Иллюзий и галлюцинаций, Туманных помыслов лихих — Затем не следует бояться, Что мы б не выжили без них. И. Губерман
Рассвет объял поместье словно дорогой византийский шёлк, кое-где переливаясь яркими красками. В это время — конец лета и практически уже начало самой осени — птицы пели свои серенады всё реже и реже, и теперь под окном можно было услышать лишь парочку из них. Например, звонкого соловья, маленькую канарейку и кое-где массивного дрозда. Чуя любил подолгу сидеть у окна с чашкой чая или топленого молока в руках, наслаждаясь утренним концертом. Но сейчас он сидел в обнимку с бутылкой вина, опухшими глазами и раскрасневшимися щеками. То, что произошло между ним и Дазаем нельзя было назвать обычной ссорой. Убийство ни в коем случаем не прощают как и поломанную чужую жизнь, даже если этим убийцей стало клыкастое чудовище. Чуя прекрасно помнил их встречу, как произвел впечатление испуганной лани, и с каким интересом вампир смотрел на него, стараясь чуть ли не заглянуть в саму душу. От такого взгляда можно и поёжиться, что юноша тогда и сделал, пытаясь остановить рвущиеся наружу слёзы. Тогда хищника хотелось раздражать своим нытьем меньше всего. Содержимое бутылки постепенно кончалось, грозясь лишиться едва полного донышка. Чуя прикрыл глаза, всхлипывая, и только сейчас его подсознание начало хоть как-то трезво мыслить. Если судить с одной стороны, как всегда — разумной, то можно понять, что Осаму тут и вовсе-то не виноват, как и дедушка юноши. Они ведь были врагами, а враги, как известно, мирно уживаться не хотят. Однако, по злому сценарию судьбы, была и другая сторона — главенствующая, к которой не разобравшийся в ситуации подросток от чего-то прислушался больше всего. Дазай ведь был хищником, той ещё редкостной тварью, которую хотелось сжечь заживо, а затем расчленить еще стенающее в агонии тело. Чуя бы сделал это с каждым вампиром в округе, даже не моргнув глазом. Вот она — настоящая натура охотника, желающего самой ужасной смерти своей добыче. Но вот как поступить с Осаму? У юноши не было ответа на этот вопрос. Накахара потерял счет времени нахождения в злосчастной библиотеке, где любил подолгу засиживаться светлыми ночами. Он слышал голос Рюноске, умолявшего его открыть дверь и поговорить, убедить в том, что Дазай вряд ли бы сделал такое, учитывая то, что на протяжении веков помогал роду Акутагава в поимке опасных монстров. Чую эта заслуга никак не воодушевила и не заставила изменить наспех появившееся мнение о единственном знакомом ему вампире. Во всей этой суматохе он даже забыл об Ацуши. Бедный зверек неизвестной для юноши породы, но так похожий на кота, был не кормлен уже дня два точно, а строгий запрет выходить из комнаты не позволял быть нарушенным. Все же он признал в Чуе своего покровителя и хозяина, которому так не хватало хладнокровия. Убрать бы к черту эту плохую черту характера, именуемую как гнев. Тогда бы и думалось бы лучше и кругом народ вздохнул бы с облегчением. Дазай вернулся в поместье шумно, громко хлопнув за собой входной дверью. Он поднялся по лестнице, почти не касаясь ступенек, и устремился в библиотеку, под дверью которой уже который день сидел порядком измотанный охотник. — Оставь нас. — Голос был грубым, почти похожим на шипение ядовитой кобры. — Нам нужно поговорить. Рюноске понимающе кивнул и поспешил ретироваться с насиженного места. Вампир проводил его слегка взбешенным взглядом, а затем перевел его на дверь. Разговор обещал быть долгим. — Я мог бы с лёгкостью выломать эту чертову дверь. — Сказал он без единой эмоции в бархатном голосе. — Однако я не сделаю этого. Мне легче рассказать тебе всю правду, чем дальше ходить в непонимании, страдая от недосказанных слов. — Дазай выдохнул и прикусил губу, прислушиваясь к звукам, исходящим по ту сторону от него. — Если ты готов выслушать меня, то просто стукни один раз. Если же нет, то два. Стук. — Хорошо. — Глубоко в душе он радовался оставшейся рациональности своего сожителя, искренне надеясь, что тот вновь не станет пленником собственного гнева. — Я начну, пожалуй, с самого начала. — Он кашлянул в кулак и удобно облокотился о холодную поверхность коридора, находящуюся чуть поодаль от двери. — Я родился в одном из крупных городов, расположенных к востоку от этого поместья. Родителей я не знал, однако находился под строгим надзором своих любимых тётушки и старшего брата.***
— Осаму! — Женский голос не перестал раздаваться с первого этажа, вынуждая разлепить отекшие после сна веки и уставиться в деревянный потолок. Горло немного саднило после длительного пребывания в царстве Морфея, от чего ответить он был не в силах, молясь всем возможным богам, чтобы эта пытка сама собой закончилась. — Не вопите так, тетушка. — Боги услышали молитвы юноши, перекрывая громкий голос чужим — твердым и властным, отдающим совсем не бархатной хрипотцой. Его обладатель уж точно был одним из тех, кто мог спокойно идти в королевские послы или командиры, дабы внушать страх. Да и внешность говорившего была тоже далеко не той, которую можно назвать смазливой. Дазай старший, в отличие от своего брата, обладал резкими чертами лица, заостренными скулами и впалыми щеками. Не было в нем той самой привлекательности, которой обладал Осаму, и которая так помогала ему в продаже их товара. Юноша встал, умылся, заправил постель. На улице отчетливо слышался гул и топот, сопровождающий еще шумом едущих карет. Несмотря на столь раннее время люди уже повылезали из своих домов, в надежде прикупить товар как можно дешевле. Хорошо, что продавцы были лояльными и скидывали монету другую. — Опять проспал. — С укором вздохнула тётушка и посмотрела на слегка взъерошенного юношу. — Сколь тебя не учи — никогда опрятным не будешь. Вот будто специально! Осаму засмеялся, поцеловал женщину в щёку и прошёл к столу, выудив из корзинки спелое яблоко. После первого кусочка с губ полился сладкий сок, и юноша небрежно вытер его рукавом стиранной рубашки. — Простите, тётушка, я не специально. — Он улыбнулся, но вдруг резко вздрогнул, когда после второго укуса сок вытерли чужие пальцы. — Если не слушаешь тётушку, то послушай хотя бы меня. — По этим самым пальцам прошел чужой язык, слизывая вкусный нектар. Такое поведение со стороны еще одного члена семейства Дазай было обыденным, и все считали это простой вещью за исключением самого Осаму. Для него это было ненормально. Дазай Ичиро был первым сыном, которому доставалось и позволялось абсолютно всё. В отличие от Осаму — непоседливого и жаждущего приключений, Ичиро любил внимание, заботу и ласку, а когда все вместе, то просто не мог не похвалить себя. Вольности и изредка домогательства по отношению к своему младшему брату для окружающих несли за собой чисто искренние братские отношения, но для них обоих это было что-то с сродни черты, которую Осаму старался не пересекать, но брат упорно тянул его за собой. Порой он поражался, как еще умудрился не упасть в тёмную бездну. — Ну что, Осаму, сегодня вместе стоим за прилавком? Маленький магазинчик, продаваемый исключительно книги, различную макулатуру и резные предметы, годные как для сувениров так и для быта, приносил хоть и небольшую, но прибыль, благодаря которой можно было выжить. Книги покупали исключительно аристократы и люди, умеющие читать, коих было маловато, а вот с остальным товаром дело шло. Каждый раз, когда продавцом оказывался Осаму, дело шло как по маслу. Это можно было списать на восхитительный шарм и притягательность юноши. Когда же его место занимал Ичиро, клиентов как рукой сдувало. Его грубые черты лица отталкивали удачу и посетителей. — Да, наверное. Осаму прошел по длинному коридору и завернул за угол. Их магазинчик был продолжением дома, что было удобным при экстренном закрытии или разгрузки товара. Оттуда же можно было сразу пройти в свою комнату и отдохнуть от длительной работы, которая выматывала не хуже палящего в пустыне Солнца. — Что ж, — Ичиро сел около своего брата и стал наблюдать за тем, как тот открыл только что привезённую книгу. — поговорим по душам? Тон не понравился Осаму сразу же. Вязкая слюна прошла по горлу, вызывая чуть ли не признак рвоты. Порой его брат вёл себя по-скотски, а порой был словно спустившимся с небес ангелом. Вот сейчас юноша предчувствовал, что все идет именно к первому варианту. — И что расскажешь? Надеюсь, что хоть что-то стоящее, кроме нравоучений и твоих жалких подкатов. — Огрызнулся он, переворачивая страницу. — Ичиро, иногда ты ведешь себя действительно по-свински. Я твой брат, а не куртизанка. От меня ласки не получишь. Парень вздохнул, помялся, затем с легким стуком ладони о стол встал и направился к выходу. В его глазах всегда плясали бесенята, которые в данный момент танцевали чечётку. — Удачной торговли. — Улыбнулся он и покинул помещение, оставляя Осаму наедине с собой. Юноша был этому более чем доволен. — Мои отношения с братом были натянутыми. — Вздохнул Дазай, опираясь о стену пустого коридора, который был заполнен дорогостоящими картинами известных художников. — Он был странным, пошловатым и дерзким, а его наглый характер проявлялся чаще чем доброта и остальные положительные качества. Он менялся с каждым годом, и эти изменения замечал только я. Мне было неудобно, признаю. Я не мог найти родную душу, не имел лучших друзей, хоть и был душой компании. И, мне кажется, это радовало его глаз, пока в моей жизни не появилась она. Долгожданный покой, сопровождающий лишь гулом фырканья лошадей и шума от разговоров людей. Полная идиллия, к которой он привык с самого детства. Однако ничего, как известно, не длится вечно. В магазинчик вошла красивая девушка — аристократка, сразу видно. На ней было расшитое бежевое платье, лёгкий платок поверх худых плеч и тонкая талия, выделяющаяся на фоне стройной фигуры. Её глаза — серебряные и чистые — прошлись по товару, а рука — мягкая с тонкими пальцами — взяла новоприбывшую книгу — обычный девчачий роман. — Прекрасный выбор. — Улыбнулся Осаму, пораженный чужой красотой. — Желаете что-то ещё? Девушка отрицательно помотала головой, и её волосы — ореховые с лёгким блеском — разметались по плечам. — Думаю, что на данный момент этого будет достаточно. — Она достала деньги, молча отдала монеты юноше и с лёгким поклоном и броским «Меня зовут Элизабет. Я загляну к вам ещё.» покинула помещение. Осаму услышал топот лошадей и скрип колес. Карета. — До встречи. — Тихо пробубнил юноша, ясно осознавая, что попал в плен чужих глаз. — Я сразу понял, что влюбился. — Дазай ухмыльнулся и прикрыл глаза. — Лиззи была очень утончённой девушкой, а таких я ещё не встречал. В районе, где жил я, водились одни крестьянки. Куда же им до аристократки? Чуя вспомнил эту девушку из своих снов. Она была действительно прекрасна, а её глаза цвета чистого серебра лучились жизнью и мудростью, которая так не свойственна людям её возраста. Конечно же, Осаму смолчал, не сказав о новой знакомой ни единого слова. Он попросту испугался, что его начнёт обсуждать и ругать тётушка, а Ичиро, который держал его в ежовых рукавицах, вовсе может что-нибудь натворить. Элизабет пришла в магазинчик спустя неделю всё в том же наряде. На этот раз она остановила свой взгляд на юноше, улыбнувшись краешком губ и протянув руку. — Вы можете звать меня Лиззи. Элизабет ведь слишком официально, верно? Юноша кивнул и взял её руку в свою, аккуратно целуя. — Моё имя Осаму. Мне приятно познакомиться с вами. Девушка не переставала улыбаться, а уголки его рта поднимались все выше, пока лёгкий смешок не вырвался наружу от слегка потерянного лица нового знакомого. — Скажите, Осаму, могу я поговорить с вами? Или беседы нам не свойственны? — Можете! — Чуть ли не воскликнул он. — То есть, да, я был бы признателен составить вам компанию. Когда вы свободны? — Вечером. — Она будто призадумалась. — Я заеду за вами. Будьте готовы. Думаю, что ваш магазинчик — не самое лучшее место для первого свидания. Осаму был поражён до глубины души. Знакомые лишь мимолётно, они попали под чары любви и теперь никак не могли найти из неё выход. Она покинула помещение также быстро, как и оказалась в нем, но юноша мог отчётливо ощущать её запах. Она пахла розами и утренней росой, которую так сильно любят пить живые существа. Их первое свидание прошло как никогда лучше. Они долго разговаривали, не решались посмотреть друг другу в глаза, а потом произошло то, что Осаму никогда не забудет — лёгкое касание женской руки к его ладони, а затем поцелуй — нежный и невесомый, длившийся не более десяти секунд. Она опустила глаза, не решаясь сказать что-либо или хотя бы попытаться объяснить свой неожиданный порыв. Для тех времен было непростительным целоваться девушке до свадьбы, тем более аристократки, но она наплевала на все запреты, поддавшись прекрасному чувству, выпускающему тысячи бабочек наружу — любви. — Простите. — Она наконец-то заговорила, отвернувшись. — Простите за мою грубость. Я не должна была. Наверное теперь вы посчитаете меня одной из распутных девиц. Осаму выдохнул горячий воздух, чуть склонил голову и взял её руку в свою, отмечая необычный холод от накатившего волнения. В глубине души он восхвалял всех известных ему Богов, ведь поцеловать он её сам так и не решался. — Я люблю вас. — Он не узнал свой голос — слишком мягкий и нежный. — Позвольте быть рядом. Лиззи улыбнулась краешком губ, кивнула и посмотрела в глаза напротив. В серебряном море плавало безграничное счастье, готовое в любой момент взорваться тысячью искр. Осаму полюбил эту поглотившую его с головой тьму. — Мы проводили всё свободное время вместе. — Улыбнулся Дазай, сжав руки в кулаки и затем по-злобному цыкнув. — Я не решался познакомить её с тётушкой, как и она меня со своими родителями. Раньше все было слишком запутано. Её могли, в лучшем случае, запереть где-нибудь в комнате, а в худшем изгнать из семьи, при этом обвинив в распутстве. Я не мог допустить этого. Но как сильно я не хотел бы скрыть, всё всегда всплывает наружу. Ичиро узнал об этом. Сумерки накрыли город также неожиданно, как и холодный ветер подул с запада. Юноша сидел в своей комнате и делал наброски хорошо заточенным карандашом на пожелтевшей бумаге. Он рисовал чужое утонченное лицо — мягкие скулы, аккуратный носик, слегка впалые щеки, пухлые губы и выразительные глаза, смотрящие с проницательностью и вековой мудростью. Изредка он улыбался, а порой и вовсе шипел неудачной получившейся линии. В целом, рисунок вышел неплохой и даже был чем-то схож с девушкой, чей день рождения должен был быть вот уже совсем скоро. У Осаму не было много денег, чтобы купить какой-нибудь дорогой подарок, который так нравится девушкам её возраста. Признаться честно, у него практически вообще не было денег. Они находились у тётушки и край у его брата, который каждый раз засыпал кучей вопросов, а затем давал категорически отрицательный ответ. Посчитав, что Лиззи его поймет, юноша решил проявить смекалку нарисовать её портрет, пока настроение не улетучилось от одного только голоса. — Что делаешь? — Дазай старший вошел в комнату и по-хозяйски уселся на стул, сверля взглядом юношу. — Ты вошёл без стука. Я предупреждал. — У тебя было не заперто. — Хмыкнул в ответ он и добавил. — Ты не ответил на мой вопрос. — Рисую. — Спокойно ответил Осаму и продолжил выводить линии. — Давно не брал в руки карандаш. Ичиро встал, подвинул юношу и сам уселся на кровать, выхватывая чужой рисунок под громкие возмущения и попытки отобрать драгоценный подарок. Он внимательным взглядом изучил работу и нахмурился, при этом насмешливо ухмыляясь. — Твоя девушка? — В вопросе проскальзывала явная злость. — Я думал, что у нас нет друг от друга секретов. Осаму потянулся и отобрал рисунок, аккуратно складывая его и пряча в кожаном переплёте. Он встал и сложил руки на груди, пытаясь выглядеть как можно грозно, при этом похож он был все равно на ребёнка. — А если и так, то что? — С вызовом спросил он. — Убьёшь и закопаешь? Осаму только сейчас понял, какую глупость успел сморозить. Глаза Ичиро налились кровью, а на руках вздулись и без того выпирающие вены. Любой бы на месте юноши уже просил бы прощения и читал молитвы, чтобы попасть в Рай, но Дазай младший отчаянно искал предмет защиты в комнате, коего, назло, не оказалось. — А ну повтори. — Голос его брата был ледяным словно тысячелетний лед, который никогда не растает, а глаза, словно хищника, резали без всяких слов. Он оказался в ловушке. — Мы любим друг друга. — Дазай младший никогда не знал, что такое чувство самосохранения. — Мы вместе. Как ни странно, Ичиро ничего не ответил. Он лишь нахмурился и с громким хлопком двери покинул комнату. Осаму с облегчением выдохнул и осел на пол, радуясь тому, что избежал глобальной, по его мнению, катастрофы. — Он рассказал все тётушке. — Дазай потер от усталости виски, массажируя их. — Тётушка вызвала меня на допрос, я рассказал ей про Лиззи, ибо не мог солгать. Она долго молчала, но потом её ответ поверг меня в шок. Она приказала больше не общаться с ней, а Ичиро должен был за всем следить. Я прекрасно осознал в тот момент, что такое обречённость. Однако сдаваться не хотел, отчаянно скрывая наши встречи ото всех, пока об этом не узнал мой брат. — Я знаю, что ты до сих пор встречаешься с ней. — Ичиро читал какую-то книгу, которую юноша видел впервые. — Ты понимаешь, что я могу сдать тебя в любой момент? Осаму промолчал. Казалось, будто он и вовсе не обратил на эти слова внимание, пока в комнате не повисло удушающее напряжение. — Что ты хочешь от меня? Ты говоришь мне это не первый раз. — Юноша нахмурился и поставил перед своим братом ужин. В доме они остались совершенно одни, так как тётушка решила пойти проведать свою простудившуюся соседку и порадовать её куриным бульоном. — Я уже сказал, что не откажусь от неё. — Ты же знаешь, что я люблю тебя? — Из твоих уст это звучит двусмысленно. Осаму взял свою порцию супа и сел напротив, принимаясь за еду. Весь день в его рту не побывало ни крошки, ведь посетителей, как ни странно, было хоть отбавляй. Дазай старший наотрез отказался помогать, оставив юношу на растерзание покупателей. — Я могу закрыть глаза на твои встречи, если ты выполнишь моё условие. — Ичиро встаёт со своего место, даже не притронувшись к еде, и подходит к юноше, наклоняясь к его уху, чтобы сказать шёпотом. — Стань моим во всех смыслах. По спине Осаму прошёл могильный холодок, заставляя табун мурашек пробежать по телу. На коже тут же выступила испарина, а в висках забило в бешеном ритме. Он знал, что его брат не дружит с головой, но чтобы просить что-то настолько развязное. Юноша не был против мужеловства и никогда не оскорблял распутных женщин, но родственные отношения, заходящие за грань положенного, порядком выбешивали и заставляли корчиться от гнева. — Я тебе не грешник. — Нахмурился он. — И под тебя не лягу, как бы тяжело мне не было бы. У тебя же есть та, к которой ты постоянно бегаешь. Юки, кажется. — Но я мечтаю, чтобы на её месте оказался ты. — Чужой нос ведёт от виска до скулы и целует — невесомо, будто пробуя на вкус. Юноша резко подрывается с места и опрокидывает тарелку, обжигаясь о горячую жидкость. — Сгинь, Ичиро! — крикнул Осаму, отшатываясь к двери. — Я из дома сбегу! В монахи пойду! Убью тебя в конце концов! Дазай старший нахмурился, вздохнул и сел обратно на стул. Будто ничего и не было, он взял в руки ложку и принялся поедать предложенное ему блюдо. Юноша с опаской посмотрел на своего брата и с громким цыком выбежал из комнаты, спускаясь вниз по лестнице и выбегая на улицу. Свежий воздух помог ему прийти в себя и осесть на прохладную землю. По правде говоря, Осаму устал. Он устал каждый раз игнорировать пошловатые намёки в свою сторону. Он устал видеть эту похабную улыбку. Он устал замечать, как его брат старается сломать ему жизнь и подчинить себе. Лиззи держала его в этом мире, но уже и она постепенно становилась вовсе не спасательным кругом, а обычной дощечкой с разбитого вдребезги корабля. — Мне следовало сказать ответ уже следующим утром. — Дазай ухмыльнулся, выдавливая из себя слова с горечью в голосе. — Как-никак, он всегда добивался своего и не отстал бы, если бы мы не прояснили сложившуюся ситуацию. Я думал всю ночь, при этом не сомкнув и глаз. На кону стояла не только моя честь и жизнь, но и Лиззи могла пострадать от этого. Моя тётушка обязательно бы рассказала о наших отношениях, даже глазом не моргнув. И её абсолютно не волновала судьба молодой девушки. Принять решение было трудно, но я пошёл на жертвы и рискнул ради своей любви, прекрасно осознавая, что предаю её. — Нам нужно поговорить. — Осаму подошёл к скучающему в одиночестве на улице Ичиро. — И ты прекрасно знаешь о чём. Чёрные глаза, напоминающие Адскую бездну, смотрели на него в упор, заставляя ёжиться, хоть на дворе и стояла солнечная погода. Дазай старший был сейчас похож на демона во плоти, намеревавшегося в любой момент сомкнуть когтистую руку вокруг тонкой шеи. — Я слушаю. — Как всегда надменный тон, который сопровождался более надменным смешком. — Надеюсь, что ты сделал правильный выбор. — Да, — юноша сделал глубокий вдох и такой же выдох, будто был готов прыгнуть в эту же самую Адскую бездну, которая сразу же поглотит его целиком. — Я приму твоё условие. Только не трогай Лиззи. Она не должна пострадать. После озвучивания своего решения, Осаму был готов поклясться, что в чужих глазах заплясали чертята, которые тянули свои страшные руки к юноше. Дазай младший отряпнул, прикусил губу и встал, поворачиваясь спиной. — Жду тебя вечером у себя. В глазах всё помутнело от услышанных слов. Юноша рвано вдохнул, готовый в любой момент выругаться отменной бранной речью и набить обидчику морду. Однако он лишь неуверенно кивнул и убежал прочь в магазинчик. Он никогда не думал, что любовь может приносить такие жертвы, оставляя после себя не только раненное сердце, но и сломанную душу. Весь день его потерянный вид говорил о том, что чувства, терзающие его внутри, намного сильнее чем чувства испытуемого человека чем-то лёгким. Например, любовь, искренность, щедрость. Внутри него же текла лава из страха и недосказанности, которую он всячески перекрывал одной единственной фразой — Все будет хорошо. Но что значило это «хорошо»? Неужели у Ичиро наконец-то проснётся совесть, и он отпустит его, при этом попросив прощение? Чушь. С ним всё потеряно, и юноша уже устал возлагать каких-то надежд на то, что его брат как-нибудь поумнеет и наконец-то оставит его в покое. Сумерки опустились на город совершенно неожиданно. Осаму сидел в своей комнате и пустым взглядом смотрел на свои руки. Он был бледноват. И без того тонкие пальцы казались и вовсе обтянутой кожей костью, которая была готова сломаться в любую минуту. Когда тётушка пожелала им спокойной ночи, крикнув с первого этажа и удалившись к себе, юноша на ватных ногах направился к тому, кто высосет из него душу в ближайшее время. Задевая плечом все косяки и пару раз чуть не шлёпнувшись на пол, он всё же дошёл до злополучной двери и постучался едва слышно. Ответом ему послужила гнетущая тишина, которая отдавалась в ушах гулом. Он прикусил губу, готовый выдохнуть с облегчением, однако в этот же момент дверь открылась, и его грубо затащили в комнату под собственное шипение. — Что ты. — Дазай младший рвано выдохнул и больно ударился затылком о стену, к которой его её и приложили. — Я пришёл и никуда не сбегу, поэтому отпусти. Пожалуйста, Ичиро. Его брат ухмыльнулся, посмотрел в глаза напротив, готовый в любой момент вгрызться в чужую глотку и пить, как ему показалась, желанную так долго кровь. Его передёрнуло от одного лишь взгляда, и он нервно вцепился в край своей белоснежной рубашки. — Не струсил. Молодец. Он будто насмехался, загоняя юношу в тупик, где того ждала смерть. Он упивался взглядом чужих глаз, а затем коснулся пальцами щеки, рукой мягко переходя на скулы. Не привыкший к такой близости Осаму вжался в стену, стараясь всячески стерпеть ненавистные касания, которые, по его мнению, переходили уже за грань дозволенного. — Прекрасен. — Шёпот в шею, и юноша задыхается от горячего дыхания в свою сторону. Лёгкие окутывает невероятная давящая дымка, заставляя поджилки трястись, да пальцами цепляться за чужую одежду. — Ты не поверишь, как долго я мечтал поцеловать тебя здесь. — Шёпот слышен уже в районе ключицы, и Осаму жмурится, стараясь быть сознанием вовсе не в этой душной комнате. Ему сейчас жутко холодно от пронизывающего страха, а вот Ичиро, напротив, слишком горячий, чтобы быть лишь страшным сном. Они словно огонь и лёд, который поборет последнего, поглотив его полностью. Ичиро целует — властно сжимая чужую шею, и Осаму сравнивает это с челюстями голодного пса. Он задыхается, пытается вдохнуть воздух, но делает себе лишь хуже. — Не знал, что тебе понравится. — Его личный дьявол смотрит проницательно, а затем смеётся, оттаскивая юношу за локоть и пихая в сторону кровати. Дазай младший вырывается, жалобно хрипит и скулит, пытаясь достучаться до брата, но всё тщетно — сегодня жертва он. Секунда, и вот он уже распят на кровати, болезненно простонав от сжимающих его запястья рук. Его мучитель груб, до невозможности голоден и ведом лишь одним инстинктом — взять своё, пометить, никому не отдавать. — Стони сегодня моё имя. — Он лишь испуганно распахивает глаза, не готовый к такой близости. — Я доведу тебя до крайней точки. Перед лицом Осаму всё плывёт. Он чувствует, как теряет способность двигать руками, а затем и вовсе перестаёт что-либо соображать. В него вливают алкоголь — горький терпкий, опьяняющий до безумства. Он жалобно хнычет, проливает его и чуть ли не плачет, кусая чужую губу до крови. — Неужели тебе так не терпится? Юноша чувствует чужое дыхание на своей ключице, чувствует мокрую дорожку, оставленную шершавым языком. Руки по-прежнему крепко удерживали его, и на миг ему показалось, что он в плену. Может так и было? Его мучитель и хозяин в одном лице поймали в свои сети словно котёнка, принесённого на жертвенный алтарь. — Пусти! — Осаму делает попытки вырвать свои руки из чужой хватки — не выходит. Он ёрзает, пытается кусаться и шевелит ногами, но, кажется, еще больше возбуждает своего насильника. — Раз ты так хочешь. — Ичиро отпускает, смотрит секунд десять, а затем жадно целует, практически терзая чужие губы. Юноша хрипит и жмурится, но тут же открывает рот, совсем забыв о бдительности. Язык проскальзывает внутрь, а рубашку разрывают с громким звуком. Осаму вскрикивает, и его рот тут же затыкают рукой. Хочется укусить или вовсе оторвать конечность к чёрту, но он знает, что его брат опасен, и сейчас может запросто сойти с ума, растерзав его, как это случилось с Ликой — первой распутной женщиной его брата. Юноша ощущает холод во всех частях тела. Горячие руки разительно контрастируют с его телом. Дазай младший может отчётливо ощущать чужой язык, кружащий то там то тут, острые зубы, оставляющие после себя видные следы, и губы, что так нежно и в то же время грубо целуют его. И на миг он задаётся вопросом — Может Ичиро всё же не сделает ему больно? От одних лишь прикосновений хотелось лить слёзы ручьём, чтобы они омыли порочные следы, невидимой дорожкой оставляемые на коже. Прикрывая рот рукой, чтобы не издать жалобные звуки, Дазай младший всё сильнее хотел потерять сознание, уйти в забытье, чтобы пользовались только его бессознательным телом, а не хрупкой душой. Его раздели слишком быстро и как-то неожиданно. Прохлада чужой комнаты и жёсткие смятые простыни приносили лёгкий дискомфорт, от которого избавиться, к сожалению, было нельзя. Осаму поёрзал, выдернул свои руки с чужой хватки и безнадёжно обвил чужую шею почти прозрачными руками. Ичиро в удивлении расширил глаза и выдохнул с облегчением, целуя уже как-то по-доброму нежно и заботясь о чужом удовольствии. — Не бойся. — Его голос был твёрдым, ни в коем случае не уступающем созревшему мужчине. — Расслабься и попытайся не сжиматься. Больно будет не только тебе. Понял? Осаму закивал часто-часто, опрокидывая голову назад и невольно давая доступ к своей шее. Её тут же коснулись горячие губы — слишком влажные и мягкие для насильника, кружащие подобно птицам в небе. — Готов? — Для юноши такое поведение его брата было удивительным. Будучи всегда ехидным человеком, он будто покрылся дряблой коркой, которая вмиг опадала, стоило Осаму оказаться в чужой власти. Несмотря на дикое желание, он не делал ничего из ряда вон выходящего и прикоснулся лишь только тогда, когда увидел положительный кивок, означающий полную смену их положения — от братьев к любовникам. Казалось, что все чувства Осаму разом обострились и натянулись, словно готовящаяся вот-вот порваться струна. Он зажмурил глаза, сделал контрольный вздох и тихо охнул, когда почувствовал, что его касаются там, где не касался ещё никто кроме него самого. Ощущения, испытываемые им, были одновременно отвратительны и приятны, за что юноша корил себя.Сейчас ломают его душу.
Он не переставал повторять эти слова словно спасающую молитву. Ичиро поцеловал в уголок губ, уловил страх вперемешку с замешательством и тихо хмыкнул, казалось, ожидая такой реакции. Дазай младший неестественно выгнулся под ним, заставляя почувствовать грудью бешено колотящееся сердце. — Я вхожу. Осаму резко открыл глаза, ловя рой чёрных мошек перед своим взором. Его брат придвинул бёдра ближе к себе, взял руками под коленями и заставил согнуться чуть ли не в трое, от чего юноша недовольно зашипел. Скользкая головка протиснулась внутрь, и юноша сжался, чуть не плачем стараясь вытолкнуть из себя инородный предмет. — Так не пойдёт. Его скинули и поставили на колени. Кости уперлись в жёсткий матрац, а позади послышался довольный хрип вперемешку с едва слышными ругательствами. Осаму поддался вперёд, собираясь ползать по кровати от обидчика, но поздно спохватился — его бёдра сжимали властные руки. В него входили медленно, будто смакую каждый миллиметр. Он чувствовал вздувшиеся венки, которые, наверняка, были увиты каким-нибудь узором, и на секунду в его голове промелькнула мысль — Хочу коснуться их языком. Ичиро вошёл до конца, остановился и сделал пробный толчок. Со стороны Осаму послышался стон, напоминающий вздох опытной куртизанки. Дазай старший отметил про себя, что его любовник отнюдь не уступал распутным женщинам, хоть и был девственником, а мужеловством, к его счастью, и вовсе не занимался. Юноша под ним выгнулся как кошка и облизнул пересохшие губы. На миг ему показалось, что под ним вовсе не его младший братик, а дьяволёнок, пришедший ради его души. И он, к большому удивлению, отдать её вовсе и не против. Лишь бы эти ночи повторялись каждый раз. — Ичиро! — он вздрогнул, когда Осаму крикнул его имя, поворачивая голову и пытаясь сфокусировать свой мутный от возбуждения взгляд. Дазай старший запоздало осознал, что сделал уже порядком не менее десяти толчков, пребывая в своём раздумье. — Сейчас, мой хороший, сейчас. Осаму хотелось любить. Осаму хотелось закрыть на ключ от всех. Осаму хотелось трахать как последнюю блядь. Ичиро наваливается сверху, закрывает чужой рот рукой и двигается снова — пока медленно, но постепенно набирая темп. Его толчки резкие, быстрые и каждый раз попадающие по заветной точке, от чего юноша кричит и чуть ли не в конвульсиях бьётся. И, нет, ему совсем не стыдно. Может горестно немного, но удовольствие перекрывает все чувства, а перед глазами лишь мутная пелена. Его переворачивают на спину и снова входят, сжимая запястья до синяков. Он видит перед собой расплывчатый силуэт своего