Уставший Актёр

Весь город сияет; россыпь сотни гирлянд, фонарей и огни дикой магии разгоняли весь сумрак. Сегодня было шумно и на редкость людно, но Хаде удалось найти тихое место. Больше всего в своей жизни Джин ценит именно тишину. Он в который раз набирает в лёгкие воздух и выдыхает облако пара. Холодно. Хоть на нём и красное тёплое пальто, а на ногах ботфорты с достаточно высоким каблуком, минусовая температура брала своё. Белый снег ровно и красиво покрывал землю, спускаясь с неба пышными хлопьями. Новый Год выдался по-настоящему волшебным, ведь даже природа решила себя приукрасить. Рядом раздаются торопливые шаги, и кто угодно мог бы скинуть этот шум на бег ребёнка, но только не Хада. Мужчина даже толком развернуться не успевает, как его талию оплетают чьи-то сильные руки. Отнюдь не потому, что так пожелал их обладатель - нет, он просто споткнулся. Тонкие пальцы в чёрных перчатках натягивают слетевший с чужой головы капюшон, а с губ срывается поощрительный смешок. Из-под капюшона выглядывает парочка голубых глаз. Хватка на тонком поясе Джина становится более уверенной. Тарик встаёт на ноги, чтоб не грузить приятеля своим весом, а кристаллы за его спиной наконец-то расходятся по бокам. — Долго тут стоишь? — Тарик облегчённо выдыхает. Честно говоря, из собственного дома ему пришлось бежать, чтоб успеть вовремя, но зная Джина - тот наверняка пришёл ещё за час на место. Его пунктуальность порой поражала. Желание сделать всё вовремя и идеально - одна из черт, за что Тарик считал Хаду невероятным. Шатен качнул головой, склонил её набок, видимо, в мыслях прикидывая карту парка, затем взглянул на наручные часы, — Не важно. Кажется, мы хотели встретить Новый Год. Я знаю, где нам удастся перекусить без посторонних глаз. Тарик кивнул. Между двумя мужчинами мгновенно повисла тишина. Если б не было радостных возгласов детворы вокруг, то их прогулку можно было бы сравнить с походом на смертную казнь. Хада шёл неторопливо, плывущей походкой, словно даже сейчас находился на сцене в образе очередного своего героя. У него плотный график в расписании, выступления чуть ли не каждый день, и этим дышит столь удивительная личность. Честно говоря, брюнет и не рассчитывал, что его удастся вытащить в какое-нибудь людное место хотя бы на один праздник. Актёр театра и кино, человек, меняющий не только маски, но и свои личности. Тарика иногда прельщала мысль, что только ему удалось увидеть Джина настоящим, а не через маску, построенную им для социума. Лёгкий ужин в ресторане, на меньшее и нельзя было рассчитывать. Если Хада когда и заявляется в фастфуде, то явно не по своей прихоти, ведь его страсть - не скучные и аляпистые дизайны, а что-то необычное. Но Тарик видел по глазам, что красный шёлк на окнах и стулья с резными ножками явно не оправдали ожиданий Джина. Даже вино в фужере не смогло всё загладить. Его расстраивал факт столь мрачного и вдумчивого настроения своего спутника, и потому брюнет был несказанно счастлив покинуть душное заведение. Атмосфера давила, не позволяя сказать и слова. Все те нафуфыренные дамы и подобающие им мужчины... Хада был не таким, он отличался от той массы “высшего общества”. Ещё какая-то жалкая пара минут ходьбы и они оказались на площади в самый разгар веселья. Оставались считанные секунды до наступления Нового Года. Джин потирает ладони друг о друга, грея их, ведь даже через перчатки пальцы умудрились замёрзнуть. Хотя мало толку, когда вторая твоя рука - механизированный протез. Тарик берёт Хаду за живую ладонь и закрывает её своими, — Замёрз? — Немного холодно, — ласковый тон и тёплый взгляд грели не хуже телесного тепла. Джин делает шаг навстречу, шмыгает носом, и одного неосознанного жеста хватает, чтоб вновь оказаться прижатым к чужому телу. Они стоят далеко от толпы, в каком-то уютном закутке, где никто не увидит узнаваемое лицо актёра и не потревожит столь хрупкий покой. Поэтому Хада позволяет себе некую вольность. За спиной Тарика он стягивает с левой ладони перчатку, убирает её в карман и в одно движение забирается как под куртку, так и под натянутую на тело кофту. Чужой жар обжигает замёрзшие пальцы. Тарик вздрагивает от неожиданности и настойчиво хватает Хаду за плечо, когда его рука пошла по животу вниз. — Эй, ты куда полез? — брюнет шумно выдыхает. По звукам можно понять, что гулянка по поводу Нового Года шла полным ходом, так что, вряд ли на них кто-то обратит своё внимание. — Я же говорю, мне холодно, — уклончиво отвечает виртуоз, всё же отказавшись от своей минутной слабости. Как раз и пальцы согрелись. Джин снова натягивает на руку перчатку, чуть ёжится от неприятного чувства на лице. Мороз вовсе не щадит его кожу. От придирчивого взгляда голубых глаз не ушёл и этот факт. Тарик потрепал по голове Хаду, натянул на его голову капюшон и кивнул в сторону неба в момент восторженного крика всё той же мешанины вастайи, людей и йордлов. Пускай толпа и была относительно далеко, сложно не услышать подобный гам, — Загадывай желание. Хада поднимает взгляд наверх и замечает, что небо уже давно очистилось от пышных чёрных облаков. Осталась лишь россыпь звёзд, некоторые из которых стремительно падали куда-то вниз. Джин закрывает глаза, ясно представляя себе то самое новогоднее чудо, а потом кивает. Губы растягиваются в улыбке, — Пойдём ко мне, тебе далеко идти. Тарик лишь молча берёт его за руку, стремясь всё так же обдать теплом замёрзшие пальцы, и медленно плетётся к дому. В такие моменты не нужны слова. Достаточно прикосновений. *** В доме Хады всегда царил уют, несмотря на множество стеллажей с книгами, костюмами и обилием всяческих аксессуаров. В том числе - маски и оружие, искусно сделанное мастерами вручную. Ещё одна страсть столь загадочного актёра. Джин был рад скинуть с себя тяжёлое пальто и остаться в лёгкой бордовой рубашке, пройтись по своей квартире, где каждый сантиметр дышал эпохой барокко кроме, пожалуй, кабинета, коий больше напоминал студию криминалиста и каюту капитана одновременно. Доски с изображениями ранений, книги и карты, огромный стол, заваленный большим количеством нужного материала, а по середине лежит резная белая маска из слоновой кости. Тарик проходит за Джином в его кабинет и сразу же берёт в руки поделку, на что её хозяин не обращает внимания. Его взгляд блуждает по тем самым изображениям. Сейчас Хада изучает ранения и из них черпает своё вдохновение. Именно углубление в подробности убийства, изучение мотивов убийц давали ему возможность вжиться в роль. И, наверное, вдохновиться на новые свершения. Джин отступает назад, падает в кресло рядом со столом и тяжко выдыхает. Наконец-то они в тепле, и его щёки не горят от сильного мороза. — Думаю, что это - венец твоей коллекции, — Тарик усаживается на край лакированного стола, чуть сдвинув вбок стопку книг. Он щурится, наставляет маску на лицо Хады так, чтоб в прорезях можно было увидеть его глаза. Один повреждённый, а второй - обдающий каким-то обжигающим безразличием. Тарик едва ли научился отличать обычную усталость от тоски, ведь эти эмоции в лице Джина выражались одинаково. Стальные пальцы сжимают край маски, заставляя брюнета её отпустить. — Мои творения всегда должны быть идеальными. Каждая постановка. Зритель должен прочувствовать эмоции моего героя, вникнуть в саму суть и узреть все краски, — монотонно и чётко проговорил Хада, прислоняя маску к своему лицу. Как влитая, несмотря на то, что Джину всё таки приходилось придерживать её пальцами за край. Он видит блеск в глазах спутника, слышит едва ли уловимый резонанс кристаллов, решивших внезапно поменять свой строй. Подобное внимание льстит и невероятно располагает к себе, — Я давно не чувствовал такого прилива вдохновения. — По тебе заметно, — Тарик широко улыбается, протягивая руку, чтоб забрать маску. Невзначай касается чужой щеки, видит, как Хада склоняет голову вслед за мимолётной лаской и устало прикрывает глаза. Как только поделка оказывается на своём месте, брюнет поднимается со стола, упирается одной рукой в подлокотник так, чтоб нависнуть над Джином, а второй убирает опавшую на лицо прядь, — Выглядишь уставшим. — А ты - чертовски проницательным, — Хада закрывает глаза и потягивается на месте, издав сдавленный уставший стон, словно силясь подкрепить догадки собеседника. Подбородком опирается на стальную ладонь, наблюдая за шальным огнём в глазах напротив. Джин привык к говорливости своего спутника, к его выходкам, только вот никогда не мог предугадать, что же выкинет Тарик в следующий раз. На своём бедре он ощущает жар чужой ладони, пальцы скользят всё выше, и этой лаской брюнет притягивает к себе всё внимание виртуоза. Во взгляде Хады чувствуется тяжесть и непонимание... Ровно до первой слетевшей пуговицы с петли на штанах. Тонкие губы тронула улыбка, послышался тихий хрипловатый смешок, — Тарик… — Расслабься, — в привычной задорной манере перебивает он, опустившись на одно колено. На макушке ощущает тяжесть. Хада никогда не будет принуждать, только наблюдать и наслаждаться тем, что ему преподносит ситуация. Тёмные волосы Тарика легко проскальзывают между тонких пальцев. Джин и не скрывал, что ему нравятся эти мягкие и шелковистые пряди, украшением которых служат всё те же переливающиеся самоцветы. Виртуоз откидывается на спинку кресла, закрывает глаза и шумно выдыхает. Его рука сама собой собирает волосы Тарика и единожды оборачивает их вокруг ладони. Да, это определённо похоже на загаданное им желание… Мокрые губы касаются живота. Джин и не заметил, как ему задрали рубашку. Но то и не важно. Он расслабленно разводит колени, вздрагивает, стоило брюнету провести носом по едва заметной дорожке волос на животе. Тарик выдыхает ртом, и жар, проходящий сквозь ткань, опьяняет. Хада кладёт руку на затылок мужчины, пальцами совсем легко поглаживает кожу. Плотную ткань нижнего белья оттягивают ниже дозволенного. Редкие ресницы дрогнули, виртуоз кинул взгляд вниз. Широкий язык Тарика скользит от самого основания к головке, Джин невольно залюбовался; подрагивающие веки, тёмные волосы, чуть опавшие на лицо, и язык, оставляющий мокрый ровный след. Он мог поклясться, что сейчас получает не только физическое удовольствие, но и эстетическое. Жаркие губы накрывают головку, и чувствительная кожа сразу же встречается с мягким языком. Виртуоз не сдерживает томного вздоха, видит, как губы Тарика едва ли дрогнули в улыбке. Брюнет не думает останавливаться, скользит губами вниз по пульсирующему стволу, втягивает щёки и слышит тихий скулёж откуда-то сверху. — Тарик… — тихо повторяет имя Хада, силясь скрыть свой стон. Джин запрокидывает голову, стальной рукой убирает волосы со лба и вскользь облизывает губы. Влажный рот брюнета доставлял невыносимое удовольствие. Он умело пропускает головку в узкую глотку, и тут уже Хада не сдерживает стона. Пальцы судорожно сжимают волосы у самых корней, виртуоз не пытается давить или просить больше от своего партнёра, терпит опьяняющую ласку, каждое медлительное прикосновение к своему телу. Видимо, Тарик просто решил свести его с ума. Джин прогибается в пояснице, брюнет проскальзывает ладонью в образовавшуюся щель между креслом и спиной виртуоза и медленно, почти касаясь, проводит пальцами по позвоночнику, пуская разряд удовольствия вверх. Виртуоз опускает стальную ладонь, вцепляется в кресло до жалостливого скрипа кожаной обшивки. Пальцы другой руки едва ли слушались, потребовалось приложить максимум усилий, чтоб не вцепиться в чужие волосы и не причинить Тарику боль за то, что этот мерзавец настолько великолепен. После пыток тягучей лаской, он даёт насладиться ощущениями сполна. Джин напрягает ноги, хмурится, кусает нижнюю губу и шумно выдыхает, порой срываясь на тихие хрипловатые стоны. Брюнет чуть ли не урчит от удовольствия, редко сглатывает слюну, которая начала скатываться по стволу вниз; хоть он и пытался собирать все капли и лишний раз не пачкать виртуоза, но всё когда-то идёт не по плану. Например, он не думал, что в очередной раз так заведётся от голоса Хады, хриплых вздохов и его реакции на любую ласку. Стоит Тарику чуть-чуть коснуться поясницы пальцами, как Джин подаётся бёдрами вперёд и прогибается с невероятной грацией. Брюнет медленно отстраняется, чувствует, как вибрирует головка на его языке. С мокрым звуком он отрывается от своего занятия, заменяет рот ладонью, лишь на мгновение позволяя коснуться прохладному воздуху разгорячённой кожи. Джин изумлённо открывает глаза и замечает лицо Тарика напротив. Тот давит улыбку, как довольный кот, вытащив ладонь из-под спины, касается щеки, медленно перемещается на подбородок и проводит большим пальцем по влажной нижней губе. Стоит только начать обласкивать рукой каменный стояк виртуоза, как тот снова щедро одаривает своего мучителя стонами и томными вздохами. Джин одним своим видом доказывал, что страсть - это красиво; подрагивающие веки, липнущие ко лбу тонкие прядки волос, влажные губы, с которых, словно самая чудесная песнь, срывается стон, мешаясь с завораживающими вздохами. Тарик невольно опускает взгляд, видит, как виртуоз прогнулся в спине, как картинно сокращаются его мышцы живота. Хада словно сошёл со страниц самой развратной в мире книжки. — От твоих стонов мне просто сносит голову… — Тарик проводит носом линию по взмокшему виску и тихим шёпотом выдыхает прямо на ухо виртуозу. За это в награду следует стон и несколько умоляющее движение бёдрами. Ну, это брюнету так показалось, когда Хада вцепился в его плечо рукой и начал подмахивать в такт, загнанно дыша куда-то в шею. Член пульсировал в руке, Тарик отчётливо ощущал, что ещё немного, и напряжённое тело в его руках получит долгожданную разрядку. Губами касается виска, наслаждаясь тихим скулежом и тем, как звучит его имя, когда оно тонет в тяжёлых вздохах и стонах. Хватка на плече стала сильнее, а Тарик лишь ласково улыбнулся и тихо усмехнулся, — Ну же, Джинни, кончай… Словно этой команды и ждал виртуоз, ведь уже в следующее мгновение он хрипло застонал в чужую сильную шею, стискивая пальцами плечо. Мгновение удовольствия, а затем сладкая расслабленность во всём теле. Тарик совершает ещё пару движений, большим пальцам проезжается по уздечке, позволяя остаткам семени упасть на его ладонь. Чертовски не хотелось пачкать виртуоза, и у него это почти что вышло. Брюнет вытягивает из стопки книг белый хлопковый платок, всё с той же улыбкой на лице вытирает об него руки, а затем и живот Хады, который просто остался сидеть в своём кресле, лениво пытаясь натянуть на себя хоть что-то, кроме трусов. — И откуда в столь добродушном создании, как ты, появилось столько пошлости? — Джин не утаивает улыбку. По нему сразу видно, что он ничего не имел против произошедшего, просто спрашивал, чтоб не висела тишина. Только с Тариком он готов нарушить свой покой. — Откуда в столь изысканной натуре взялось столько желания? — Тарик с тихим смехом касается чужих губ своими, но не спешит уходить. Застыл на месте, чтоб ещё раз полюбоваться лёгким румянцем на щеках и той расслабленностью, — Чаю? Джин склоняет голову набок, чтоб опереться щекой на стальную ладонь, и вскользь кидает взгляд вниз. Тарик по одному лишь выразительному взгляду понимает, какой сейчас последует вопрос, — А ты… — Отдыхай, — перебивает он, в который раз касаясь гладковыбритой щеки Хады. В голубых глазах столько нежности и доброты, что виртуоз и не смеет спорить. В конце концов, если он сам не предлагает, то явно не хочет, — В другой раз. Ну так что, чай с сахаром? Хада и сам не понимал, почему брюнет так часто вызывает улыбку на его лице, ведь Тарик толком ничего такого и не говорит. Просто бывает рядом, когда это нужно, просто делает то, что от него нужно. — С сиропом. *** Прошло чуть больше месяца с момента их последней встречи. Дело вовсе не в ссоре между ними. Джин любил тишину и прежде всего ценил именно её. Подготовка к любому выступлению занимала у него не столько много времени, сколько сил слиться со своим персонажем воедино. Хада жаждал идеала, чтоб образ, предоставленный зрителям, навсегда остался в их головах. Яркие краски не сравнятся с эмоциями, дарованными виртуозом. В сегодняшней пьесе по случаю Дня Всех Влюблённых ему дали второстепенную роль. Роль убийцы, роль того, кому предназначено разлучить влюблённых. Вместо сострадания и ужаса в момент гибели главного героя, весь зал пришёл в восторг, стоило Хаде закончить свой монолог, пропитанный холодом и мраком. Тарик не мог сказать, что это неправильно по отношению к самому мотиву истории, ведь народ всегда стремился к персонажам, дышащим харизмой. К тем, кто одним своим видом способны заставить тебя что-то чувствовать. Брюнет сам не знал, главный ли он фанат сценического образа Хады или просто влюблённый дурачок, видящий в нём сам идеал красоты, но это и не было важно. После выступления прошло достаточно времени, чтоб можно было пересечься с Джином в гримёрке. Когда Тарик без стука открывает дверь, то только и видит, как обессилевший Хада падает на стул, стягивает с лица маску, а затем стремительно скидывает и остальную часть костюма, пока не остаётся только в штанах. Его грудь тяжело вздымается, виски мокрые от пота, щёки розовые от духоты. А на столе лежит около сотни валентинок, причём разложенные в две кучки. Брюнет постучал пальцами по дверному косяку, зашёл внутрь и захлопнул дверь, чтоб не впускать в помещение прохладный воздух. — Как всё прошло? Смотрю, тебя не обделили своей любовью. Джин хрипло посмеялся, из-под полуприкрытого века смотря на своего гостя. Тарик повернул дверной замок, чтоб сюда никто не зашёл в ближайший час, а может и два. Смотря сколько времени потребуется Хаде, чтоб прийти в себя. Виртуоз наблюдает за брюнетом, как тот подходит к нему, склоняется, подцепив со стола бокал с водой, а потом подставляет его к чужим пересохшим губам. Джин слабо мотнул головой. Протез шевельнулся в сторону валентинок. Пальцы подцепляют очередную из той разноцветной кучки и...снова там слова восхищения, от которых Хада скрипит зубами, — Какой в этом толк, если ни в одной из этих цветных бумажек нет пожеланий от тебя? Тарик замирает лишь на мгновение. Именно столько хватило, чтоб его лицо покрылось румянцем, а затем он опирается на подлокотник. Как всегда, губы разошлись в мягкой улыбке, а голубые глаза сверкнули теплом на манер самоцветов. Хада лишь хмыкнул, подпирая подбородок стальной рукой. Свет в глазах мужчины манил. Тёмно-синий оттенок, присущий небу во время шторма… Джин никогда бы и не подумал, что цвета разрушающей стихии могут быть настолько нежными, — Какой необычный способ предложить мне стать твоим Валентином. Хада одобрительно мигнул глазами, всё же отпивая прохладную воду из стакана. После выступления и раздачи автографов в горле была самая настоящая пустыня, а Джин не любил, когда его голос искажается в звериный рык. — Не вижу смысла писать тебе письма на манер маленьких девочек, если я вполне могу сказать это прямо в лицо, — широкая ладонь накрывает мокрый лоб Джина, отчего мужчина чуть выдыхает. Температура чужого тела явно была сейчас ниже, чем у него, оттого и возникало мгновение блаженства, подаренное лёгкой прохладой. Хада не отводит взгляда от Тарика, явно ожидая продолжения, но вместо слов его встречает прикосновение тёплых губ к щеке и тяжёлое дыхание. Брюнет проводит носом по мокрому виску, выдыхая слова прямо на ухо, — Тебе надо бы отдохнуть. Пошли домой… И Джин не стал сопротивляться. Всё тело пронзала усталость, но сильнее его терзало моральное опустошение. Такое бывает, когда отдаёшь всего себя какому-либо делу. Всего пара часов пути, и они наконец-то в доме Хады. Внутри всё выглядело так, словно после последнего визита Тарика здесь никто и не жил вовсе. Хотя всё встаёт на свои места, стоит лишь вспомнить, что целый месяц Джин обитал только в собственном кабинете. Подготовка к выступлению отняла у него слишком много сил. Но наконец-то всё закончилось. Виртуоз опирается руками на стол и замирает, долго буравя взглядом лакированную поверхность. Тарик прекрасно знал это чувство, ту пустоту, разрастающуюся внутри время от времени, когда вдохновение покидает голову и там совсем пустеет. Ни мыслей, ни желаний. Печаль в глазах того, кем ты дышишь - самое тяжёлое зрелище в мире. Брюнет огибает стол, со спины обнимает Джина и укладывает голову на его плечо. — Ты великолепно выступил. Хада в который раз хмыкает, — Рад это слышать… Пальцы стали снимать с петель одну пуговицу на рубашке за другой, пока грудь Джина не осталось голой. Виртуоз отрывает левую руку от стола, вновь сжимает шелковистые чёрные волосы, коих не касался так давно. И в этот момент чувствует облегчение. Словно и не нужны те тяжёлые мысли, не нужно абсолютно ничего в этом мире, лишь бы ощущать живое тепло за своей спиной и тихий ласковый шёпот. — Нужны ли тебе признания в любви, Джин? И Хада теряет дар речи. Ненадолго. Он никогда не задумывался об этом. Только слова Тарика заставили заглянуть вглубь своей души и понять, чего же он действительно желает… — Нет, определённо нет. Всё читается по твоим глазам, — Джин тихо ахает, когда с необычайной нежностью ладонь Тарика проходится по впалому животу. Голову немного ведёт, тело требует отдыха, — Пошли в кровать. Я ужасно устал. Тарик абсолютно спокойно отступает назад, позволяя Джину сделать пару шагов, но по дрожащим коленям понимает, что ему лучше вмешаться. Он подхватывает Хаду на руки. Кажется, виртуоз хотел что-то возразить, однако сам быстро понял, что совсем выбился из сил. Зайдя в спальню, Тарик неторопливо укладывает Джина на двуспальную кровать, помогает стянуть ненужные остатки одежды и забраться под одеяло. Хаде хватает пары секунд, чтоб провалиться в сон. Даже сияющие самоцветы гаснут, чтоб не мешать. Брюнет осторожно касается лба засыпающего виртуоза губами, тихо шепча: — С Днём Всех Влюблённых. Ты сияешь ярче всех кристаллов… И когда Тарик уже решился уходить, он почувствовал, как его ладонь сжали, кажется, не желая никуда отпускать. Хада уже тихо сопел, но, видимо, подсознание просило остаться рядом… Ведь только он мог заменить виртуозу то драгоценное вдохновение.