Её глазами.

      Найтвинг чувствовал, что закипает изнутри. Только что, стоило ему на секунду замешкаться, поправляя роскошные кудри, мимо прошёл какой-то самодовольный белобрысый индюк и бесцеремонно «отодвинул» его по очереди. Более того, этого заносчивого негодяйчика даже пропустили вперёд остальные участники отбора. «Всё из-за погон,» — решил неудавшийся актёр, провожая удачливого соперника взглядом. — «Не знал, что Лин такая же тупица, падкая на все эти побрякушки. Хотя… У него довольно смазливая мордашка. Интересно, а как он добился такого эффекта с волосами? Выглядят шикарно…»       По толпе прокатился удивлённый гул. В худощавом мужичонке геройского вида кто-то узнал коменданта. Люди сведущие (а в их кругах сведущими считались те, кто выписывал себе газету "Горсовет") мгновенно вспомнили фотографии, где офицер общался с пролетариями, раздавал гуманитарную помощь нуждающимся и (невиданное добродушие) поздравляя чумазых первоклашек с началом учёбы, обнимал их и дарил им подарки. В общем, меценат, филантроп и просто очаровашка. Стоило ли говорить, что присутствие такого важного господина вызвало у людей явное недоумение. Выглядело всё так, будто роскошного павлина каким-то ветром занесло в компанию растрёпанных голубей.       Конечно, нашёлся тот, кому столь бесцеремонное поведение господина не пришлось по вкусу. Мужичок не стал терпеть, как все, и недовольно проскрипел: - Вообще-то, тут очередь, так что потрудитесь... - Прошу прощения,- нарядный господин развернулся и по-змеиному воззрился на возмутителя спокойствия.- Что-то случилось? - Н... Ничего...- промямлил вмиг оторопевший шахтёр, который секунды три назад хотел высказать этому пафосному хлыщу всё, что о нём думал, но вдруг как будто речи лишился, и смог лишь с трудом выдавить это постыдное "н-ничего". Остальные же слова будто застряли в его горле. - Так это же прекрасно,- улыбнулся офицер.- Целее будем. Великая вещь - благоразумие, жизни спасает. Полагаю, стоит этому порадоваться. Ура, товарищи! - Ура!- словно сломанный орган, прогудел нестройный хор всевозможных мужских голосов. Радоваться было нечему, но перечить никто не осмелился. - Слава благоразумию!- продолжал куражиться офицер. - Слава!- уже увереннее прокатилось по толпе. - Виват бригадирской дочке!- неожиданное выкрикнул какой-то радостный выпивоха. Все тут же обернулись и зашикали на него. Как-то не хотелось всем скопом отправиться в каталажку за нарушение спокойствия из-за какого-то дурачка, не умеющего держать себя в руках. А ведь общеизвестно, что те, кто у коменданта не в фаворе, мгновенно отправляются в места не столь отдалённые.       Высокопоставленной офицер лишь улыбнулся, обнажая белые, словно жемчуг, зубы. Было видно, что дерзкая выходка пришлась ему по душе. - А он прав, товарищи. А ну-ка, все разом: бригадирской дочери... - Виват! Виват! Виват!- послушно заревела толпа, даже не замечая, что белобрысый господин быстро юркнул в квартиру и ловко захлопнул за собой дверь.

***

- Милая, к тебе...- раздался чуть подрагивающий голос Яргле из-за двери.       Лин насторожилась. Что могло так испугать её отца - двухметрового силача, которого жизнь трепала сильнее, чем революция - Каон? Небо обрушилось на землю? К ним из преисподней постучался Юникрон? Хотя едва ли это могло бы хоть как-то повлиять на флегматичного амбала. - Пусть заходит,- отозвалась женщина, не отрываясь от очередного наброска.       Скрипнула дверь, чьи-то шаги осторожно зашаркали по паркету. Лин продолжила рисовать, пытаясь максимально правдоподобно изобразить пульсирующую на виске жилку, готовую порвать сероватую кожу. Жаль только, что "натура" сейчас, скорее всего, решает бесчисленные дела государственной важности. Да позировать таким он точно не согласится: стыдится, должно быть. Хотя, стоит признать, выглядело всё это и впрямь экзотично, но по мнению самой Лин, не так уж и дурно. Главное: достойным фоном да атрибутикой разжиться, а остальной - дело техники. - Я в очередной раз поражаюсь неземной красоте ваших произведений,- раздался вдруг до боли, до ужаса знакомый "кукольный" голос.- Вы мне очень льстите...       Лин резко оторвалась от работы, ожидая наконец-то понять, что у неё окончательно поехала крыша, и проклятый офицер ей уже мерещится. Но нет. Это было чистой правдой - "обожаемый" комендант стоял посреди мрачной, заваленной различными вещами комнаты, приветливо улыбался, словно ничего не случилось и показывал ухоженным пальчиком на огромную гравюру. Сначала Лин и вовсе подумала, что изображение ожило и отделилось от пластины - так сильно портрет был схож с оригиналом. Потом она вдруг строго нахмурилась и вновь взяла с края стола набросок.       Нет, это всё же был не он. Такой идеальный, разодетый по последней моде, в лучшем парике, в маске и линзах: совсем чужой. И такой отвратительный. Букетик вон, опять же, притащил. Для чего? Кому? Не ей же. Она срезанные цветы не любит - непрактично. Зачем вообще пришёл? Разве что поглумиться над ней. Ещё бы: он - насильник, серийный маньяк (а Лин не сомневалась, что убийства в том интернате - тоже его рук дело), просто мерзавец - для всех душка, хороший парень, богатый и именитый. Он никогда не предстанет перед судом за свои злодеяния: никто не посмеет его судить. А она, прежде такая сильная, жалка и раздавлена, словно червяк, низвергнута в самую преисподнюю. Как разрушенный колосс, которого не просто сбили с постамента - ему обломали ноги, руки, даже спину - чтобы больше никогда не видеть, как поверженный титан поднимается вновь. Для неё всё кончено, она - падшая, отработанный материал. Во взглядах всех прошлых женишков она читала эту презрительную мысль, и, по правде, уже и сама верила в это. - Ваш портрет закончен, да,- глухо пробормотала женщина, стараясь казаться очень занятой и надеясь, что неприятный посетитель скоро уйдёт.- Оплату можете отдать моей матери... Вы её видели, такая немолодая напудренная дама.       Ни звука не раздалось. Лин вновь оторвалась от работы и измученно взглянула на коменданта. Тот неподвижно стоял и смотрел на неё, будто удав на жертву. От этого взгляда по спине пробежали мурашки. Лин тяжело вздохнула: разумеется, так просто её в покое не оставят. И о чём она только думала, когда на всё это соглашалась?! Ещё тогда, в подворотне, нужно было давать дёру, а не соглашаться на лёгкие барыши. - Я не за портретом пришёл...- в стеклянном голосе прозвучали человеческие нотки.- Я... поговорить.       Лин молча встала с колченогой кушетки, прошла через всю комнату и наглухо зашторила окно. Потом развернулась и так же медленно, будто ходячий мертвец, доковыляла до своего насиженного места. - Поговорить?- переспросила она, будто до этого не расслышала или просто не обратила внимания на его слова, будто на комариный писк или жужжание перекалившейся лампочки.- Что ж. Давайте поговорим, если вы так хотите.