал, что Ромашка постоянно выпрашивает шоколад для девочки, но правды узнать не мог. — Кость, — тихий и нежный голосок позвал возлюбленного, а рука с шоколадкой уже сама потянулась отдавать сладость. — Ты сегодня уезжаешь уже? Да? А ты больше не приедешь? — Не знаю. Как мама скажет. Мальчишка напротив пожимал плечами, уверенно забирая шоколад и кидая его в сменку. Не в первой: легкие и сладкие ежедневные подарки уже вошли в привычный образ жизни. А к хорошему быстро привыкаешь. Рома дрожал под взглядом этого мелкого и заносчивого котенка, не зная как и подступиться. — Мы можем списываться по почте. И шоколад тоже передать можно. Моя мама всегда подарки бабушке и дедушке так пересылает. Они у меня в Новосибирске живут! И все приходит! — Д-да… можно. Меня тоже папа научит. Кость… Маленький и смущенный Ромка подошел к Косте, заглядывая в глаза. Боевой мальчишка тут же немного отстранился, повертев головой. — Рыжий. Почему ты такой рыжий? Это же некрасиво. Можно покраситься. — Во что? — Ну… наверное, в такой цвет, как у меня. Вот, — Костя взял одну выпавшую волосину и положил на голову Ромы. — Тебе пойдет. — Правда? — Да-да! Стопро-цент-ная гарантия! — еле-еле выговорил, подымая указательный палец вверх, на манер забавного дяденьки из рекламы. — Кость… — Что? Ромка привстал на мысках и бегло коснулся губ мальчишки своими, неловко причмокнув. Щеки сразу сравнялись с цветом рыжеватых волос. Рома всучил Косте еще одну шоколадку и быстро убежал. И все. Больше этого не повторялось, как и встреч с Костей в общем. Он и вправду уехал. Родители перевели в другую школу, а Рома остался один. Брошенный, маленький щенок, что потерял то, для чего каждый день ходил в школу и просыпался пораньше, по-настоящему любя капризного мальчишку. Вскоре прекратились и выпрашивания шоколадок у папы. Ромка затухал на глазах, с каждым новым днем становясь все грустнее, ленивее и истеричнее. Теперь его не интересовала школа — раньше шел в нее только для того, чтобы полюбоваться на своего лучшего друга. Теперь его не интересовало ничего. Он просто жил, просто плыл по течению, в столь юном возрасте поняв, как больно может быть от потери возлюбленного. Именно тогда Костя для Ромы и умер. Именно тогда он разучился любить, постоянно вспоминая своего любимого мальчика, отчего-то сравнивая с ним всех и вся. — Поссорились что ли? Ну сына… — Нет, пап. Она уехала. Анатолий Васильевич сразу понял, кому его сын все это время носил шоколадки. Из школы в то время уезжал лишь один человек.