Но если дверь закроешь, ночь будет вечной… Velvet Underground
— Это я должен сейчас лежать там. А не он. Виталий все еще держит его в объятиях. Ласково гладит по чуть запутавшимся волосам. По правде сказать, он боялся первым начать разговор. Якуб освобождает его от этой необходимости. — Перестань, — льнет губами к виску, а затем поправляет раскрывшиеся края пледа. — Но это правда, — шепчет Якуб, не отрывая щеки от его обнаженной груди. — Я был тогда за рулем. Отвлекся… как придурок. А потом… На мне — царапины и пара рваных ран. А он вот там. Разве это справедливо? Виталий чует, как ползет сквозь его виски эта предательская мысль про «может, это и не любовь там у них, вовсе; может, это лишь чувство его вины?» — Не надо себя изводить. Насчет отвлекся — урок тебе на всю жизнь. А он… он поправится. И будете вы с ним жить, — здесь Виталию сложнее всего не ослабнуть голосом, — долго и счастливо. — А ты? — на него поднимают усталый взгляд еще не высохших от первых слез глаз. — А что я? Буду работать, найду себе какого-нибудь… Или меня найдут. И тоже попробую. Попробую жить долго и счастливо. — М. Наверное, ему это кажется, но это его «М» выходит каким-то пренебрежительным. — И меня забудешь? А вот это уже интересно, Якуб. Разве не за это ты так упорно ратовал несколько месяцев к ряду? — Забудешь тебя… — Виталий не хочет, не желает играть с ним. — Разве я смогу? — Но ведь будет же кто-то другой. — Да. У тебя он, кстати, уже есть. — Знаю. Знает он… Ладно. — Видишь, как все складно? У тебя давно есть, а у меня — будет. Только вот нас с тобой — нет и не будет. Якуб ерзает в его руках, еще раз бросает на него острый взгляд, а затем открывает рот, будто до этого просто брал время, чтобы собраться с мыслями. Он не успевает произнести и слова, так как из его джинсов, так и оставшихся лежать на полу, доносится звук вибрации телефона. Виталий понимающе кивает, бережно прислоняет все еще закутанного в плед Якуба к спинке дивана, а сам встает на ноги и идет на это тревожное звучание. Достает телефон и, стараясь не смотреть на экран, относит его притихшему в углу дивана Якубу, который берет его в руку и широко распахивает глаза. — Да? — встревоженно отвечает он. Там еле-еле слышится быстрый, строго-официальный голос, и пока тот говорит, Якуб лишь быстро кивает и, словно бы заикаясь, твердит вереницей: — Да… да… да… да… Экран гаснет. Звонок прерывается. А вместе с ним, кажется, и биение сердца Виталия, ибо в следующую секунду Якуб выдает: — Анджей пришел в себя. Анджей. Так вот как его зовут. Видимо, тоже родом из Польши. Что ж… Он смутно помнит, как они прощаются. Ожидаемо неловкие взгляды. Пара обоюдных кивков. Никаких «позвоню тебе» и… что там еще из этого лживого, снисходительного набора несостоявшихся любовников. Их по-другому и не назовешь. И все же Виталий обращается к нему с последней перед уходом просьбой: — Только глупостей не наделай. Не надо этих покаяний перед ним… Ни к чему. Жизнь дает тебе второй шанс. Используй его по максимуму. Будь счастлив, Якуб. Он не слышит, что там ему отвечают. Осторожно прикрывает за собой дверь и спешит покинуть этот дом. А на следующий день идет к руководству и, наврав с три короба про тяжело-больную бабушку, которая проживает в совершенно другой федеративной земле Германии, вымаливает у них увольнение по собственному без отработки. Якуба в офисе закономерно нет. Оно и к лучшему. Не возникнет соблазна посмотреть ему в глаза. Хотя бы в последний раз.год спустя
Море волнуется. Волны его заносит высоко над пирсом. Виталий наблюдает за ними с высота холма, где еще выше, словно бы говоря всем, кто здесь главный, тянется ввысь красно-белый и с железными ограждениями на смотровой площадке, маяк-исполин. Год тому назад, в день своего увольнения, по пути на съемную квартиру, Виталий случайно натыкается в интернете на объявление из раздела «требуется…» И вот он здесь. Уже год. На Амруме. Смотритель маяка. Занимается тем, что не дает кораблям сбиться с пути. Странно, обычно в такую неспокойную погоду здесь не встретишь мелких суден, но к пирсу причаливает катер. А еще через минуту на нем появляется фигура какого-то человека, с одним лишь рюкзаком, перекинутым через плечо. Человек долго оглядывается и, заметив тропинку, направляется к подъему на маяк, где как раз сейчас во все глаза наблюдает за происходящим Виталий. Серьезно? Виталий, на всякий, крепко жмурит глаза, а затем резко открывает их — видение не исчезает. Наоборот, становится лишь отчетливее. Тогда он больно щиплет себя за ляжку — результат тот же. Кожу саднит, а уже на расстоянии десяти футов от него, во весь рост, сияя, несмотря на жаркое лето, все той же белоснежной кожей, предстает Якуб. Летний Якуб. Легко одетый. С надернутыми чуть выше лба солнцезащитными очками. — Здравствуй, — официально начнет он. — Хм… ну, здравствуй. Может, все-таки глюки… целый год прошел. Ни весточки. А теперь… Что это вообще такое? — Как живешь, Виталий? Он оглядывается назад, словно призывая Якуба последовать за его взглядом. — Да вот так… все хорошо у меня. Как сам? Ответа Виталий не получает. Тогда он берет на себя уже ставшую привычной роль направляющего: — Пойдем. Они оказываются внутри маяка. Пока Виталий сюда не прибыл, он и не подозревал, что здесь можно организовать целый рабочий кабинет. И даже найти место, где перекусить. — А где ты спишь? — оглядывается Якуб. — А, то есть, кровать — это первое, на что ты обращаешь внимание, когда приходишь к кому-то впервые? Якуб замолкает, укоризненно качая головой. — Ладно-ладно, шучу. Да ведь я не живу здесь. Только работаю. Могу, конечно, ненадолго вздремнуть, если погода ясная, но обитаю я неподалеку отсюда. Там у меня небольшой дом. Всего в две комнаты, с кухней и ванной. Небольшой, но свой. И даже палисадник имеется. Недавно пионы там посадил. — М. Вот как… — Ты присаживайся давай. Сейчас чайник поставлю. И где-то хлеб был. — С сыром? Они оба думают об одном и том же. — Нет. С джемом. Пойдет? — Я так проголодался… если честно. Наверное, все, что жуется, бы съел! — вдруг оживляется Якуб. — Ну вот и отлично. Им пока еще удается избежать роковых вопросов к друг другу. Надолго ли хватит выдержки? Чай греет руки обоим. Они сидят рядом, слегка соприкасаясь плечами. — Как… Анджей? Виталий неловко фыркает и откашливается, словно бы чай попадает ему не в то горло. Глупо, наверное, вот так вот маскировать свой вопрос. — У него все хорошо. Тоже. — Тоже? — Виталий в удивлении выгибает бровь. — Ага. Как у тебя, — Якуб делает паузу, пережевывая хлеб с джемом, который оставляет над его верхней губой смешные малиновые усы. Они делают и так не слишком-то великовозрастно выглядящего Якуба похожим на перепачкавшегося в варенье ребенка. — Мм… я просто думал, ты ответишь, что у вас с ним все хорошо. Снова пауза. И вовсе не из-за еды. — Ладно, не темни. Что у вас произошло? Я надеюсь, у тебя все-таки хватило ума не хвастать ему о том вечере… — Хватило. Не хотелось ему больно делать. Ну конечно. Ведь он — не я. Виталий почти произносит мысли вслух. — Но проблема не в этом. — А в чем? — В том, что мне не было стыдно за тот вечер… я никак не мог заставить себя сожалеть о нем. — А пытался? — Да, — честно сознается Якуб. — Потому что я был виноват. Я, и только я. Не ты. — Не надо, Якуб. — Мы расстались. Полгода уже прошло. Инициатором был я. Вот он шанс. Новый. Новёхонький. Бери да пользуйся. Но Виталий не может теперь так просто, как раньше. — Почему, Якуб? — он ставит на стол опустошенную им кружку и вопросительно смотрит на него. — Потому что нельзя вот так… сразу двоих. Это неправильно. Не заслуживаю я его… Да и тебя — не заслуживаю. Виталий не слышит самого важного слова. Или Якуб намеренно его пропускает? — А что правильно, Якуб? Одумавшись, поняв, что прежним уже не будешь, и отношения с ним не станут такими, как были, идти ва-банк и приезжать сюда? У меня, знаешь ли, тоже теперь более или менее налаженная жизнь. Я, может, тоже покоя хочу. И стабильности. — Я понимаю. Понимаю, ты не думай… я ни на что не претендую… просто, тебя увидеть хотел. Виталий отворачивается, переводя взгляд к журналу погоды, что лежит на краю стола. — Да… ты здорово свою жизнь изменил, — вдруг резко меняет тему Якуб. — Тут тебе не офис… нравится? — Да. Совру, если скажу, что эта работа, о которой с детства мечтал. Ну, или что-то в этом роде. Но меня здесь здорово встряхнуло. Так что смена работы и окружения и правда отличный способ хоть что-то изменить в своей жизни. — Тебе здесь не бывает одиноко? — А должно быть? Якуб на несколько секунд прикусывает губу, а затем произносит: — Да, конечно… Понимаю. Нашел кого-то… или тебя нашли? Последние слова похожи на писк. Виталия это, как на зло, забавляет. — Нашел, — он кивает в сторону своего дома. — Пойдем познакомлю? Надо бы видеть лицо Якуба. Оно загорается всеми оттенками красного. Нижняя губа по-детски выпячивается, а глаза мгновенно увлажняются. Виталий все понимает. Но, как говорится, show must go on. Пересилив предательскую красноту, Якуб шепчет тихое «спасибо за чай», отодвигает кружку и поднимается на ноги. А затем резко начинает движение к выходу, уже не особо скрывая шмыганий носом. Он не успевает пройти и половину нужного ему пути, как поперек груди его обхватывают руки Виталия, который, с силой прижав его спиной к себе, утыкается носом ему в шею, шепчет, щекоча кожу: — Дурак… Ну, какой же ты дурак у меня, а? — целует в дрожащее плечо, а затем смывает губами слезу, успевшую проторить влажную дорожку на щеке Якуба. — Куда лыжи-то навострил? Кто тебя теперь отпустит? Якуб молчит, а затем раздается нервный смех, все еще вперемешку со всхлипами: — А ты тоже хорош… Как будто не понял, почему я здесь, да? — Эх, ты, — Виталий разворачивает его к себе лицом и вновь обнимает, еще крепче прижимая к себе. — Сейчас погоду отмечу и пойдем-ка в дом. — Он смотрит на его рюкзак за спиной. — И это все твои вещи? Якуб трется носом о горловой вырез его футболки, каясь: — Я не рассчитывал… — На что? На то, что я тебя больше не отпущу от себя? На него поднимают просиявший, посвежевший, что небо после грозы, взгляд и накрывают чуть обветренные губы своими — все еще солеными на вкус от недавних слез. Виталий с упоением принимает этот поцелуй. Настоящий, преодолевший расстояние и время, совсем не похожий на беспорядочные столкновения губами тем вечером, когда Якуб, подобно погибающей от жажды рыбе, невпопад разевал рот под его натиском. Виталий совсем ненадолго отрывается от него, чтобы сделать записи в документах, а затем обнимает одной рукой за талию и по тропинке введет к своему дому. Они вместе готовят нехитрый ужин, шутя и поддразнивая друг друга. Обоим давно не было так легко на душе. Затем прибирают со стола в тесноватой, но уютной кухне, со светлыми шкафчиками и полочками на стенах, где стоят книги и несколько горшков с цветами. Книги Якуб замечает повсюду. Некоторые из них полностью посвящены морским приключениям. Они поочередно принимают душ, а затем Виталий говорит сидящему в тишине гостиной Якубу: — Ну, схема прежняя — кровать твоя, диван — мой. Договорились? На нем сейчас одно лишь широкое полотенце, обернутое вокруг талии, открывающее взору красивое подтянутое тело. Якуб сидит в обычной футболке — пришлось ему одолжить — и домашних шортах. Под которыми, Виталию мыслится, больше ничего не надето. — А? — он не слышит ответа. Вместо него Якуб поднимается на ноги и идет к нему навстречу. Он немного потягивается, щелкая шейными позвонками, а затем, удерживая на себе взгляд Виталия, сзади цепляется пальцами за футболку и стаскивает ее через голову. Виталий только что не присвистывает, с небольшой издевкой в голосе напевая «you can leave your hat on», за что получает салют средним пальцем. Кончиком языка он облизывает губы и убирает со лба отросшую челку. Якуб стоит к нему совсем близко. В шаге от поцелуя. И в двух — от чего-то большего. — И? — Виталий играет бровями. — Думаю, этот диван — не удобнее того, что был у тебя в Берлине. — М. Спинку мою жалеешь? Якуб опускает ладони ему на плечи: — Да ничуть. — Что так? — Заболит — будет повод растереть ее. — Чёрт… — притворно обидится Виталий. — Я уже говорил тебе, какой ты корыстный? Якуб закатывает глаза, кривя губы: — Не помню. Тогда Виталий накроет натянутую ткань его шортов рукой, пробуя ею то, какой он там твердый: — Это тоже забыл? — Даже если… ты мне напомнишь, правда? — Даже не знаю. Что-то я устал, если честно, — Виталий зевает, но зевок его исчезает под губами Якуба, который ловит его губы своими, соединяя их так, как ему удобно. Теплые ладони спускаются с плеч на грудь, оглаживают ее, особо задерживаясь на сосках, затем скользят к талии. Им хватает одного легкого движения, чтобы полотенце капитулировало к полу, обнажая быстро твердеющий член Виталия. Дыхание учащается у обоих. — Ты ведь не против, если мы продолжим в постели? — шепчет Виталий на горящее розовым ушко, отчего Якуб жмурится и улыбается ему в плечо. — Еще как — не против. Они быстро оказываются в спальне, где Виталий, откинув тонкое стеганое покрывало к изножью кровати, легким нажимом ладоней на торс укладывает Якуба, а сам ложится рядом, наполовину скрывая его своим обнаженным телом. Целуются долго, переводят дыхание и вновь соединяют губы. Гладят друг другу плечи, грудь, бедра — все, до чего могут дотянуться. В какой-то момент, Виталию начинают мешать шорты — он хочет получить больше простора для своих ласк. И он его получает, стягивая шорты с бедер чуть приподнявшего таз Якуба, а затем и вовсе отправляя их на пол. Теперь они на равных в своей наготе. Короткие поцелуи куда попало сменяют долгие, норовящие оставить следы на всем теле. Один раз, потеряв контроль, Якуб так присасывается к его шее, что Виталий сквозь зубы шипит, но тут же благоговейно мурлычет, ибо Якуб принимается зализывать этот поцелуй-укус нежнейшими движениями мокрого кончика языка. Виталий, уже ощущая, как спину его то царапают ногтями, то прихватывают пальцами от остроты ощущений, чувствует под собой, как их возбужденные органы трутся о пах друг друга. Когда же они соприкасаются ими — у обоих начинает кружиться голова. Якубу проще — он затылком лежит на мягкой подушке, Виталию же приходится то и дело подпирать себя локтями, иначе он рискует раздавить под собой ставшее еще более худым тело Якуба. — Извини, но у меня нет ни презервативов, ни смазки… Как быть? — Так можно… без всего. Я тебе доверяю. — Спасибо конечно, — Виталий целует его в кончик носа, — но если у тебя был полугодовой перерыв… ну, я имею в виду… — Виталь, — Якуб кладет ему руку на лоб и убирает с него вновь лезущую на глаза челку, — у меня ничего не было уже полтора года… только тогда с тобой, в тот вечер… но ты и сам понимаешь, что… — Сколько, блядь?! — Что? А у тебя прям целый полк тут был? Я поспешил с доверием, да? — прищуривает один глаз Якуб, смеясь вполголоса. — Нет. Только тот вечер с тобой, но, — здесь Виталий выдерживает драматическую паузу, — ты же и сам понимаешь… — он тоже смеется, еще раз даря ему поцелуй в нос. — Ладно, может тогда просто… я могу как в тот раз и все? — Нет. Хочу тебя чувствовать. — Я тоже… но я не могу так рисковать. Ты же заверещишь как резаный, присунь я даже на полголовки. После такого перерыва одной слюны точно будет мало. Хотя… подожди, я сейчас. Он совсем ненадолго оставляет Якуба в постели, возвращаясь к нему с небольшой стеклянной банкой в руках, полной чего-то белого — непрозрачного. — Это медвежье сало. Земляк привез еще месяц назад. Сказал, я тут один совсем, до аптеки — только по морю, вдруг заболею — лучше средства для растирания не найти. Ну… если только его могу предложить. Конечно, лубрикант из него еще тот — но… хоть какая-то альтернатива. Якуб поначалу с недоверием оглядывает принесенную баночку, но затем кивает в знак согласия. Виталий вновь оказывается сбоку, ласково оглаживая его тело от груди к низу напряженного живота: — Все будет хорошо. Я позабочусь о тебе. Он наклоняется, чтобы поцеловать Якуба чуть ниже пупка, ведет губами еще ниже, останавливаясь у самого паха — жестковатые волоски непривычно покалывают ему щеки. Но сколько бы он отдал за это ощущение, так долго тоскуя по возможности почувствовать эту близость. Он отвинчивает крышку с баночки и щедро зачерпывает пальцами скользкую массу. Немного растирает ее между пальцами, затем черпает еще и, свободной рукой надавив между бедрами Якуба, заставляет раздвинуть их, чтобы освободить себе место. Растягивает его долго, не жалея времени, ощущая движения его пальцев в своих волосах и слыша хриплые выдохи. Понимая, что оба уже готовы и давно на пределе, напоследок смазывает свой член и приставляет головку к немного растянутому входу: — Скажи, если невмоготу будет, ладно? Не терпи. — Ладно… Виталий забирается между его ног, подхватывает руками под коленями и, заводя ноги повыше, входит сразу на полдлины. — Блядь, прости! — вырывается у него, когда Якуб кряхтит, сильно морща лицо. — Н-ничего… сейчас привыкну. — Нет, так не пойдет, — он уже пробует покинуть его тело, но Якуб останавливает его: — Хуже будет, если это придется повторить… просто, подожди немного. — Как скажешь. Ожидание заполняется успокаивающими поцелуями и полными теплоты взглядами. Наконец, Виталий ощущает, как под его напором Якуб немного расслабляется внутри, поэтому он начинает потихоньку двигаться дальше. Все и правда идет легче. И лицо Якуба большое не поражает болезненная кривая. Они сосредоточены друг на друге. Прислушиваются к ощущениям, общаются взглядами до тех пор пока Якуб не прикрывает от удовольствия глаза. Значит, Виталий все делает правильно. Близость на пике, оба уже больше, чем на пределе. — Я могу… в тебя? — перебивая частое дыхание, хрипит Виталий. — Ты можешь, — Якуб делает несколько быстрых кивков, а затем тянется ладонью к своему члену. — Я помогу. Я же сказал, что позабочусь о тебе сегодня сам, — Виталий опережает его и начинает доводить парня до финиша быстрыми движениями. Якуб, не споря, опускает затылок обратно на кровать. Виталий не лжет. В течение следующих пяти минут оба по очереди кончают, бесстыдно выкрикивая ругательства и имена друг друга. Отдышавшись, Виталий берет перекинутое через изголовье кровати полотенце и вытирает им живот Якуба и свой собственный, затем бросает полотенце на пол и укладывается рядом с Якубом. Целует его в плечо и осторожно перекладывает его голову к себе на грудь. Они так и лежат, молча, все ещё поглаживая друг друга кончиками пальцев, а затем Якуб обращается к нему с тихим вопросом: — Думаешь, мне найдется место в твоем доме? Виталий берет его ладонь в свою, переплетая их пальцы: — Помнишь, я как-то сказал тебе, что моя рука всегда готова принять твою? — Угу. — Ничего не изменилось. И здесь на острове всегда горит мой маяк. Такой же, как и в моем сердце. Просто для того, чтобы ты знал: ты никогда больше не потеряешься, ни в житейскую бурю, ни в туман, ни в самый сильный снегопад. Якуб коснется губами ямочки между его ключиц, а затем вновь прильнет щекой к его груди, шепча: — Я никогда не дам ему угаснуть. ___________________________________________ Амрум — действующий маяк Северного моря, расположенный в Германии на одноимённом острове.