Сердце

Черно-белый. Нет, сплошные оттенки серого и больше ничего. Да, именно так и никак иначе. Ничего нет, ничего не будет. Абсолютно. Пустота и темнота. Организм, мерзопакостное такое существо, при задержке дыхания по собственной воле все-равно заставляет вдохнуть О², как бы не хотелось. Не хотелось ни-че-го… Первым меня навестил Яширо. Сам он был гораздо эмоциональнее меня, спрашивал знала ли я о Рене, да какой он Рен, черт, что я знала о нём, может он мне рассказывал или предупредил как. Кричал о том, что этот долбоящер вообще крышей поехал такую информацию не поведать своему менеджеру. Проигнорить и выставить полным идиотом. Так конечно же с под руки Президента. Кажется Яширо был расстроен гораздо больше чем я, а я… мне казалось я одновременно нахожусь в нескольких состояниях и ни одно из них не позволяет мне утонуть в целостной истерике, а мне хотелось, наверное. Всё казалось пустым и безразличным, черно-белым и не важным, просто новый день, потом и новая неделя будет и новые роли… А с другой стороны были демонята, они всю ночь о чем-то тихо переговаривались, настолько тихо, что я их вообще не слышала и не могла разобрать. Да и не хотела. Они несколько пугали меня — впервые рогастики источали не ненависть, а что-то другое, не ясное мне и оттого было жутко. Целая армия сидела вокруг круглого стола и что-то выясняла периодически поглядывая на меня. А ещё в этом безразличном беспокойстве меня волновали другие малыши. Всё-таки спустя всё это время во мне жили не только демонята произойденные по причине имени того Кого-не-стоит-называть, но и белокрылые. Вот только их я абсолютно не ощущала. Это не было похоже на прошлое, когда светлые чувства окрасились во тьму, это было иначе — глубже… Небо не упало, звезды не осыпались, месяц не потух, реки не вышли из берегов. Вообще ничего не изменилось. Вокруг. Но моя вселенная взорвалась… И это не было началом новой — это стало концом. Ощущения не были ощущениями как таковыми, всё смазалось и не возвращало чёткость. Всё стало мерзким, как и я сама, тело будет похоже на мармелад — на мармелад из гнилой плоти, а протухший жир будет соскальзывать пластами, это хуже смерти — жизнь с этим знанием… Как он мог? Ну как? Каааааааааааааааак??? Он ведь знал всё, знал про Шотаро, и про маму, и про всё, что меня когда-либо тревожило и вот так распорядился этими знанимями. Он был глубже всех в моей жизни даже когда мне этого не хотелось. Он стал всем, начиная от Небожителя перед которым хотелось преклонить колено и отдать душу, до мужчины, которому я была готова довериться. Зря… Унизил как никто другой, предал и растоптал. Выжег всё, превратив душу в пепелище. А там, где-то среди всей этой мерзости и всего, что осталось от любви хотя бы к жизни, маленький ангелок с кривым нимбом и полусгоревшими крыльями избегает всю ораву демонят. У него осталась ещё одна миссия, самая важная и ему нельзя менять нимб на рожки, иначе всё действительно закончится… Всё, что говорил Яширо проходило насквозь, он чихвостил Рена/Куона вдоль и поперёк, при этом не забывая песочить Такараду. Конечно, этот всезнайка не только покрывал Хизури-младшего, а ещё получается и устроил ему переход в образ Рена и обратно. Да, информация полезная. Наверное. Потому что слишком много информации. Её чисто физически сложно было разобрать. Не стоит заострять на том, что Кёко перестала участвовать в проектах — это логично, как минимум потому что семпай, в которого она верила — подделка, да — советы настоящие, но это ничего не меняет. Он лгал. Господи, для Кёко ложь это самый высший грех! Он ведь мог рассказать! Мог ведь? Да? Пускай у них не сложились отношения из-за мотивации Кёко, пускай из-за этого между ними был замерзший ад, но в плане работы они сходились. Упорства Кёко было достаточно как минимум для того, чтобы Рен играл с ней на равных. Признал её выдержку — это было так ощутимо в первые моменты работы в ЛюбиМеня. Во время той судьбоносной чайной церемонии он почувствовал это — актёрский тудум. Тсуруга никогда не задумывался о том, как дядя чует таланты, но в тот миг понял, просто понял. И это было только гребанным началом. Потому что эта девушка не останавливалась. Каждая её маленькая роль и работа в «двинутом» отделе меняла отношения Тсуруги Рена к ней. Они оба это ощущали, но не могли прощупать. Она — ненавидела и боялась того, кто был вершиной актёрского мастерства, а он — невольно проникался уважением к упорству и таланту девушки, чью цель считал мелочной. Нашла коса на камень. Но. Он же сам тогда поднял камушек!!! Девушка не могла понять, почему он не рассказал, да — была бы ссора, истерика и много смеха после, а так — теперь было мерзко. От ощущения того, что он знал и молчал, особенно когда Кёко старалась заставить его поверить, когда просила помощи и боялась, что слова Рейно могут оказаться правдой. Боже! Он ведь мог сказать тогда, особенно после слов той Гончей о смерти или исчезновении Корна. Тогда это было бы уместно, там бы с болью даже вписалась история того, что он, мать его, сын Хозу Шухея. Он мог сказать и когда она оправдывалась за небрежность будучи в образе Куона, Господи, будучи в образе него самого. Это кошмар. Это настолько низко и мерзко, что правда тошно. Словно гнойник, который можно было вылечить на ранних стадиях, а он всё ждал когда прорвет. Прорвало — да прорвало так, что лишило желания лечиться вовсе. Больно… простое слово из шести букв никак не передаёт это ощущение, оно не может выразить его глубину и грани, если у этой боли вообще были грани — ощущалась она бесконечной бездной. Чёрной, манящей и холодной — в неё одновременно хотелось нырнуть и раствориться, просто, чтобы всё наконец закончилось. Как там говориться — отболело? Такое не отболит, оно будет продолжать существовать внутри, пустым чётким вакуумом в котором будет исчезать всё. Плохо, настолько плохо, что хочется перестать дышать, просто закрыть глаза и забыть обо всём этом. Кошмар, но только от него не проснёшься — это новая реальность, которую необходимо принять. Принять? О, Боже, это даже смешно. Как можно принять что-то, что настолько искажает сами грани твоей реальности, сами постулаты и аксиомы твоего мира? Ответ лишь один — никак. А кроме принятия нужно ещё смирение… Смириться… Господи, за что все эти наказания, ведь я никогда не грешила, не была той, кто идёт по головам и просто хотела жить. Даже в детстве, когда мать не принимала меня, я старалась, вытирая слёзы и дрожащими руками училась, и училась не только предметам, а быть лучше, идти вперёд, хотя ответа никогда не было. Затем был Шо… Забавно, но теперь при мысли о нём демонята лишь переглядываются, а не зыркают в поисках ненавистного объекта, хотя… Разве это была ненависть, а до неё любовь? Сейчас так не кажется, всё изменилось, слишком изменились и мы сами. Сейчас объектом двух этих чувств, Кошмар, конечно, но они как одно целое, был другой человек — Куон Хизури. Оказалось быть влюблённой в Шотаро было легко, это была приятная щемящая боль под колотившимся сердцем и ощущение безграничного счастья от его внимания. Не было как таковой ревности, я ведь думала, что сама научилась её не чувствовать, а оказалось иначе. Это была влюблённость взращённая на привязанности, на родстве душ и странном внимании друг к другу. Это было так же легко как и дышать, словно не было другого принципа, не было другого смысла существования. Просто он — принц, а я — Золушка. Вот только как долго я должна была быть ей, чтобы он заметил, чтобы понял, что я та неизменная зыбь, которая всегда на его стороне, просто потому, что других сторон нет априори. А ему было плевать, ему нравились яркие королевны-принцессы-графини, которых заботила лишь внешность, он целовал их у школьных ворот или у самого дома, не боясь даже, что я замечу… ему было плевать. А я ждала, как самая верная женушка ждёт возвращения мужа от любовницы или с работы, на которую он тратит всё свое время, ждала и думала, что так правильно и что это — наша с ним любовь. Оказалось любовь это другое, гораздо другое. И показал мне это Рен… Оказывается любовь — совсем не то, что ты думаешь. В этом нет ничего светлого и чистого, как в моих мечтах и наивных детских сказках. Это именно боль, и грязь, и порок, и ревность, и что угодно еще. Это… самое отравляющее чувство на свете, но… , когда влюблен — ты даже счастлив отравиться. Этот яд медленно расползается по венам, цепляет каждую клеточку мозга и меняет тебя, перекраивает все настройки, ломает и собирает заново. Совсем другую меня. Ту, которая будет продираться через боль, будет терпеть все самое темное, неприятное, страшное, что только может встать между мной и… ним. И, оказывается, можно справляться с этим, именно потому что, несмотря ни на что, никто другой никогда не заменит любимого человека. Потому что никогда ты уже не захочешь отравиться никем иным. Красиво, настолько красиво и больно, что другого больше не нужно. Никогда не будет нужно. Потому что ларчика этих чувств больше нет. Вот так просто, это наполнил яд невероятно сильного чувства и прожег, разъел этот сундучок, его не осталось. Эта отрава разошлась по всему организму и подчинила его, эта дрянь проникла в мозг и поменяла всё на клеточном уровне. Просто любить — изменило свое значение. Оказалось, что видеть, как твоего человека целуют — это выстрел в упор, при чем не один, а с калашникова, высаживая всю обойму, а вместо жизни из тебя вытекает что-то не менее важное. А ведь это всего лишь съёмки фильма. Чтобы бы было если бы он познакомил со своей любимой? Пожелать счастья как клялась при Такараде? Ха, это тоже самое, что суициднуться на глазах у всех, просто растечься и потерять себя. Преследовать его грозовым облаком и солнечными лучами, ощущаться в каждом глотке его кофе или ненавистном завтраке. Быть с ним везде, стать его частью, неуловимой, но необходимой. А вышло всё гораздо банальнее, на смену никотина любви пришёл цианид ненависти, такой чистой и совершенной, что способна разрушить мир, вот только… как оказалось этого не хочется, на это просто напросто нет элементарных сил. Упасть и раствориться в этой отраве, позволить ей проглотить себя ещё сильнее чем она успела сделать до этого момента. А вокруг шеи чьи-то огромные лапища, острые когти которых раздирают кожу, изрезают каждый клочок кожи до которого способны дотянуться, соскребают всё, а оно восстанавливается ми всё повторяется опять. От это агонии хочется кричать, орать, что есть мочи, но когти сжимают горло и кровь льется самым хлёстким водопадом долго и медленно. А затем всё заживает медленно и болезненно и когти царапают всё опять. Агония. Каторга, которую создаёт собственное сознание, муки причиняемые сознательному бессознательным и наоборот. Как на повторе зависшего вируса. Вируса, который не вылечить, не выкорчевать и симптоматику которого не облегчить. Можно попробовать научиться с ним жить, но получиться ли? Жизнь играет с нами в разные игры, это знают абсолютно всё, но не все готовы принять правила и подчиниться. Ещё часть считает, что игра только одна и ставши в ней профи дальше тебя ждёт только светлое и прекрасное будущее — а вот вам и облом. Жизнь это коробка этих игр и когда ты становишься уверенным игроком в одной, она меняет не только правила, а и саму игру. И вот учись, значит, заново — потроши свои внутренности и ищи выходы и варианты. А уже ведь достаточно. Достаточно больно, чтобы сдаться. Решить, что этих игр хватило и на большее тебя не хватит, правда. Только вот играют с нами бросая кости, те становятся ребром, поступая вне правил. Тем самым лишь всё усложняя. Ни капельки не десткие игры — всё по-настоящему, по-взрослому, жёстко и насмерть. Мы только черствеем или сдаемся, не находя себе игроков в команду, или того хуже, правила меняются делая нас врагами. Ужас то и дело затапливает изнутри, только не по правилам физики снизу вверх, от кончиков пальцев до волос, а иначе. Он пятнами отчаяния появляется на оргамах пожирая их клетки, питается страхом и с мясом сжирает нечто большее, растекается обжигающе-морозными волнами никому не известными путями, задевая израненные частицы сильнее, замораживая их в бесконечной боли и проходя дальше. Сметая на пути правила и рамки втекает в мозг и начинает свою жестокую пытку — а если бы, а может — а затем накрывает с головой ощущением ударов по всем болевым точкам сразу. И тут уже только одно желание-мольба-просьба — смерть… Кровоточить, оказывается, может не только физически, а и ментально, морально и Господи, кто же знает как ещё. Это неописать обычным больно или неприятно как от обычной раны, или глубокого пореза, это… иначе…### Это судороги в мозгу, хотя это тоже не может быть фактической правдой, но ощущения того, что тебя оперируют без анестезии или как стоматолог лезет тебе в рот и ты слышишь это стрёмное жужжание и даже понимая, что ничего критического не происходит — тебя убивает. Морально. Просто больше нет желаний и нужд. Остались ощущения, чувства и эмоции — да и они блекловатыми оттенками переливаются, а когда сливаются воедино — просто напросто слепят и обжигают. Это даже не тот момент, когда одно неприятное сменяется чем-то другим — они сливаются друг в друга, резонируют и создают новую мелодию, от которой страдают не уши, а душа, всё, что от неё осталось. Она пробивается в каждый её уголок и раздевает, раздирает грани за которыми всё ещё могло притаиться что-то волшебное и хорошее, что-то светлое. Она поглощает каждую эмоцию выгрызая в ней шрамы, которые ничто не излечит, она клеймит изнутри Тем Человеком, которого хочется забыть, но… не получается. Каждая частичка меня резонирует с этим ворохом, этой бурей неудержимых отчаянных чувств и хочет лишь одного — Его. Это непоправимо, не изменимо. Это незыблемая необходимость, которую не выжечь из меня ничем, это нечто опаляющее ещё сильнее потому что… Просыпаются желания, только не те, которые должны руководить и вести вперёд, а какие-то тёмные, неописуемые нашим языком, странные, не поддающиеся характеристике. Они огромным цунами заливают весь яд нанесённый одним человеком и сплетаются воедино. Перечеркивая все нити судьбы и играясь по новому. Абсолютно иначе. Чувство возведённое в абсолют и сброшенное оттуда же. Чёрная дыра засасывающая вновь и вновь, выбраться из которой будет просто невозможно. Адское чрево — единственное место, которому я принадлежу. И пусть, что оно находится внутри меня собой, и пусть, это гораздо хуже всего, что я когда-либо могла себе представить, там хотя бы можно забыться. Потому что вырываясь из внутреннего ада во внешний — легче не становится. Камушек Корна валяется на полу. Рядом с ним так же покоится Принцесса Роза. Листочек с Его отметкой в «100» и «-10» баллов. Ещё пара вещиц, которые были силой и верными талисманами — теперь все они бельмом на глазу. Отголоски прошлого, от которого хочется избавиться, но руки не поднимаются даже коснуться этих вещей. Больно. И почему-то страшно. Словно каким-то образом коснувшись их можно призвать Его… Крыша совсем едет… никакие петли больше не удерживают, а внутренности едва держатся в рассыпающейся оболочке под названием Могами Кёко… А демонята совсем притихшие, какие-то слегка обеспокоенные и нервные. Удивительно, что не источают ненависть и желание убить, как во времена с Шотаро, но да- тогда всё было абсолютно иначе и даже кажется, что тогда я была сильнее. Демонята потрепаны, не удивительно, что они тоже не могут придти в себя — они всегда реагировали на Его тёмную сущность, Его настоящие эмоции, вот за это и поплатились, но… они слишком тихие даже для измотанных и растроенных. Их не должно было настолько зацепить — значит есть что-то ещё, а то они устраивают тайные заседания и что-то решает, без удовольствия о планах мести как раньше, но что-то серьёзное. И это беспокоит, но не сильнее того, что они не идут на контакт. Избегают свою госпожу и лишь зыркают недовольными взглядами, вот только чем они недовольны и что я могу сделать? Получется опять, желание демонят жить и быть — сильнее моего. Может они и вытащат меня из нового кокона внутри, но судя по тому, как они меня игнорируют — теперь я действительно одна против всех.

♠︎♥︎◆♣︎

— Расскáжeте? — хрипло шепчу я глядя на Президента. Он ведь тоже предатель, всё знал и молчал. Знал и о моих чувствах и об обмане Куона. Смотрел как он медленно травит меня собой и ничего не делал. Какой был в этом смысл, вот чего я не понимала, уж Такарада больше всех блеял про любовь… а между нами теперь посеянно нечто, сильнее ненависти. Он мотает головой и я ни капельки не удивлена, дядя защищающий племянника, у которого и родители то есть, а в противовес я — совсем одна, против всех, так ещё и разбита совершенно по-новому. — Нет, — тихо, но уверенно при этом не сводя с меня взгляда. Я понимаю, выгляжу сейчас привидение, да им и являюсь. От прежней Могами Кёко осталось только имя и потрёпанная оболочка. Без понятия, что теперь, ведь ничего и не хочется, зарыться бы в постель и рыдать в подушку пропуская через себя всю эту боль, но за этот месяц были выплаканы все слёзы, содрано горло и исцарапано тело, раздирать свою кожу оказалось приятно — но это странное тепло никак не затмевало внутреннее отчаяние, хотя капли алой жидкости красиво блестели на бледной коже показывая, что я всё ещё жива. Только вот зачем? — Что будешь делать дальше? — Глупый вопрос, мне ничего не остаётся, ни осталось. Меня не осталось — Куон забрал меня всю, уместил в какой-то волшебный невидимый чемоданчик и забрал с собой. — А что я могу? — Смотрю в карие глаза напротив и вижу свое отображение. Осунувшееся нечто, бледное и мерзкое, пустое и прискорбное. — Можешь жить дальше. Из моего горла вырывается то ли смешок то ли кашель.

Жить…       Дальше…

— Как? — смотрю со всем вниманием на которое способна, — Как жить дальше? А главное зачем? Ощущаю как по щекам катятся горячие слёзы, а мне ведь казалось, что их не осталось — а они есть. Интересно, что ещё есть, что от меня осталось? И что с этим теперь делать или не делать. Вытираю влажные дорожки и ощущаю объятие Президента, тёплое и какое-никакое родное, кажется, всё происходило так давно, столько времени прошло с весёлых и счастливых дней актрисы Могами Кёко. — Просто живи. Работай, если больше ничего не хочешь, расстворяйся в ролях, позволь им расшевелить тебя. — Глубокий голос вводит в подобие транса. — Живи пока не найдёшь ради чего жить, тогда что-то изменится. А я поднимаю на него взгляд и сквозь пелену слёз вижу в отражении его — скорбь и печаль. И не понятно чья эта скорбь и печаль, но она глубокая и настоящая, от неё не веет холодом как от моей или возможно Его. Это боль Президента, в глубине его глаз живёт что-то, что он всячески прячет за своими вечными выходками. Может так и должно быть? Спрятать всю ту пустошь глубоко внутри и идти вперёд, ну может не идти, в ползти в моем случае. Медленно и совсем едва. Заставить себя играть, играть роль девушки, у которой всё ещё впереди, я ведь актриса — актриса… И даже в это мгновение Этот мужчина оказывается для меня примером. Он играл Тсуруга Рена и взошел на пьедестал, чем же я хуже? Даже если ответ — всем, то разве Могами Кёко сдаётся, нет, никогда, даже если в этой борьбе нет смысла. Я прикрываю глаза и расслабляюсь в объятиях Президента, не зная верить ему или нет, найдётся ли что-то, что способное меня расшевелить. А где-то глубоко внутри сознания или подсознания маленький ангелок, уже не только с подертыми крыльями, а и обожжёными ладошками, всё продолжает что-то делать. Он мечется избегая всех демонят и собирает ядовитую жидкость, эту гремучую отраву, этот неизличимый яд. Собирает в ладошках, которые горят от жара этой смеси адских чувств и эмоций, и несёт куда-то в темноту, где сливает в огромную-огромную бездну. Никто не знает зачем он это делает и стоит ли вообще, никто не понял бы даже если бы ангел об этом поведал. Он падает в это кипящее чувство и какое-то время кричит, раздирая себе горло и лишая возможности когда-нибудь петь в ангельском хоре, но затем вылезает, ещё более обгоревший, с меньшим количеством перьев, оставляя нимб рядом с этим варевом. Выползает и, валясь со своих обоженных и обуглившихся до мяса маленьких ножек, падает. Падает со слезами на глазах, но улыбкой на окровавленых губах.

Он остался единственным последним шансом, но…