В двенадцатом часу

      Раамсес остановился у золотых врат, вдохнул как можно глубже и вошёл в зал. Теперь уже не как преступник, а как обычный смертный. Не под покровительством Сета, а с Анубисом, как и требовалось, как и предписывали законы этого мира. Он шёл вперёд, к залу суда. Уверенность улетучивалась с каждым шагом. Только бог, шагающий рядом с опущенной головой немного подбадривал. Сет всё же выпытал из него, давя отвращение, кто просил о появлении метки. И ответ был на удивление понятным — Сехмет. Удивительно, но даже Осирис отреагировал ужасным гневом. Несмотря на взаимную ненависть, братья придерживались одного мнения.       Анубис не решался сказать ни слова, просто шёл рядом, послушно выполняя свою работу. Открылись ещё одни врата и наконец-то сердце зала заблестело золотом со всех сторон. Ещё никогда не приходилось здесь бывать. В центре озера распахнул лепестки вечный лотос. Трон в его сердцевине так блестел, что болели глаза. Осирис торжественно поднял руки, приветствуя ещё одну душу. Его окружали сыновья Гора и Исида с Нефтидой.       Раамсеса мало интересовала эта семья. Он искал среди богов того самого. Сорок два представителя номов внимательно рассматривали его, каждый выискивал свой грех, чтобы душа не смогла продвинуться дальше. А там, за цветком лотоса возвышались троны девятки богов. И в этот день вся девятка была в сборе, что бывало не так уж часто. Сет мягко улыбнулся. Он избегал смотреть на бывшую жену, но внимательно наблюдал за человеком.       — Слава тебе, о великий бог, Владыка Истины Ниб-Маат! Я пришёл к тебе, мой повелитель, я принёс себя, чтобы увидеть твою красоту, — начал Раамсес проговаривать заученные с детства слова, глядя в одни алые глаза. — Я знаю тебя, я знаю твоё имя, я знаю имена сорока двух богов, которые живут с тобой в этом Зале Двух Истин Маат, которые живут тем, что охраняют грешников и питаются их кровью в день, когда человеческие сознания предстают пред Осирисом. Я пришёл к тебе и принёс истину, я устранил все свои грехи.       Раамсес повернулся к первому богу, торжественно назвал его имя и признался:       — Я не совершал грехов против людей.       Божество задумалось, словно решая, так ли это. Пока оно думало, приходилось обращаться к каждому и божиться, что никаких грехов за жизнь не было совершено. Язык болел, длинный текст постоянно норовил выскользнуть из головы, но воля Апопа подталкивала, напоминала, следила, чтобы всё прошло гладко. Он не мог сам прийти на суд, но принял человека, как пару Сета, и теперь помогал, нагло врываясь в мысли, едва ли не диктуя нужные имена.       — Я не противостоял моим семье и роду, не обманывал в обители Двух Истин, не знал незначительных людей, не творил зла, не думал ежедневно о работе, которая должна быть сделана для меня, не выставлял своё имя для почестей, не пытался направлять служащих, не преуменьшал бога…       Один из судей поднял руку, внимательно присмотрелся к глазам и сказал:       — Не знаю даже, есть за ним такой грех, но странный. Очень странный, — он покосился на Сета, но тот ничего не ответил. Вопрос закрыли.       — Я не лишал обманом человека имущества, не делал того, что боги отвергают, не преуменьшал раба при его господине, не причинял боль, ни оставил никого голодным, не вынудил человека заплакать…       Боги покачали головой, а Раамсес, проговаривая дальше, с ужасом осознавал, что следовать этим правилам невозможно. Мать постоянно плакала. Из-за него ли? Никто не знает. Впрочем, говорили, что если обращаться к каждому по имени, то на несерьёзные проступки могут закрыть глаза. Все истории при жизни были направлены на то, чтобы по возможности задобрить всех богов. Но, хоть на суде других людей бывать не приходилось, всем телом ощущалось, что сегодня не так как обычно. Сегодня все пытались докопаться до самых далёких уголков души. Приходилось продолжать.       — Я не убивал, не отдавал приказа убивать, не вызывал бедствий, не воровал жертвы из храмов, не лишал богов подношений, не уносил пирогов, что предначертывались духам, не прелюбодействовал, не рукоблудствовал в святилищах бога моего города, — Раамсес на мгновение отвлёкся, думая, считается ли за грех близость с богом в его доме, но быстро пришёл в себя, продолжая повторять по подсказкам Апопа. — Не уменьшал меры объёма, не крал землю моего соседа, не вторгался на чужие поля, не прибавлял груза весам, не отжимал указатель коромысла весов, не забирал молоко у детей, не угонял скот, не ловил гусей богов, не ловил рыбу на наживку, сделанную из того же вида рыбы, не перекрывал воду, не гасил огня, не нарушал времени жертвоприношений, не угонял скот богов, не поворачивался спиной к богу при его появлениях.       Раамсес с трудом поворачивал языком, отрицая все возможные грехи. Жутко болело лицо. И так хотелось пить, но никто даже не думал ему помочь. Кроме Апопа, но тот напомнил, что выступление нужно закончить, ведь от этого зависела дальнейшая жизнь.       — Я чист. Я чист…       Огромного труда стоило закончить длинную речь. И как люди через это проходят? Боги зашевелились, обсуждая, что не соответствовало истине. Всё же Раамсеса приняли таким, какой он есть, пропустили дальше. Богиня Маат торжественно подошла к огромным весам. Анубис осторожно положил на одну чашу сердце, хозяйка правды в противовес ему поставила своё перо. Весы покачнулись. Весь зал с замиранием следил за стрелкой. Раамсес ещё никогда так не волновался. От этого зависело его будущее. Стоило сердцу потянуться к земле, как чудовища сожрут его.       Обе чаши наполнились и сердце поползло вверх, перо всё опускалось и опускалось. Откуда-то послышались удивлённые вскрики. Весы остановились. Маат застыла у них, разглядывая своё перо, не веря глазам. Раамсес знал, что сердце должно весить столько же, сколько и перо, чтобы считаться чистым. Но что значит, если оно намного легче? Страх и напряжение заставили взглянуть в глаза Сету. Но тот и сам похоже не знал, что делать дальше.       — Чистая душа, — подал голос Осирис. — Не встречал ещё такие души. Говорят, что они не могут существовать.       — Не идеальная, — вздохнул Тот, откладывая дощечку. — Есть грехи, тяготящие её, но чистая. Чистая, как слеза.       — Что же. Думаю, вся девятка готова признать тебя маа-херу. А, значит, Аммат не достанется твоё сердце.       — Можешь идти дальше, — Анубис указал на следующие врата.       Но Раамсес не двинулся с места. Он помнил все наставления, которые давал Сет. Стоял, смотрел по сторонам. Ждал. Сегодня была совсем другая история. Осирис удивлённо уставился на него в ответ. А потом хлопнул ладонью по трону и воскликнул так громко, что Исида рядом вздрогнула от неожиданности:       — Сердце верните. Он у нас не простая душа.       Анубис встрепенулся. Осторожно взял сердце и магией вернул обратно в грудь. Лёгкость исчезла, от неё не осталось ни следа. Тело снова ощущало боль, впивающиеся в ноги камешки и прохладу реки. Раамсес направился к вратам. Сет тоже поднялся со своего места, поспешил туда же. И вот, он прямо здесь, перед глазами. Коснулся руки, сжал пальцы, утягивая дальше.       — Сет! — Осирис едва успевал за ним. — Может хотя бы сегодня останешься на суде, раз уж пришёл?       — Нет, фараон ещё не умер, не хочу терпеть это. Всё чешется, а пошевелиться нельзя. И глаза болят. Я домой.       — Как знаешь… Ты заходи, ещё нужно будет с Сехмет дело решить.       Сет кивнул, махнул рукой, сразу же перенося их в седьмой зал. Привычная полутьма, большие звёзды и садовник у латука. Всё такое же, как и тогда. Раамсес сильнее сжал ладонь, следуя по дороге вверх, к дому. Ему очень хотелось всё понять, но он не знал, что спросить и с чего начать. Молчание казалось тяжёлым, словно никто не мог подобрать слов.       — Так что с Сехмет?       — Её деяния дойдут до Ра. Не мне с ней сражаться. Я сильнее её, всё же один из первых богов. Ей со мной не сравниться, но богине войны и защитнице фараонов не к лицу умирать от перепалок. Да и мне с ней сражаться… странно. Единственный, кто может её усмирить — Ра. Пусть и разбирается. Но теперь, когда ты больше не живой человек, она даже близко подойти не сможет.       — И как же меня теперь называть? Я мёртв, но нет.       — Какая разница? Главное, что теперь мы можем быть здесь вдвоём. Всегда.       Раамсес улыбнулся, потащил Сета за собой, дальше от дома, к реке. Туда, где он впервые попробовал искупаться. Сладковатый запах цветов кружился, песок манил мягкостью. Так хотелось опуститься на него. Или даже в траву, так буйно растущую чуть правее. Раамсес раскинул руки, вытянулся, чувствуя под телом колючие травинки. Они щекотали кожу, слегка пощипывали пальцы. Сет лёг рядом. Алые волосы разметались, в глазах блестело предвкушение, которое сложно обмануть. От него пахло чем-то приятным. Вот бы просто закрыть глаза и отдаться эмоциям.       — Ты такой высокий, — зачем-то сказал Раамсес.       — Мы все такие, — лениво потянул Сет, поглаживая предплечье. — Боги всё же.       Раамсес усмехнулся перевернулся на спину. С неба на него смотрели огромные звёзды. Их сияние так успокаивало, едва ли не убаюкивало. Красивые. В человеческом мире таких ярких звёзд никогда не было. Им место только здесь, в прекрасной мечте каждой души. В месте, куда живым нет пути.       — И всё же здесь очень красиво.       — Конечно, вечная ночь прекрасна своим очарованием. Пойдём в дом?       — Да мне и здесь неплохо.       Раамсес провёл пальцами по рельефному прессу, слегка царапая кожу. Сет с интересом взглянул ему в глаза. Его тёплые руки так хорошо ощущались в ночной прохладе. Каждое прикосновение разжигало в памяти воспоминания. Теперь, когда человеческая жизнь осталась за вратами Дуата, закрытые магией воспоминания возвращались, толкая на нежность и ласку. Ведь Сет всегда был рядом, всегда с интересом присматривался к нему. И теперь есть возможность узнать всё. Даже самые запечатанные воспоминания.       Прикосновение к губам вывело из задумчивости. Да, теперь у них очень много времени, чтобы во всём разобраться. Чувства накрывали с головой, увлекали в новые и новые желания. Прошлое наконец-то вернулось в полной мере, грозя на долгое время занять собой мысли. Но Сет умело увлекал подальше от размышлений, наполнял всё действительно интересными вещами, шептал удивительные нежности. Ему хотелось довериться. Довериться и постараться сделать так, чтобы этот одинокий, брошенный всем миром из-за истины бог наконец-то почувствовал себя счастливым в чужих объятиях, чтобы и ему наконец-то улыбнулась удача в любви. Ведь это вполне хорошее желание для того, кто действительно любит.       Раамсес знал, что он постарается добиться этого. Показать, что Сет может быть любим, что прошлое останется там, о нём можно забыть, оставить далеко за пределами памяти, действительно хотелось. Неудачи того времени больше не повторятся, ведь даже Апоп согласился с тем, что они могут быть вместе, а его слова действительно чего-то стоят. Никто не знал этот мир лучше первозданного чудовища.       Мягкий поцелуй вывел из задумчивости. Горячие, но немного неуверенные прикосновения разожгли желание. Сопротивляться этому обаянию не было ни сил, ни желания. И Раамсес закрыл глаза, отдаваясь во власть своего бога. Бога, в которого он действительно верил.