любовь подобна цветам гнилым: ты ожидаешь от них прежней красоты, пытаешься даже продолжать видеть её в них. но смирись, глупец. они мертвы. любовь мертва. и никогда не имела жизни… ________
Этот мир совершенно обычный, ничем не приметный, он думает, что даже скучный. Его красят лишь классическая литература, в мир которой окунается, мечтая о безусловной любви, и яркие розовые волосы чересчур эмоциональной девушки. У него с подросткового возраста, как ему кажется, апатия, которая мастерски скрывается под маской вечного веселья — смеха и солнечных улыбок, от которых глаза вроде бы счастливо прикрываются. Окружающих завораживает исходящий от него свет настолько, что они и не замечают: это он тот сосуд, который заполняют хоть чем-то, а не они, высасывающие тепло из него. Тяжело, когда нет и намёка на реальное удовольствие. Счастье от него всё куда-то уползало. Это чувство похоже на то, когда ты оказываешься в тупике и не знаешь, что делать, куда деваться. Но он и не боролся с этим — не знал, как. И это продолжалось до тех пор, пока в его жизни не появился человек, к которому его тянуло и который заставлял его искренне радоваться, забыть обо всём. Он обрёл счастье без всяких загадываний желаний под падающую звезду. Они встречаются около трёх лет. И изначально всё было замечательно, но, как свойственно многим парам, отношения начали падать с воображаемого Эвереста. Между ними и развитием стойко возвышалась стена. Только она вряд ли превратится в Берлинскую — вряд ли подвергнется разрушению. Его девушка постоянно что-то просит, что-то выпрашивает, строя жалостливые, словно кошачьи, глазки, хлопая ими, и при этом накручивает на короткий пальчик розовый локон. А Хосок выполняет всё. Их отношения — своеобразный человеческий паразитизм, и она в них — паразит. Купить новое платье, оставив себя без части зарплаты? Пожалуйста! Сводить в ресторан? Запросто. Заняться сексом в кабинке пустого мужского туалета, прогуляв пару по профильному предмету? Без проблем. Его счастье ломает его же жизнь, его будущее. И при всём при этом взамен он получает совершенное ничего, если не брать в расчёт, наверное, лучший в его жизни минет. А Хосок каждый раз наслаждается им, погружаясь в собственную вселенную, и томно стонет, откидывая голову и сжимая в пальцах розовые локоны, когда его девушка ловко язычком ведёт по твёрдой плоти, прикрыв глазки, что подрагивают с её наращёнными ресницами, и обхватывает уже сочащуюся головку. Сосёт она, признаться, действительно мастерски, создавая некий вакуум и заглатывая полностью. Даже не подаёт вида рвотного рефлекса. Натренирована. Это единственное, на что она способна. Для него.. . .
— Встретимся после пар? — Хосок притягивает к себе за талию и, носом вжимаясь в розовые волнообразные волосы, вдыхает цветочный аромат Coco Mademoiselle. После обеда, выйдя из кофейни, здание которой выполнено в европейском стиле, они направляются в университет. Он находится через дорогу, на которой, будто куда-то торопясь, с шумом сменяют друг друга машины. И из-за этого плохо слышно, отчего девушке приходится переспросить, когда они уже идут по пешеходному переходу. — Прости, не получится, — наконец тянет Чимин немного писклявым голосом, в улыбке обнажая ровный ряд белоснежных зубов. — Ко мне приезжает брат. — А как же учёба? Он же в Германии, — ведёт бровью Хосок, не забывая открыть дверь нужного им здания, чтобы пропустить девушку, которая кивает и продолжает сиять улыбкой. — Ночью получила от него эсэмэску, что сегодня прилетает. Так что увидимся только завтра утром, милый. — Она коротко чмокает его в щёку. Чимин заходит в аудиторию, призывно виляя накаченным упругим задом, скрытым под облегающей короткой юбкой, и цокая высокими каблуками. Оставляет Хосока одного в шумном коридоре. Направляясь к своей аудитории, он думает, что у Чимин прекрасная улыбка, но постоянная ложь (последнее из мыслей ускользает), на которую он, к удивлению, ведётся. Ведь она вроде делает его счастливым, по крайней мере, он видит хоть какое-то будущее, связанное не только лишь с работой. Кажется, он зависит от чувств, эмоций, которые вызывает она в нём. «Может, пора к психологу? А то это не норм уже…» — вдруг промелькнуло у него в голове. Находясь где-то глубоко в своих мыслях, Хосок ничего не замечает, пока направляется на лекцию по зарубежной литературе рубежа девятнадцатого-двадцатого веков. Но в следующую минуту он столкнулся со студенткой, у которой, видимо, первый день в университете: девушка выглядела очень рассеянной. Она младше его, ниже на целых две головы, а ещё, по-видимому, стеснительная, что было заметно по тому, как она покраснела, потупив взгляд в пол. Переборов неловкость, незнакомка тихо извиняется. А Хосок смотрит на неё, откровенно не понимая, что происходит. Слова её путаются, создавая звуковую кашу. Дальше она опускается на колени, чтобы собрать вывалившиеся из сумки тетрадь с учебником и ручки. Но она не остаётся без помощи: Хосок собирает разлетевшиеся вещи, складывая их в довольно милый пенал в виде кошечки, чему усмехается, заставляя незнакомку краснеть. «Чудная». Хосок смотрит на необычные глаза-лагуны незнакомки. На миг он задумывается: линзы это или она нечистокровная кореянка? Но отмахивает эту мысль, не считая её нужной, ведь скоро они разойдутся и вряд ли когда-либо снова пересекутся. — Прости, мне следует быть внимательнее. — Протягивает пенал Хосок и немного неловко улыбается, свободной рукой потирая широкую жилистую шею. — Так что это я должен просить прощения. — Спасибо, — проговорив, изнутри закусила уголок губ и из-под чёлки взглянула на него, при этом заправляя выбившийся локон за ухо. «Но милая…» Посмотрев на наручные часы, со слетевшим с губ: «Чёрт!» бежит к аудитории, не попрощавшись с девушкой. Преподаватель читал лекцию по английской литературе рубежа веков, большую её часть уделив Оскару Уайльду и его эстетической концепции. Хосок с друзьями лишь изредка что-то записывали, тем самым создавая очередной хаос из заметок в тетради. Они были увлечены обсуждением предстоящей вечеринки у их друга-старшекурсника, который, к слову, учился на другом профиле. Юнги и Намджун думали, что придётся долго уговаривать Хосока, с которым редко выбирались с того момента, как у него появилась не внушающая доверия девушка, но тот согласился, чему те не сразу поверили. — Признаться, мы спросили по фану, думая, что ты откажешься, как обычно. Хотели даже ставки делать, но поняли, что никто из нас не верит в то, что пойдёшь. — Да планы сорвались, — вздыхает Хосок, немного съезжая со стула, ноги вытянув, и между пальцев мучая ручку. — Хотел устроить романтический ужин, даже закупился уже, но Чимин занята. Кажется, она вовсе забыла, что сегодня три года, как мы вместе. — Блядь, да забей ты на неё уже. Так ведь всегда было: стоит случиться чему-то более интересному для неё, чем ты, — так она бежит туда, а на тебя забивает. Ей похуй на тебя и вас в целом, — пожимает плечами Юнги, глаза закатывая. Он сидит вальяжно, руку располагая на парте, что почти вплотную стоит за ними. — Ага… Кажется, это было последней каплей, раз Хосок начинает понимать, что три года назад нашёл не счастье, а свою погибель. Тогда Чимин казалась ему милой девочкой, невинным ребёнком, который вечно смеялся и просто обожал сладкое — особенно сладкую вату, моментально тающую во рту, чему она невинно улыбалась. Она была той, ради которой Хосок вставал по утрам и двигался вперёд, думая о будущем рядом с этой девушкой, заставляющей его видеть цветные краски. Он надел розовые очки. Но что же тогда случилось в её жизни, отчего она свернула не туда, проходя мимо указателя на перепутье? Хосок не знает. Он пытался понять, но не видел ни одной предпосылки, способной заставить её превратиться в суку. Наверное, поэтому он до сих пор пытается отыскать в своей девушке то наивное и невинное дитя, любящее аттракционы и крепкие объятия с нежными поцелуями в висок. Поэтому, видимо, и терпит её до сих пор — из-за прошлого. Стоит признать, что она — худшее в нём. Она — худшее, что есть у него. Она тянет его на дно, делая из него подкаблучника, не способного отказать. И от этой фальшивой куклы нужно избавляться, да только сердце слепо следует за ней. А может, оно давно сдалось, а Хосок даже не заметил?... . .
— Разве сегодня не три года вашим с Хосоком отношениям? — Странно, что он помнит. — Почему ты не с ним? Забыла? — Ты же знаешь, я никогда ничего не забываю. Это не свойственно мне, Гук-и. Я всё прекрасно помню. Я что, не могу побыть с младшим братом? — с кошачьей улыбкой тянет Чимин, повиснув на его плече, чтобы тот донёс её до кровати, подхватив под ягодицами. Год назад Чонгук уехал в Берлин, поступив на юридический факультет. Вроде бы прошло совсем ничего, а ощущение — будто целая вечность. Чимин успела соскучиться, ей не хватало его. Раньше, когда он был дома, ей было легче не обращать внимания на ссоры родителей… —Держи. — Чонгук протянул сестре наушник, из которых лилась их любимая музыка. Когда было тяжело и грустно, их спасал джаз, приятная мелодия которого успокаивала лучше всяких таблеток. Под него Чонгук кружил её в танце, ещё не подозревая об их особой связи в будущем. Стоило ему уехать, как ей пришлось столкнуться с одиночеством в огромном доме, с первого этажа которого периодически слышались ссоры родителей, которые не так уж и часто были там, а особенно вместе. Чимин не выдержала и пары месяцев, съехав. Тогда их родители находились на конечной стадии брака, когда уже единственное правильное решение — развод. И Чимин даже не отговаривала их. Ей было плевать. Даже в душе она не скрывала какую-либо терзавшую её боль от происходящего в семье. Будто бы все эмоции, что были ранее обострены до предела, отключились. Окружающая среда ли на неё так повлияла или только один человек — сложно сказать. Но виновно не общество, а всего-навсего цель стать желанной для единственного человека. Ведь милых и чувствующих девочек он не любил. И, по иронии судьбы, им был не Хосок. — Как относишься к разводу родителей? — Они лежали на двуспальной кровати, когда Чонгук спросил сестру, прижавшуюся к его груди и наслаждавшуюся перебиранием её мягких волос. — Не знаю. Мне всё равно, это их дело — не наше. — Не открывая глаз, Чимин лишь плотнее жмётся к брату и своим дыханием щекочет его широкую жилистую шею. — А на что тебе не похуй? На своего милого Хосока, да? — как-то ядовито усмехается Чонгук, резко сжимая её волосы, при этом оттягивая их, чтобы девушка посмотрела прямо в его глаза — тёмные, как сама бездна, в которую она так стремительно падает. — Нет. И на него тоже, — расплываясь в довольной улыбке, смотрит на брата. — О, да как же? — издевательски тянет, фальшиво удивляясь. — Похуй, а даёшь ему, стонешь под ним и сосёшь? — вновь с силой потянув за волосы, сквозь зубы прошептал на ухо Чимин. — Ты же знаешь, сестрёнка, что такой шлюхой быть мерзко, а? — Чонгук слишком хищно ухмыляется, кончиком языка скользя по своим губам и всё не отпускает розовые волосы. — Тебе ли об этом говорить? Сам-то свой член пихаешь во все щели, — презрительно шипит девочка-Барби. Несмотря на сильно сжатые волосы, она тянется обратно к шее, касается ладонью и цепляет зубами кожу, оставляя след. За это Чимин оказывается сжатой за горло, что её совершенно не пугало — в её глазах переливались огни адского, сжигающего всё пламени. — Но твоя-то лучшая. По телу Чимин пробежались мурашки, заставляя её слегка вздрогнуть, отчего Чонгук усмехнулся. Он в миг подминает женское тело под себя, в одной ладони с силой сжимая упругое бедро. Чонгук никогда не спрашивал разрешения. Он всегда брал. И сейчас собирался сделать это. Именно этого так не хватало Чимин целый год. Ведь Хосок никогда не прижимал её к любой поверхности спонтанно. Поэтому, несмотря на радость и гордость за то, что её брат поступил на юридический в берлинский университет, ещё больше она была довольна сейчас, когда он вернулся домой, никому ничего не сказав и переведясь в Сеул, соскучившись по телу своей сестры. Сжав бёдра, Чонгук, приподняв Чимин, прижал её к своей ширинке, о которую она потиралась промежностью, обхватив ногами талию. Обнимая за плечи, девушка с жадностью целовала мягкие губы, сминая и посасывая, кусая и зализывая. Полупрозрачный блеск со вкусом клубники размазался, а некоторые его остатки перекочевали на губы парня. Она соскучилась по такому, чего она не скрывала, как и Чонгук, который ладонью гладил её бедро, сжимал и шлёпал временами, возбуждаясь ещё больше от томных вздохов Чимин, а после под бельё проник, сминая ягодицу. — Он заметит, если я оставлю здесь засосы? — шепчет, пальцами скользя по шее. Вопрос, скорее, был риторическим, ведь Чонгук не ждал ответа, он знал, что его сестра не против. Опустившись к шее, начал покрывать её поцелуями и кусать, зализывая шершавым языком, затем всасывал кожу, оставляя следы. Чимин стонала то ли от боли, то ли от наслаждения. Чонгук всё же остановился на втором варианте, замечая, какой его сестра стала мокрой, когда, не переставая ласкать манящую кожу ключиц и плеч, вновь проник под ажурные трусики, двумя пальцами проводя между половыми губами, и на пару секунд резко проник на всю длину. Собрав влагу, он поднёс их к приоткрытым от частых томных вздохов пухлым губкам. — Пососи их, сладкая. Ты же любишь это. И Чимин без промедления принимает пальцы, плотно обхватывая их губами, прикрыв глаза, и чувствуя терпкий вкус своих соков. Она сосёт их умело и так увлечённо, словно в её рту твёрдый член, и, не отстраняясь, сдавленно стонет, глаза закатывая, потому что внизу в неё начали вторгаться пальцы другой руки. Их хозяин будто не знал о щадящем темпе, сразу переходя к быстрому, заставляя раздаваться хлюпания из-за вытекающих соков. — Хорошая девочка, — шепчет, наслаждаясь тем, как мокрые стенки сжимаются вокруг, и тем, как Чимин уже сама насаживается, двигая бёдрами, хныкает и стонет одновременно, не выпуская пальцы изо рта, язычком проходясь между ними, тщательно облизывая. Она возбуждена до предела, сердце колотится так, что будто готово вырваться из грудной клетки, а внизу всё пульсирует, сжимается, тем самым плотнее обхватывая пальцы, которые разводят влажные стенки, подушечками трутся, ласкают. И Чимин уже не знает, куда себя деть, в пояснице прогибаясь и губы свои до боли кусая, не пропуская сладкие, как её любимая вата, стоны, но те, несмотря на это, вырываются, сдавленные. И этим Чонгук недоволен. — Я не для того трахаю тебя, чтобы ты так безобразно стонала, сладкая. Он с силой шлёпает по упругой ягодице, оставляя краснеющий след, и сжимает, впиваясь пальцами, что до этого были внутри разгорячённого тела. Чимин хнычет от неприятной пустоты, а Чонгук рычит и буквально рвёт хрупкие ажурные белые трусики. Ухмыляется — это её любимое нижнее бельё. И обещает, что обязательно купит новое. Снова. Как раньше и как в день отлёта в Берлин. Следом же опускается, поцелуями проходясь по плоскому животику, прежде задрав коротенький топ на бретельках выше груди, не скрытой под лифчиком, и, разведя аккуратные ножки, грубо схватив за упругие бёдра, шершавым языком медленно, словно издеваясь, ведёт от дырочки к клитору, собрав терпкую на вкус смазку. — Всё такая же вкусная, — шепчет Чонгук, горячо выдыхая на промежность, отчего Чимин едва заметно бёдрами ведёт, тяжело вздымая грудь, готовая уже только от слов кончить. Чонгук понимает, что его любимая сестрёнка стоит на краю, готовая провалиться в бездну удовольствия, но он не торопится — лишь покрывает поцелуями и укусами внутреннюю сторону бедра, оставляя на нём засосы, пока Чимин в пальчиках сжимает покрывало, плавно изгибаясь в пояснице. Она, не решаясь перечить ему, уже не просит, а молит о том, чтобы он позволил ей кончить, перестал мучить. И она готова поверить в бога, когда мольба оказывается услышанной: Чонгук сосёт и иногда языком лижет в разных направлениях клитор, отчего Чимин слегка трясёт, а пальцы её с силой сжимают волосы брата, на затылок давят, прижимая к себе плотнее. Пара ловких движений пальцами внутри и языком на клиторе — и Чимин кошкой резко изгибается в спине, откидывая голову и срывая громкие стоны. Она дышит тяжело, пытается в себя прийти, но парень, как всегда, нетерпелив. Он ремень тянет со своих тёмных джинсов и, кинув в неизвестном направлении, расстёгивает ширинку, стягивает штаны вместе с боксерами лишь до колен. Лишь на короткое время отвлёкся, взяв смазку, что всегда стоит на прикроватной тумбе Чимин, и смазывает член, которым трётся о всё ещё до предела возбуждённую промежность. И только после проникает внутрь — без плавных движений и на всю длину, заставляя Чимин глаза распахнуть с немного болезненным стоном. Она отвыкла от настолько больших размеров. Отвыкла от брата. Но довольно быстро привыкает, пока Чонгук, темп не сбавляя, вбивается в такое запретное, как райское яблоко, тело, сжимая бёдра в огромных ладонях и жадно целуя шею, наслаждаясь тягучими громкими стонами и длинными острыми ноготочками на своих плечах. Молочная с примесью кофе кожа Чонгука оказывается вся в красных полосах. Шея, ключицы и внутренняя сторона шикарных бёдер Чимин — в засосах. Это своего рода закрепление дьявольского контракта, которым они продавали свои души в самые жаркие уголки ада. Кажется, будто они уже там, потому что оба тела разгорячены до предела, а в ушах раздаются человеческие — их — мольбы, но только не о том, чтобы прекратить муки, а о том, чтобы они продолжались настолько же бесконечно, какова в своих размерах Вселенная. — Ещё… Чонгук… Пожалуйста… Как в бреду, Чимин стонет не прекращая, стоя в коленно-локтевой позе, вжимаясь в постель под напором мужской руки, что прилагала все свои силы на то, чтобы давить на женскую поясницу, заставляя прогнуться больше, чем возможно. Она наслаждалась тем, как твёрдая плоть остервенело проникает в неё. Свободную руку Чонгук перемещает на затылок Чимин, грубо сжимая волосы, за которые тянет на себя, заставляя выпрямиться в спине и прижаться ею к своей груди. Чимин шипит и одновременно с тем наслаждается. Ей нравится боль с примесями сводящих с ума движениями бёдер, что стали немного медленнее. — Я ведь лучше твоего Хосока, сестрёнка? — рычит на ушко Чимин, после кусая его хрящик, отчего та глаза закатывает, совершенно не соображая. — Да… — это всё, что ей удаётся выдавить из себя, с большими усилиями ставя стоны на второй план. И Чонгук доволен. Он знал ответ, но слышать это из чьих-либо уст куда приятнее. А слышит он это от каждой девушки, что по случаю очередной вечеринки оказывается под ним или на нём — неважно как, главное — сам факт того, что Чимин не единственная, никогда ей не была и даже не будет. Чонгук целует её шею со спины, опускаясь ниже, убирая розовые локоны на другое плечо, входит как-то слишком медленно и даже, в какой-то степени, бережно. И этот контраст сводит Чимин с ума. Но она не хочет кончать при таком темпе. Она хочет словить оргазм, когда бы Чонгук вбивался в неё со всей силы. Возможно, поэтому она плотно сжимается вокруг плоти. И Чонгук срывает рык-стон, чувствуя такую узость, больно шлёпает по бедру, тем самым заставляя расслабиться, и, дождавшись нужного, что Чимин далось не без усилий, срывается на бешеный темп, кусая за плечо, оставляя следы зубов. Девушка подмахивает бёдрами навстречу, пока Чонгук в пальцах, что в смазке, одной руки переминает её твёрдый сосок, а другой — надавливая, массирует клитор. Она крышесносно стонет, вновь достигая пика. А Чонгук уходит не в большой отрыв, покидая развратное тело и, надрачивая себе, кончает на поясницу, вжимаясь в шею и рыча. — Я скучал по твоему телу, — подаёт хриплый голос, обнимая Чимин, голову расположившую на его груди. — Только по нему? Чимин, признаться, немного грустно от этого. Хотя таких чувств не должно быть по отношению к брату. Но она и не помнит, когда их векторы сместились по направлению к друг другу, отчего они начали заниматься сексом. Она не помнит, но и отказываться от него не собирается. По крайней мере, в ближайшее время. Хотя в глубине души понимает, что это неправильно. Неправильно любить и желать своего брата. — Не задавай таких сложных вопросов, Чи, — отмахивается Чонгук и встаёт с кровати, чтобы дойти до ванной и принять душ, но, совершенно не стесняясь голого тела, останавливается в дверном проёме, прижимаясь к косяку. — Кстати, давай куда-нибудь сходим? У меня есть одно место на примете. — Хорошо, — соглашается Чимин, растягивая губы в ласковой улыбке, а неприятный осадок от их разговора никуда не девается. — Кстати, почему не бросишь Хосока? — вдруг спрашивает Чонгук, когда они собирались — точнее, он, уже готовый, сидел на кровати, а Чимин полуголая бегала по комнате, пытаясь подобрать к чересчур короткому платью украшения, остановившись на чокере из розового кварца. — Он же тебе не нравится, — продолжал он, — сама говорила, что не твой типаж. — И что? Зато он делает всё, что бы я ни попросила. И меня это вполне устраивает, — натягивая на себя облегающее чёрное платье на бретельках, протягивает Чимин, при этом тихонько хихикая. Наверное, это единственное, что раздражает в ней Чонгука. Он не любит писклявых хохотушек. Но любит свою сестру. Точнее, её тело. Его изначально влекло лишь к нему — не больше. Чонгук даже представить не способен, как можно любить сестру как девушку. Зато без представлений знает, каково брать её на всех поверхностях, что попадутся на пути. К слову, спрашивает он её про Хосока не потому, что ревнует, а потому, что эгоист и собственник — это для него всё-таки разные вещи. — Но всё это и я делать могу. Разве нет? — недовольно цокает Чонгук и притягивает Чимин за талию, усаживая на колени, после чего она продолжает надевать на уши огромные серьги. А с чокером ей помогает Чонгук, готовый задушить девушку им, но сдерживается, застёгивая его и после чмокая в шею. — Чонгук, пойми, всю жизнь заниматься сексом друг с другом мы не сможем. Так что нужен запасной вариант. К тому же у тебя он ведь тоже есть, завёл же девушку в этом своём Берлине, так ещё и с собой привёз, — брезгливо морщит нос, пытаясь скрыть в тоне ревность, и поворачивает голову к нему, смотрит прямо в глаза и злится, но всё же ладонью касается немного шершавой от лёгкой щетины щеки. — И, пожалуйста, не забудь сейчас привести своё лицо в порядок. — Чмокнув в мягкие губы, она встала, чтобы закончить свои приготовления. Чонгук всё это понимает, поэтому поступил в университет в другой стране, чтобы быть подальше от Чимин, но не смог удержаться от возвращения в Сеул. А ведь у него вроде бы милая и скромная девушка — полная противоположность Чимин, такая, которых он не любит. Такая, какой раньше была сама Чимин, пока не изменилась под влиянием его предпочтений. И Чонгук порой удивляется, как его девушка до сих пор может оставаться прежней после всего того, что он с ней сделал. После его попыток полного раскрепощения её. Однако он соврёт, если скажет, что ему такое не нравится (но почему так не было с Чимин?).. . .
На часах почти восемь вечера. Ядовитый зелёный свет раздражает глаза, заставляя их раскрыть. Хосок морщится, трёт их, сев на кровати, свесив голову. Однако его ленная безмятежность резко меняется суматохой, стоило ему только посмотреть, который час. — Блядь, они же меня закопают заживо, если приду позже, — чуть ли не стонет Хосок, направляясь в душ. Через полчаса он должен встретиться с Намджуном и Юнги на пути к дому их друга, но Хосок, приехав из университета и тут же упав на кровать, уснул. Сегодня были одни лекции, на которых порой ужасно скучно из-за преподавателей, которые, словно вампиры, вместо крови высасывают силы студентов. К тому же Хосок любит впитывать информацию на практике, хотя и понимает, признаёт, что теория несомненно нужна для этого. Также в последнее время снова начинает мучить всё больше апатия, от которой, как он думал, избавился ещё три года назад… Сейчас же, стоя под немного прохладными струями воды, что каплями скатывается по точёному телу, спотыкаясь о каждый изгиб, Чон Хосок застревает в своих мыслях. Он думает о Чимин. Думает о том, как она предпочла брата ему. Да, возможно, это верный поступок, ведь она давно не видела его, но что-то под рёбрами неприятно скребло острыми когтями. Ревность? Обида? Подозрения на ложь? Подозрения на измену? Возможно, всё это можно соединить в одно, только выкинув из списка ревность. Хосок давно перестал ревновать Чимин к любому столбу. Не помнит, когда интерес испарился, но помнит причину. За красивой улыбкой начала скрываться личность, пропитанная скверной, она любит лгать и ловко пользуется этим. Где-то пару месяцев назад Хосок стал всё чаще замечать, что, отказывая ему, Чимин придумывает нелепые и порой несуществующие причины, при этом не краснея и взгляд не отводя. О вранье он «догадался», когда его ткнули носом, как какого-то провинившегося котёнка в горшок. Одногруппники рассказали, как видели его девушку в кафе, но не одну или с её противными подружками, а в компании довольно симпатичного парня. Однако тогда Хосок отмахнулся, оправдывая её тем, что это друг Чимин или вообще родственник, о которых он всё знал, но с которыми не общался, чтобы подтвердить свою правоту. Закрывал глаза он долгое время, но сегодня наступила точка невозврата. Ещё по пути домой он обдумывал произошедшее сегодня, и уже дома, когда упал на кровать, наконец решил, что нужно прекратить отношения, в которых ему максимально некомфортно. Ему надоело выполнять все требования девушки, которая не может даже вспомнить о их трёх годах отношений. Потраченных в пустую трёх годах… Направляясь из ванной, лишь бёдра обернув полотенцем, в чём не было нужды, потому что он живёт один, Хосок выглядел весьма решительным, что отражалось в его глазах-зеркалах. — Я не буду скучать, когда она уйдёт. Пусть Хосок и говорит это сам себе, но только понимает, что сама Чимин не уйдёт ни за что — слишком удобные отношения. Поэтому Хосок должен дать ей знать, что хочет закончить их отношения по-хорошему, пока этот странный паразитический союз не родил ненависть к Чимин. А он чувствует, что это скоро может произойти. Ведь в Чимин невидимая тёмная сущность, скрытая под ангельской улыбкой и противным писклявым голосом… Хосок приводит себя в порядок, но при этом особо не заморачивается, ведь времени уже не хватает: надевает первое попавшееся, валявшееся на стуле, наверное, несколько дней после того, как он в последний раз носил это. Пальцами зачёсывает каштановые волосы назад и считает, что готов. — Определённо красавчик, — смеётся, только глаза ничего не выражают: в них пустота. И уже скоро, накинув куртку и нацепив бейсболку, спешит на встречу с друзьями, не замечая, что пришла настоящая весна с её белыми облаками цветов, которые словно взлетают к небу, подобно бабочкам. Может, это начало чего-то нового? Может, это начало метаморфоз в его душе? Юнги сидит на заборчике, руками опираясь, и пинает жестяную банку из-под пива, только что выпитого им. На улице холодно, несмотря на пришедшую весну, а Хосок опаздывает, что его весьма раздражает. Он готов в пыль превратить эту банку, только Намджун отговаривает его, заставляя поднять свой зад и выкинуть жестянку в мусорный бак. — Если ты свинья, это не значит, что и другим захочется в мусоре жить! — прикрикивает на Юнги, дав подзатыльник. — Зануда, — шипит сквозь зубы, отойдя дальше от друга. — Ты что-то сказал? — Намджун не подаёт вида, что услышал, притворяется, щуря и без того узкие глаза, хочет уже сказать ему пару ласковых, но оказывается прерванным. — Бля, простите! — совершенно неожиданно выкрикивает Хосок, немного согнувшись и ладонями упираясь в колени, пытаясь отдышаться от пробежки, которую пришлось совершить после того, как посмотрел время на смартфоне, в котором заметил пару злобных сообщений от Юнги. Тогда ему стало страшно за свою недолгую жизнь. — Ты же знаешь, что я… — начинает Юнги, но не заканчивает, потому что Намджун тянет его за капюшон, не давая ему наброситься на Хосока. — Притормози, — обращается Джун к Юнги. — Природа на нём отыгралась за тебя, — кивает на запыхавшегося Хосока.. . .
Как и ожидалось, когда они пришли, вечеринка была в самом разгаре. Из-за Хосока они опоздали. Хотя не только из-за него, но и Юнги, который не захотел тратиться на такси, ворча по типу: «Такси — слишком уж дорогое удовольствие для бедного студента!» И Хосоку с Намджуном ничего не оставалось, как согласиться и идти пешком, зная, что их друг ни за что не откажется от своих слов, а заставлять его — равносильно самоубийству. Ещё при подходе к элитному частному дому они слышали оглушающую музыку и смех людей, что явно уже были далеки от трезвости. Они видели, как кто-то стоял у забора и, держа в зубах дымящую сигарету, покачиваясь, справлял нужду, не потрудившись зайти в стены дома. Не обращая внимания, парни прошли мимо, чтобы найти их друга — хозяина вечеринки и отпрыска проживающих в этом огромном коттедже с бассейном, в котором плескались опьянённые студенты, несмотря на середину марта — им было слишком жарко. Прошёл где-то час, они уже сидели на огромном диване гостиной, освещаемом лампами красным цветом, сама комната была оглушена музыкой, под которую толпа двигала телами в такт. Многие же только сидели и пили, курили и болтали. Что, в принципе, делали Хосок с Намджуном и Юнги. Последний же дошёл до такой стадии, когда превращается в милую кошечку, голову располагавшую на длинных и плотных из-за мышц ногах Джуна. Только милые кошечки не затягиваются, между пальцев держа косяк и выпуская дым-круги. И плевать, что совсем скоро будет до тошноты отвратно, потому что сейчас — очень хорошо. — Я решил расстаться с Чимин, — неожиданно говорит Хосок, прижимаясь к спинке дивана и ногу одну поставив на его поверхность, а потом делает затяжку, только, в отличие от Юнги, самодельных сигарет с обычным табаком. — А как же счастливое будущее с жёнушкой Чимин и вашими детками? — интересуется Намджун, потому что больше всего возмущавшемуся их отношениями Юнги было не до этого: он летал где-то не здесь. — Да блядь, надоело. Я делаю ради неё всё, в то время как Чимин отворачивается от меня в самый сложный период моей жизни или даже элементарно отказывается от встреч, находя время для других, но опять же не для меня. — Он тушит сигарету о стекло пепельницы и открывает очередную банку пива, после чего делает пару глотков. — Господи, спасибо! — Со смешком совмещает ладони, словно при мольбе, посмотрев куда-то вверх. — Ты всё-таки не безнадёжно потерян. — Намджун хлопает Хосока по плечу, смеясь достаточно громко, и тоже пьёт, но хороший крепкий виски, отчего после пары предыдущих стаканов становится заметно, что он пьян. — Она же шлюха, — морщится, как от кислого, думая о ней. У Намджуна были доказательства этим словам, но он до последнего не хотел называть их. Не хотел, чтобы Хосоку было больно ещё больше, а сейчас слишком пьян, чтобы воздерживаться от выражений. Хосок молчит. И только как-то слишком тяжело вздыхает, банку пива перекладывая в другую руку, а затем пятернёй скользит в волосы, зачёсывая назад и сжимая. Он не знает, что сказать. Раньше Хосок заступился бы за неё, стал бы оправдывать, но сейчас не видит в этом смысла. Но и спрашивать, почему Намджун так в этом уверен, не хочется. Всё-таки сегодня лучше поддаться веселью. В их разговоре Юнги не участвовал, но, несмотря на своё состояние, понимал отрывками. И от этого расплывался в ещё более пугающей улыбке, начиная следом хихикать, поднимая голову с колен Намджуна, заразившегося его смехом, и резко подался вперёд, накрывая чужие губы, которые развязно целует, кусая, упиваясь ими. Хосок ахуевает такой открытости, смотря на них, а после лишь усмехается, надеясь, что хотя бы его друзья счастливы, отношения которых ни для кого не секрет, пусть трезвый Юнги и пытается делать вид, что они только друзья. И снова подносит к губам жестяную банку, чтобы сделать пару глотков, но зависает не в состоянии отвести взгляд от девушки, видимо, первокурсницы, сидящей немного дальше него. — О, и новенькая! — Радуется незапланированной встрече Хосок, всё ещё не отрываясь от девушки с короткой стрижкой, которая попивает из трубочки апельсиновый фреш. По ней было видно, что ей некомфортно: она двумя ладонями держит стакан, опустив взгляд, и тянет из чёрной трубочки оранжевую жидкость, при этом сама она будто скована цепями. Девушки, сидящие с ней и буквально осадившие её, не дают ей расслабиться, всё хихикая и задавая глупые вопросы, бесцеремонно прикасаясь к ней и трогая её за волосы так, будто знакомы и словно она неведомый зверёк. Хосок думает, что это потому, что у неё голубые глаза и натуральные карамельного цвета волосы, что не совсем свойственно чистокровным кореянкам. — Что за новенькая? — Когда Юнги вновь укладывает голову на чужие ноги, крутится Намджун, пытаясь отыскать, о ком говорит его друг, но за этим следует весьма неположительный эффект: от выпитого виски всё плывёт и кружится. — Вон там — почти напротив нас. Столкнулся с ней сегодня, пока шёл на лекцию по зарубежке. Красивая, да? — Поворачивается к другу, но на месте его не видит, краем глаза замечая его бежавшим в сторону туалета — иначе вырвет прямо на одну из дорогущих вещей этого дома, чего не хотелось бы. Юнги тоже не отвечает: пару минут назад убежал завоёвывать всех своими танцами под оглушающую музыку и завыванием под неё. Так что Хосок остался один, но унывать не стал. Ещё до прихода сюда решив, что пора возвращать свою жизнь в нужное русло без тяжёлого груза. Думает: пора бы действовать. И он уже хотел направиться завоёвывать сердце какой-нибудь далеко не трезвой девушки, но вдруг замечает рядом с незнакомкой мутного парня, пока девушка, достававшая её до этого, отвлеклась. — Привет. — Рядом с ней садится худощавый смазливый парень, взгляд которого затуманен алкоголем, и закидывает на неё руку. — Не хочешь покурить со мной? — Протянув косяк, он взглядом проходится по ней, развратно ухмыляясь и нагибаясь к ней слишком близко. Видно, что незнакомке неприятно, она пытается убрать чужую руку, что совершенно не выходит. Хочет уже позвать на помощь кого-нибудь, но не успевает: Хосок тянет того за шиворот. — Не смей прикасаться к ней. — А что, девушка твоя? — давит ядовитую ухмылку парень. — Да, — шипит Хосок. — Бля, поделись на ночку? — говорит как о вещи. — Обещаю, вернётся к тебе не с такой кислой миной, — облизывается, цепляя взглядом её ножки. — Съеби по-хорошему, а? Обкуренный парень хотел возразить, но решил этого не делать, заметив устрашающий оскал со стороны Хосока, в глазах которого горела непривычная для него звериная дикость, и то, как его рука сжимается в кулаке. Поэтому он просто ушёл, решив замять ситуацию и не лезть. В это время девушка всем телом вжалась в кресло, словно пытаясь оказаться невидимкой, что у неё безусловно не вышло. А Хосок решил не оставлять её одну. Что-то подсказывало ему, что тот мутный парень может вернуться или прийти кто-то хуже него… Поэтому он захватывает бокал с коктейлем, столик с которыми почти пуст, и возвращается к коротковолосой девушке. — Могу присоединиться? — Хосок лучезарно улыбается, взгляд же нежный, хотя по нему видно, что их обворожительный хозяин немного пьян, его сдают расширенные зрачки, делающие глаза более чёрными. Девушки, исключая нужную ему, с которой те сидели рядом всё то время, кокетливо хихикают и положительно отвечают, будто обращались к одной из них, а Хосок только злится от этого. Поэтому, не убирая со своих губ улыбку и не отрывая от них глаз, говорит до жути холодно: — А может, вы съебётесь? Мешаете. Те обижаются, что видно по их раскрасневшимся от ярости лицам, и с задетым самолюбием покидают их. Он садится на пол, облокотившись на столик, напротив девушки и протягивает ей напиток, чтобы заменить её пустой бокал после апельсинового фреша. — И снова мы встретились, — довольно тянет уголки губ, радуясь тому, что девушка принимает его «подарок». — Мы, кстати, не успели нормально познакомиться. Меня зовут Хосок, а тебя? — Ему действительно интересно, он, признаться, давно не был настолько сильно заинтересован кем-либо. И это влечение ему определённо было по душе. — Тэхён. — Девушка смотрит на обладателя приятного голоса, неловко улыбаясь. — Красивая… — с губ Хосока непроизвольно слетает долго вертевшаяся в голове мысль. Он видит, как та ещё больше смущается. — Прости, я не должен был, наверное, говорить. Это слишком неожиданно… Но ты, Тэхён, и правда красивая. Очень красивая! — Хосок рукой тянется к чужому лицу и, не спрашивая, касается мягкой щеки, начиная поглаживать. — Спасибо. — Тэхён не убирает его руку какое-то время, наслаждаясь приятными действиями, а после вспоминает об одной вроде как важной детали. — Не стоит, — убирает руку, — у меня парень есть. В этот момент между ними в секунду образовалась толстенная стена, а надежды Хосока, наоборот, рухнули. Но о своей девушке он решил умолчать всё же. И нужно ли так просто сдаваться? Он думает, что, не будь он ей интересен хотя бы немного и будь ей так дорог её молодой человек, она бы точно не наслаждалась чужими руками на своей невероятно бархатной щеке. Намджун, прочистив желудок, собирался уже вернуться к друзьям, но останавливает себя, замечая то, что никак не ожидал когда-либо лицезреть… Девушка сидит на коленях, как кажется Намджуну, знакомого парня, смеётся и жмётся, будто ей мало близости, всё откидывая мешающие розовые локоны назад. Им словно плевать на окружающих, которые знают их как кровных родственников. И если в объятиях и сидениях на коленях почти ничего аморального нет, то мокрые поцелуи с языком и сжимающие упругие ягодицы сестры руки Чонгука — точно что-то ненормальное. Намджун откровенно в шоке, думает, что Хосок и остальные, если расскажет, точно не поверят, потому в пьяную голову стреляет молнией идея. Он шарится по карманам в поисках смартфона, а найдя, снимает короткое видео, при этом, не понимая почему, довольно давит улыбку. Пусть Хосок и решил бросить Чимин, но мог передумать, а это не даст ему такую ошибку совершить. Намджун хочет лучшего для своего друга, который ему как брат, поэтому сделает всё, что может потребоваться. Завершив съёмку, он выкладывает видео в сториз Instagram, подписав: «Что может быть лучше члена брата, не правда ли, @jeon_jimin?)))» Закончив с пакостью, Намджун неровной походной вернулся к Юнги, которого нашёл танцующим с коктейлями в руках среди толпы. — Эй, тебе не много будет? — смеётся Намджун, подходя, и, приобняв рукой за талию, забирает один бокал с напитком, тут же присасываясь к стеклу. — Что такой весёлый? — щурит лисьи глаза Юнги, еле проговаривая заплетающимся языком. — Скоро узнаешь, — хитро улыбается и целует того, всасываясь в нижнюю губу, держа двумя ладонями за шею, приподнимая голову. И Юнги не приходится долго ждать, потому что от первого посмотревшего покатилась волна, как эхо, обсуждений. — Видели? — Не, ну это мерзко. — У неё же вроде парень есть. Или это другая? — Жалко Хосока… — Бля-а, эта шлюха отхапала себе такого парня, а ебётся с другим? Что? С братом? Лютый пиздец… И голоса не прекращались, а взгляды так и косились в сторону Чонгука и Чимин, которой пришлось искать причину услышанного, для чего догадалась достать смартфон, который у всех в руках был. Увидев сториз, она с переполняющей её злостью уставилась на Намджуна. Она готова была накинуться на него, потому что он разорвал и выкинул в мусорный бак её планы на Хосока. Она даже не подозревала, что он и его друзья на этой вечеринке, так что не предполагала его присутствие здесь. Признаться, Чимин не знала всех друзей Хосока, думая, что он ошивается только с Юнги и Намджуном, на которых всегда смотрела с презрением. Много времени не потребовалось, чтобы об этом узнал и Хосок, который пошёл искать их, не замечая, что за ним идёт уже не незнакомка. — Это правда? — тыкая в неё смартфоном, на экране которого светилось то самое видео, морщится от презрения Хосок. Чимин лишь кивает, ничего не скрывая и наконец-то не притворяясь невинной девочкой, чтобы попытаться разрешить ситуацию в свою пользу: она не настолько глупа, чтобы противоречить таким доказательствам. — А я тебя защищал… — не скрывая отвращения, говорит он — так, будто плюнуть в их сторону хочет, но сдерживает себя, сжимая кулаки. — А ты и правда шлюха! Пиздец я доверчивый, — нервный смешок слетает с его губ. Хосок и подумать не мог, что любовником Чимин может быть её же брат… И это было хуже, чем если бы она изменяла с каким-нибудь его другом. И внутри него сейчас словно бушевала сама природа, словно кровь превратилась в лаву — настолько его ломало изнутри от жара агрессии, рождающейся в нём. Ощущение, будто кости переломаны. А все мысли в кашу, поэтому и ничего сказать не может. Не может и сделать шаг вперёд, чтобы врезать Чонгуку, а ведь кулаки наготове: он сжал руки до отпечатков ногтей на ладонях. Через пару минут он шумно выдыхает, успокаивая себя: «Ну врежу я ему, и что потом? Станет легче? Ничуть. Тебе не станет лучше от этого, Хосок. Чимин не достойна этого. Тем более она уже получила своё наказание». — И что, так и будешь стоять? Ну точно каблук и мямля, — скалится Чонгук, подогревая обстановку, не обращая внимание ни на кого — даже на свою девушку, которая, как оказалось, тоже пришла на вечеринку, на которую её пригласили новые одногруппницы, не дав и шанса на отказ. — Получается, ты с самого начала меня обманывал? — спрашивает Хосокова незнакомка, не ожидая ответа. Тэхён не хочет что-либо слышать. Не хочет слышать очередные лживые слова, на которые поведётся, как этот год велась на его признания в любви, время от времени замечая на его рубашке слегка ощутимый запах чужих духов, похожих на женские. Она лишь оставляет на его щеке жгучую, как её боль под рёбрами, пощёчину дрожащей рукой. Чонгук лишь усмехается, смотря из-под чёлки, и переводит взгляд с Тэхён на Хосока, хочет что-то сказать, но не успевает. Хосок спокойно уходит, лишь усмехнувшись мыслям о том, что и Чонгук теперь наказан жизнью. Проходя мимо Тэхён, которую охватывает боль, переходящая в истерику, он берет её за руку и ведёт на улицу, не обращая внимания на кучу глаз, смотрящих им вслед. Тэхён сейчас ужасно больно. Она, наивная девочка, верила Чонгуку. Верила, что тот действительно её любит, что та его нежность к ней не ложь. Ей казалось, что он тот человек, который предначертан ей судьбой. Несправедливой судьбой. Сейчас она потеряна. Она не понимает, что ей делать дальше, куда идти. Она здесь совершенно одна. Уехала от родителей из Берлина, только чтобы остаться с Чонгуком, с которым они сняли квартиру. Но Тэхён не собирается возвращаться туда, если только за вещами. Всё, что она собирается сделать, — это стереть Чонгука и всё, что связано с ним, из своей жизни. — Уйди… — продолжая захлебываться в слезах, шепчет она, думая, что это Чонгук с ней, — наивная. Хосок возвращается из глубин своего разума и сажает её на качели какого-то неизвестного двора, до которого они успели дойти. — Прости, — начинает он, — забрал тебя оттуда, не подумав, не спросив. — Неловко трёт шею, опуская взгляд на зеленеющую землю. — Что?.. А, нет, — мотает головой, осознавая нынешнюю ситуацию. — Я не про тебя. Спасибо. — Она пытается ладошками стереть солёные, словно море, дорожки, но слёзы не перестают идти. Хосок осторожно кладёт ладони на её румяные щёчки и смотрит на неё, приподняв её голову. Тэхён отводит взгляд. — Посмотри на меня, — просит Хосок, и она это делает. — Ты красивая, определённо добрая и милая, Чонгук не достоин такой, как ты, так что не смей расстраиваться из-за него. Слышишь? — Она вновь кивает. — А как же ты? — немного успокоившись, хлюпает носом. — Со мной всё в порядке. Переживу, — с едва заметной грустью произносит он, натягивая уголки губ в улыбке. — Расскажи… — замолкает: не уверена, стоит ли просить, но все же продолжает: — Расскажи, пожалуйста, как справиться с этим? Потому что мне кажется, что моя жизнь будто закончилась на этом, будто это её край, обрыв, с которого я сейчас лечу со страхом в неизвестную мне бездну. — Расскажу, — тихо говорит Хосок, всё смотря на неё. — Я обязательно расскажу тебе, Тэхён. Но расскажешь ли ты мне о том, как оказалась в такой ситуации?