Сердце

— Кё… — парень глубоко вдыхает запах ее кожи. — Ты… Звонок в дверь. Пара замирает, ведь никто не хочет отрываться друг от друга. Но звонящий оказывается весьма настойчивым. Парень зарывается в волосы девушки и тяжело дышит. «Уверен, кто бы то ни был он уйдет… просто игнорируй!» — Рен мягко шепчет и щекочет своим голосом ушко Кёко. Она тянется к нему и прижимается ближе — губы находят друг друга. Поцелуй вновь такой нежный с нотками желания переплетает уста молодых людей и… Опять этот гребаный звонок!!! И вновь и вновь! Девушка недовольно отрывается от губ мужчины: — Прибей того, кто там! — Шепчет она. — Пожалуйста… — она нежно целует его в нос. — Выгони его и… — она краснеет и отводит взгляд. — И мы продолжим… Такие слова будоражат и заводят парня. Он жадно впивается в ее губы поцелуем и затем резко встает и направляется к двери. Описывать его эмоции в этот момент даже страшно. Он открывает дверь и видит перед собой Президента. В действительности руки так и чешутся ударить этого человека, но то как он выглядит беспокоит. Президент выглядит взволнованным, обеспокоенным и испуганным и ярость Рена стихает. Мужчина старается отдышаться и сразу же начинает: — Кёко здесь? — эти слова перемешиваются с кашлем, словно Лори бежал. — Мне… она… кх-кх… позови… Рен на мгновение теряется. Что же такого произошло, что Президент ищет Кёко с такими эмоциями на лице. — Да. — недовольно кипит Рен. — Здесь. А в голове проносится — «Там, в моей постели… выглядя идеально…» И оборачиваясь в сторону спальни он замечает Кёко, выглядывающую из-за двери. Она сильнее укутывается в простынь и парой движений оказывается на пару шагов ближе. Она смущается, то как она сейчас выглядит — интимно… Ее взлохмаченные волосы, мягкий румянец и распухшие от поцелуев губы заставляют младшего мужчину вновь забыться и он не сразу слышит, что говорит или скорее хрипит Такарада. — Шо! — хорошо, что Рен пропустил этот момент. — Кёко… он… Авария. Он в критическом… — Такарада задыхается. — Шоко… что он тебя звал! Кёко, он может умереть!!! Рен начал понимать о чем речь после упоминания Шоко. Но осознавать происходящее совсем не хотелось. Ему было плевать, что Шо в больнице… И на подобное, но то как это выразил Лори. Сколько отчаяния было в этом голосе и как побледнела Кёко — выводило из себя. — Кёко! Больница! — прокричал Такарада. И девушка телепортировалась от Рена к двери. Она не могла потерять Шо! Ни в коем случае… Не тогда, когда она нашла себя и могла сражаться с ним на равных, не тогда, когда осознала, что он может быть лучшим из всевозможных соперников. Не сейчас! Когда она начинает любить себя… Она с Президентом оказалась у двери мгновенно как тут Рен цапнул ее за руку. В его взгляде было отчаяние и мольба остаться. Если она оставит его сейчас, то это конец. Неужели все, что происходило до этого — было чем-то… Сиюминутным — он не мог в это поверить, но сейчас — она хотела бежать к другому мужчине. И к кому — к тому уроду! Его рука крепко сжимала ее ладонь, но мужчина чувствовал как начинает сомневаться, на долю секунды ему даже кажется, что… это правильно, но нет! Он тянет девушку на себя, но Кёко вырывает руку. Она смотрит на него взглядом полным боли, страха, паники, истерики и отчаяния. Похожий взгляд был после слов ее матери тогда, но сейчас. — Рен, пусти! — она шипит, и закусывая губу старается сдержать слезы. А другой рукой все еще придерживает простынь. — Прости… — скромный шепот срывается с ее губ. И она следом за Такарадой вылетает из квартиры актера. Тишина, лишь его тяжелое дыхание разбивает эту пустошь. Рен сползает по стене. Руки предательски начинают дрожать… Он не понаслышке знает, что такое страх потерять близкого человека, эту боль, пустоту и отчаяние, но Кёко, она оттолкнула его руку. Даже если она еще цеплялась за того мальчишку, ей не нужно было отвергать Рена. «Дурочка! Я знаю, что тот паршивец все еще дорог тебе! — Рен неосознанно скривился. — И моменты жизни и смерти очень… заставляют действовать на эмоциях. Но я ведь на твоей стороне! Всегда был и буду… Я бы поехал с тобой, — Рен пошел в свою спальню, но когда его взгляд скользнул по полумраку комнаты и мужчина увидел следы ее присутствия здесь сердце больно сжалось и он пошел за виски. — держал бы за руку, был бы твоей опорой. А ты? Твой взгляд словно говорил «Не тронь меня! Пусти!». Ты отвергла меня. Самым ужасным способом!» Мужчина достал пару бутылок виски и нашел стакан. Первые бокалы шли хорошо — прожигали горло, затуманивали разум, щекотали душу, а вот следующие — наполняли мужчину болью, отчаянием, злобой и сожалением. Глупым сожалением о том, что чуть ли не произошло. Если Кёко любит Шо, что вероятно процентов так на 90, то всё, что произошло здесь — могло стать самой огромной ошибкой в жизни девушки. Кёко бы не простила себя за это. Но с другой стороны, он был на седьмом небе от счастья. Даже если она больше никогда не посмотрит на него осознав свою ошибку, если их отношения навсегда изменяться, даже если всё так закончиться — он никогда не сможет забыть. Забыть то, что сегодня произошло, то, как они касались друг друга, как близки они были, как много значили в тот момент… Рен поднялся и направился в спальню — еще раз оглядев комнату, он не минул взглядом ни одной вещицы оставленной девушкой здесь. Даже касаться чего-то было страшно. На мужчину напала ярость — бесовство, ненависть ко всему, злоба, ярость, ревность, боль… И вновь отчаяние. Он со всей силой швырнул бутылку о стену, затем проделал это и со второй бутылкой, за ними полетел и стакан. — Черт… Черт. Чёрт! — проскулил парень опускаясь на колени и зарываясь пальцами в волосы. — Пусть этот придурок выживет. А Кёко… пусть скажет ему о своих чувствах. — Так и «оставив» всю боль и злобу в спальне мужчина направился в душ.

***

Уже находясь в машине девушка лучше начинала понимать, что произошло. То, что ее вытащили из постели Рена ужасно смущало и убивало, но одна мысль о том, что один придурок сейчас умирает — выбрасывала все мысли о других людях из головы напрочь. Она сильнее укутывалась в простынку и боялась потерять нечто важное, того, кого считала другом детства — она была к этому не готова. Если он исчезнет из ее мира, то половина планов порабощения паршивцев сразу развалиться. Сама мысль о том, что эти серо-голубые глаза никогда не посмотрят на нее, что она никогда не увидит его самодовольной улыбки или не услышит его приторного «Кёко» заставляла сходить с ума. И изнывать от отчаяния, боли и паники. Почему-то ощущение предательства так же скользило меж мыслей, но осознать касательно чего оно вилось рядом девушка явно не могла. Крепче и крепче сжимая простынь цвета кофе девушка со всей силы старалась сдержать слёзы. Пока что ей это удавалось. В голове проносились все общие воспоминания. Удивительно или же нет — только хорошие. Как они вместе едят клубничный пудинг, как мать Шо расчесывает ее волосы, а Шотаро молча наблюдает, как они бегают по дому потому что… ну этого она не помнит. Как она с самого детства слушала его пение — мягкий голос и песни в которые он вкладывал свою душу, как смотрел на нее со странной мягкостью и негодованием. Как он засыпал на ее кровати потому что она всегда была правильно заправлена, как он смеялся, что она боится грома, а на самом деле сам был перепуган не меньше. Как он хвастался Кёко, когда ему впервые призналась девочка, как он называл лучшую подругу самой лучшей и идеальной женщиной в мире… Кёко задумалась, действительно ли между ними было столько хороших воспоминаний или от страха потерять этого оболтуса она придумывает что-то новое? Но нет, все эти моменты были настолько яркими воспоминаниями, что не могли быть подделкой. «Ты идиот, мерзавец, сволочь, придурок, кретин, эгоцентрик, эгоист, лентяй, баран, болван…» — на последних оскорблениях у девушки на глазах выступили хрусталики слез. — Чёрт! Но это же не значит, что ты должен умереть… Тебя прибить могу только я! И как же твои фанатки… Ты должен ради них!!! — сдерживать всхлипы стало невыносимо и шмырганье Кёко стало доноситься всё громче. — Живи, дурак…» Девушка еще сильнее закуталась в единственную вещь, что скрывала ее наготу. До нее это дошло только сейчас, она совсем раздета, заплаканная, голая и беззащитная едет к тому, кого готова собственноручно прибить и молится, чтобы он жил. Несуразица. Стараясь успокоиться девушка выравнивает дыхание и несмело обращается к Президенту: — Так-к-карада-с-сан, эм… Можете еще раз… ну… Я просто… — она боится это спрашивать или же боится услышать ответ, но мысли опять лезут не самые благоприятные. Ей нужно это услышать. Мужчина, что сидел за рулем чуть крепче сжал его в своих руках и глубоко выдохнул. Костяшки его пальцев побелели, а все мышцы налились свинцом: — Минут 30 назад мне звонила Шоко-сан, она была очень напугала, голос дрожал, так что я не сразу понял, что она говорит. — Он глубоко вдохнул. — Она сказала, что произошла авария и Шо… Он пострадал, было что-то про скорую, больницу. Она повторяла твое имя, сказала он звал тебя, просил о чем-то, думаю хотел тебя увидеть. Произнося это мужчина старался смотреть только на дорогу. Он уже слышал как Кёко начала тихо всхлипывать, как судорожно выдыхала, казалось она хотела спросить что-то еще, но была боялась. — Мы едем в больницу, гораздо больше я и сам не знаю. Операция, точно, сейчас скорее всего он на операции… Кёко, — он все-таки осмелился перевести на нее взгляд. — Милая… — он понимал, что девушка на грани истерики. — Все обойдется. Я уверен. Засранцы — живучие, так всегда… Девушка несмело кивнула и сильнее закуталась в простынь. Ее губы уже были искусаны до крови, а стук зубов — сводил с ума. Мир рушился, с каждой секундой ей всё сильнее казалось, что она опоздала. И у нее больше нечего нет.

***

Двери. Полупустой холл. Такарада что-то спрашивает у медсестры, оборачивается, кажется он говорит, что третий этаж. Лестница, на первый взгляд кажется, что лучше бы лифт, то он едет так медленно, а еще и пока приедет. Поэтому лестница: ступеньки, повороты, третий этаж, дверь, коридор… Кёко влетает на третий этаж и первое, что она замечает — табличка «Операционная №3» «Реанимация». Девушка падает на пол и начинает громко всхлипывать. Тело дрожит, приступ паники или же просто шок. Адреналин? Ноги подкашиваются и она не может стоять — сползает по стеночке. Ее вовремя подхватывает Такарада и усаживает на скамейку. Сам же идет к автомату и затем приносить кофе. Его нервы уже на пределе, но он понимает, что именно Кёко сейчас очень близка к срыву. Сейчас она теребила простынку лишь бы хоть как-то занять руки. Ее маленькие пальчики дрожали, а как только врач вышел из-за закрытой части коридора девушка буквально набросилась на него. Дрожащими руками, но со своей демонической силой она вмяла мужчину в стену и отчаянно посмотрела на него. Ее сердце билось так быстро и к горлу подступил ком, казалось ее сейчас вырвет: — А кк… хъмь? — с пересохшим горлом прохрипела девушка пока Президент оттаскивал ее от доктора. — Мг… хммм… Ее голос ее не слушался, горло першило, ей казалось, что она задохнется. Такарада подал ей бутылку воды и взглядом кричал: «Выпей! Остальное потом.» Сам он подошел к врачу и между ними завязалась беседа. Кёко не могла разобрать слов, ее мозг отчаянно старался работать, но она не могла разобрать слов мужчин. Всё происходило слишком быстро. Вечеринка после съемок. Рен. По телу девушки побежали мурашки. Всё ведь было так хорошо, и тут этот. Шотаро всегда всё портил!!! Она хотела его ненавидеть! И ненавидела! Но смерти ему не желала… Больше не желала. Собравшись со всеми силами, что были в ее теле, она неуверенно подошла к Президенту, который сразу же прижал ее к себе, и доктору, но вслушиваться в их разговор не получалось. — У него сломана пара рёбер, много синяков, но то, что беспокоит нас больше всего — голова. Обширная гематома, хотя скорее даже черепно-мозговая травма. В принципе лишь 11 баллов, но учитывая, что Фува певец… — мужчина замолчал. — Он… буд… т… жить? — еле вымолвила актриса. — Эмм… — она совсем обмякла в руках Лори, чем почти что довела до инфаркта. Она потеряла сознание…

***

Очнулась девушка в незнакомом месте. Почти всё белое: постель, две тумбочки, маленький шкафчик, полу-стол с зеркальцем. Пахло так… Пахло больницей — химия, медикаменты, и еще какие-то запахи переплетались в один. Кёко чувствовала слабость во всем теле, она постаралась сесть и, с трудом, ей это удалось. — Кёко-чан! Ты очнулась. — в палату, судя по всему, влетел Президент. — Милая, ты так меня напугала. Ты чего, как себя чувствуешь? Что-то болит? — мужчины выглядел взволнованным. — Ничего… Усталость, тело такое тяжелое… — как-то с вопросом произнесла девушка — Вы потеряла сознание. — произнес молодой врач. — А что кроме слабости чувствуете? Тошноту? Головокружение? Может что-то конкретное болит? — на все вопросы девушка отрицательно качала головой и доктор попросил Президента выйти с ним. — С ней. доктор, что с ней? — Не унимался Такарада. Если Шо, хоть и не его подопечный, но такая реакция Кёко… Не дай Бог об этом Рен услышит. — Переутомилась. Если честно это всё. Скорее всего огромное количество работы — это и физически и психологически истощает, возможно еще стрессовая ситуация, нет я уверен, что такой стресс тоже повлиял. Ей нужно успокоиться и поспать, но… — доктор вспомнил ее реакцию на то, когда он вышел из коридора операционных: — К молодому человеку все равно не пустят никого в ближайшее время, так что она может отдохнуть. Если есть какие-то вопросы и пожелания не касающиеся самого лечения, то я сейчас отправлю к вам девушку.

***

Если бы Кёко могла встать, то она бы непременно нашла Президента и разбиралась вместе с ним, но… На нее так повлияло не только происшествие с Шотаро. Очень плотный график, вечеринка, Рен… Сейчас она понимала, что так уйти — было огромной ошибкой, но пока Шотаро не очнется она не уйдет с больницы. Президент помогал Шоко, не потому что агенство «Акатоки» ничего не могло. Сейчас «ЛМИ» было готова предоставить любую поддержку. Певца перевели в лучшую палату реанимации, хотя они были на один вид. Шоко-сан плакала. Много. Никто и представить не мог, что она будет настолько испугана, но Такарада мог ее понять, для нее этот мальчишка был не только подопечным: еще младшим братом, другом, даже любовником… Президент успел как только смог уладить ситуацию с журналистами, но снаружи все еще сидела парочка настырных и упорных. Прошло всего 15 часов. (уже обед следующего дня). Когда он зашел в палату выделенную Кёко, то почти не удивился. Девушка разминала ноги, уже могла нормально сидеть. Пересекшись с ним взглядом она начала молить, чтобы ей разрешили выйти из палаты, чтобы пустили к Шо, она просто обязана быть рядом, что бы ни случилось. Как бы Лори не объяснял, что к мальчишке сейчас нельзя, он без сознания, пока не ясно было кома это или же он вскоре очнется. Но сказать этого Кёко он не мог. Она вроде как спала всё это время, но выглядела уставшей, скорее всего видела кошмары… Еще спустя час Лори таки смог договориться о том, чтобы Кёко пустили в реанимационную палату. Большинство медсестер знающих Шо были и в ярости, что не могли помочь, и в отчаянии, а врач который это позволил дал кучу настановлений в духе: — Без резких движений — Без криков — Не касаться — … Кёко отчаянно мотала головой в знак согласия, ей было плевать на всё. Ей нужно было его увидеть! И сейчас, когда дверь открыли, она медленным шагом вошла в палату. И опустилась на колени, с трудом удерживая всхлып. Шотаро лежал на кровати весь бледный, а синяки, своими подтёками, создавали огромный контраст. Его грудная клетка поднималась медленно и очень слабо. Кёко сказали, что он уверенно дышит сам, но сейчас она сомневалась. Перебинтованая рука лежала так спокойно, и не заметив швов у уха можно былоподумать, что он спит. Замер — и всё! Несмело девушка сделала шаг вперед. Ее ноги дрожали, впрочем так же как и руки. Она потянулась к его руке, хоть и сказано было не касаться, противиться этому она не могла. Она Мягко провела ладонью по его pyke и невольно вздрогнула. Сейчас он был таким ранимым, слабым, беспомощным… И почему? Ну почему именно сегодня? Она наконец-то разобралась с Хиллами, всё получилось прекрасно. Президент сказал, остальное оставить на него… Она отпустила его и, присев на корточки, тихо заплакала. Палата была хоть и такой пустой, но было спокойно. Выйдя из нее девушка вновь направилась к Президенту. Он обсуждал что-то с Шоко-сан, что-то про палату, уточнение для прессы, хотя они уже понапридумывали себе всего, возможные медикаменты… Заприметив Кёко Президент сразу же развернулся к ней, это же сделала и Шоко-сан, в ее глазах читалась паника и отчаяние. — С-спасибо, что приехала, Кёко-чан. — Женщина, всегда красивая и яркая, сейчас выглядела бледной как ночной кошмар, ее скулы выделялись сильнее обычного, а макияж делал похожей на ужастик. — Он… Я не переживу… — она спряталась на груди у Президентта. Послышались тихие всхлипы. На глаза Кёко тоже навернулись слёзы, но она постаралась сдержаться, крепко обхватив себя руками старалась привести дыхание в норму — получалось фигово. Кивнув Президенту девушка вернулась в палату к блондину. Ничего не изменилось: он все так же лежал, приборы издавали неприятный писк, пахло больницей и было страшно. Кёко провела ладонью по руке Шотаро. Его была холодной, словно неживой. Сердце Кёко пропустило удар. Она присела на пол, продолжая крепко сжимать руку парня: — Возвращайся, серьезно! — прошептала девушка. — Я тебя ненавижу… Так позволь же мне сказать это тебе в лицо. Вновь покатились слёзы… А когда Президент с Шоко зашли в палату, то девушка уже спала. Беспокойно спала…