***
Он очнулся в незнакомом месте. Свет невыносимо сильно жег глаза, едва открыв их, он тот час же смежил веки, жмурясь. Он едва простонал — от такого яркого света будто не спастись. Он был холодным, будто иглами кололо даже закрытые глаза. Телу под тонкой простыней было невыносимо холодно, но он не мог пошевелить ни единым членом, чтобы согреться: жесткие черные ремни перехватывали запястья, плечи, торс, бедра, щиколотки, даже шею, прижимая непривычно слабое тело к холодному столу. Стоп, он на… операционном… столе?..***
Тобирама буквально нутром почуял, что это должно случиться сегодня. Прямо сейчас. — Хаширама, мне надо срочно уйти. Хокаге посмотрел на брата. Его привычная бесстрастность пропала с лица, зрачки, кажется, расширились, дыхание стало прерывистым и неспокойным. — Ты в порядке? — Нет, — быстро бросил Тобирама и вылетел из офиса через окно. Сейчас, это должно произойти сейчас. Дрожь нетерпения мешала ровно бежать по крышам к исследовательскому центру. Сердце нервно отбивало свою бешеную чечетку, руки тряслись, губы дрожали. Сейчас. Тобирама переместился в свою лабораторию. Все было как обычно. Мрак покрывал все помещения, кроме одного, того, где прямо сейчас был привязан Учиха Мадара. Но Сенджу услышал, нет, почувствовал, что он наконец пришел в сознание: даже на расстоянии, даже сквозь стены Тобирама ощущал его страх и потерянность, чувствовал, что его сердце бьется так быстро, насколько может позволить слабое тело, кожу кололи чужая паника и ужас. Тобирама, черт возьми, заставил Учиху чувствовать все это. — Кто здесь? — слабый хрип из сухого горла вырвал Тобираму, застывшего в соседней комнате, из его мыслей. По голосу стало понятно, что Мадара едва может двигать языком. Тобирама едва взял себя в руки, успокоил свою кровожадность, которую, он уверен, Мадара уже почувствовал, и вышел к Учихе, не в силах сдержать свою ухмылку. Мадара услышал тяжелую поступь, скрежет доспехов и нервный смешок. А еще он почувствовал, что от него исходит необузданное желание убить, смешанное с безумием. Его красные зрачки будто обжигали сквозь простынь, облизывали взглядом каждый сантиметр тела. Его сумашествие отражалось во всем: в том, как он нервно смеялся, пока щел к столу; в том, как он облизнул от предвкушения губу; в том, как он на дрожащих от возбуждения ногах подошел ближе, склонился над лицом Мадары, препятствуя свету лампы. Расфокусированным взглядом Мадара глядел в лицо Тобирамы. Хотелось врезать по этой морде, призвать Сусаноо, вырваться, сбежать — настолько большую угрозу он чувствовал. — Доброе утро, — заискивающе-ласково сказал Тобирама.