☀️☀️☀️
— Братик! — Ну чего опять? — Намджун наклоняется к Хосоку, пока тот показывает пальчиком куда-то вперед. — Смотри, смотри, там лошадка! — мальчик показывает в сторону мужчины, что беседует с торговкой и держит за поводья осла. — Смотри, какая маленькая! — Хосок-и, это не лошадка. Это ослик. Малыш округляет глазки, прижимая к себе апельсин, подаренный минут десять назад одной старушкой, и привстает на носочки. — Ослик! — Ну нет, — тянет со смешком Намджун, останавливая порыв младшего брата. Тот смотрит сначала на уходящего мужчину вместе с осликом, а потом на Намджуна. Сердито так. — Побежишь, упадёшь, коленки поцарапаешь, а потом ко мне плакаться, да? — Но там ослик… — Дома я тебе покажу маленького ослика. Он живет на чердаке. Глазки загораются интересом, и Солнышко почти прыгает на месте, лепеча что-то непонятное, а старший в который раз умиляется, потому что его брат ужасно милый вообще всегда — когда кушает, купается в ванной с пеной, спит, и когда только проснулся, когда играет в саду или в песочнице; и когда просится смотреть ужастики с братиком, потому что «он ничего не боится, а в прошлый раз просто ужастик плохой был», чтобы потом ночью залезать в чужую кровать под одеяло или проситься проводить в туалет. И когда просит что-то особенное. Поцелуй, например. Намджун улыбается своим мыслям, вспоминая про время. — Ой-ой-ой, Хосок-и, опоздаем. — он заглядывает в тяжелый пакет, ради которого они и пришли на рынок, — Вроде все взяли, так что пошли, а то бабушка волноваться будет.☀️☀️☀️
Ночью Намджун просыпается от чего-то холодного около ног и тёплого рядом с грудью. А ещё мягкого под подбородком. — М? — Хен, мне страшно одному спать, можно с тобой? — Хосок пытается натянуть одеяло на спину, в чем старший ему помогает, обнимая и прижимая к себе. — Там около шкафа кто-то стоял. — Опять ужастики смотрел? — вздыхает Намджун и переплетает свои ноги с чужими в попытке согреть. — Ты с Сибири бежал сюда, почему ноги холодные? — Ну братик, — тянет младший, хихикая, потому что брат шикает на него и требует заткнуться, — Что, встаёт на милых мальчиков? — Ещё слово, и ты будешь спать на полу рядом с человеком около шкафа. — Я ведь так люблю тебя, братик, почему ты злой? Я сегодня даже поцелуй заслужил. — И каким же образом? — Не соблазнял и не трогал тебя весь день. Не мешал и тихо сидел в своей комнате. Вот наглый, а. Намджун разлепляет глаза и в темноте пытается разглядеть чужие губы. Те чуть приоткрыты и блестят в свете электронных часов на тумбочке, а юркий язычок пробегается по ним, только сильнее смачивая. — Ну же, братик… — шепчет Хосок, — Я хорошо вёл себя, я заслужил самый лучший поцелуй. Намджун все равно не сможет отказать. Когда его губы накрывают хосоковы, младший цепляется пальцами за майку на груди брата, тихо выдыхая в настоящий поцелуй — он чувствует чужой язык на своём — и придвигаясь ближе. — Почему мне нельзя любить тебя? С тобой хорошо и уютно, и я чувствую себя нужным. Такого не было ни с кем, а все равно нельзя. — Хосок дует губы, хотя в темноте Намджун видит грустные глаза, из которых вот-вот хлынут слезы. — Мы ведь уже говорили об этом, Солнышко. Ты можешь любить меня не как брата, но об этом никто не должен знать. Ты же взрослый, знаешь, что так нельзя. Я прав? — Прав… — Не слышу. — Ты прав, братик. Когда младший все же засыпает, Намджун ещё долго любуется красивым лицом, прежде чем тихо так прошептать: — Моё солнышко… Как же сильно я тебя люблю…☀️☀️☀️
— Вот и катись в свой Сеул! Уехал Намджун с небольшим скандалом и неприятным осадком, оставшимся после. Хосок сначала загрустил, потом спросил, точно ли брат хочет уехать, ну, а дальше пошло поехало… Конечно, он понимал, что всю жизнь не сможет быть рядом, не маленький уже, но отпускать так не хотелось. — Не расстраивайся, я же не навсегда. Буду приезжать в свободное время. — У тебя там будет много учёбы… И бабы всякие. Найдёшь себе кого-нибудь, а про меня забудешь. — А как насчёт тебя? Что, если ты себе найдёшь кого-нибудь, а про меня забудешь? — на это Хосок прикладывает ладошку к губам Намджуна, хмурясь. — Мне никто кроме тебя не нужен, и ты это прекрасно знаешь. Потом начался спор, в ходе которого младший смертельно обиделся и послал всех и вся, грубый поцелуй и слезное «я люблю тебя» от Хосока. Старший ничего не успел ответить, потому что вошла мама и поторопила их. Намджун садится на свое место в поезде и отпечатывает короткое «я тебя тоже», пока связь есть. Ехать уже никуда не хочется, но он тешит себя мыслью, что большой город даёт большие возможности, и это немного помогает. Ровно до тех пор, пока через несколько дней от контакта «Солнышко» не приходит сообщение. Простое «Я скучаю» выбивает из колеи совершенно, и Ким просто зависает над телефоном, перечитывая сообщение несколько раз. — Что там? — через его плечо в телефон заглядывает Чонгук (весёлый парнишка, с которым Намджун познакомился дня три назад. Вечно маленький милый кролик, бегающий за парнем со второго курса), — Оо, твоя девушка? — Брат. — Ааа… — понимающе тянет Чонгук, — Должно быть, вы с ним в хороших отношениях. Вон даже скучает, а мой только и делает, что страдает херней… А чего ты так смотришь-то? Напиши, что тоже скучаешь! — Мы с ним поссорились перед моим отъездом. — Ну и что? Действительно. Ну и что? Разве это повод молчать вечность и ничего не предпринимать? У них тут в конце концов любовь, хоть и не братская совсем, поэтому стоит что-нибудь ответить. — Я потом. Немного позже. Но ни потом, ни немного позже ответа не появляется, а на следующий день у Намджуна полнейший завал, и на следующий тоже, а когда он все же добирается до заветного сообщения, то с ужасом осознает, что прошло четыре дня. Четыре гребанных дня он не отвечал Хосоку, своему Солнышку, что, скорее всего, смертельно обижено и расстроено. Ким тянется к клавиатуре, но руки как-то сами закрывают чат и заходят в контакты. — Привет. Молчание. Ужасно долгое молчание, почти невыносимое, а потом тихий-тихий всхлип и такое же приветствие. — Почему ты не отвечал? Ты был занят? — Да, на меня очень много свалилось… Прости. — Так много, что ты не мог хотя бы смайлик отправить? — Хосок-и, пожалуйста, прости. Намджун вздыхает, облизывая пересохшие губы. Ругаться с Хосоком сейчас совсем не хочется хотя бы потому, что они в нескольких сотнях километров друг от друга, и примирительный поцелуй тут никак не устроишь. — Просто не делай так больше. — старший уверен, что с точностью может представить эти грустные глаза и надутые губы. — Хорошо. Дома все в порядке?☀️☀️☀️
«Хен, представляешь, я с классом могу поехать в Сеул на экскурсию с ночёвкой бесплатно, там только согласие родителей нужно!» Кажется, кто-то снова завис? Так и есть. Намджун смотрит на экран, понимая, к чему все идёт. Отмазаться учёбой не получится никак, потому что у них небольшие каникулы, о которых вся семья знает. Да и зачем отмазываться? Это отличный шанс увидеться с Хосоком, если рамки их экскурсии позволят. Через минуты три приходит ещё одно сообщение. «Мама сказала, что сможет договориться, чтобы ты меня забрал на какое-то время днем.» «если ты не против, хен…» Намджун улыбается, снова представляя лицо брата. Навярняка это опущенные уголки губ и просящие глаза. А ещё порозовевшие мягкие щечки, что старший так любит целовать. Прошло уже почти полгода с их последнего поцелуя. Полгода. «Как я могу быть против? Если мама договорится, то я тебе устрою самую лучшую экскурсию по Сеулу! ❤️» И уже через неделю он стоит около парка, куда должен прийти класс Хосока. Когда из-за поворота выходит строй детей в одинаковых красных кепках, внутри все сжимается до размеров Вселенной до взрыва, а глаза ищут стройную фигурку ужасно красивого парня, что смеётся с другом. За спиной у него рюкзак со смешными значками, а на руке браслет, который они с Намджуном вместе сделали ещё давным-давно. Старший подходит ближе ко входу и расставляет руки, когда Солнышко бежит к нему, крепко обнимая. Где-то в строе визжат девочки, но их почти не слышно из-за тихого «какая же ты козлина». — Я по тебе тоже скучал, Солнышко. — он треплет младшему волосы. — Вы Ким Намджун? — к ним подходит мужчина средних лет, видимо, учитель. Намджун кивает, и мужчина объясняет, куда и во сколько Хосока нужно будет доставить. —… Главное — в трезвом виде, а то потом всем прилетит. — Хорошо. — смеётся старший. — Ну что, идём? — обращается он к брату. Тот кивает и отлипает наконец от чужой шеи.☀️☀️☀️
— Значит, с учёбой все хорошо? — Более чем. — Хосок смотрит на фонтан, доедая свое мороженное. — Знаешь, о чем я думаю? — О чем? — Сегодня я снова буду спать с тобой. — А вот хрен, Чонгук не поймёт такой братской любви, так что найдём раскладушку. — Ну братик, — тянет Хосок, придвигаясь на лавочке ближе, — Я так скучал по тебе, ночей не спал, думал, как же ты там, и вот, что получаю? — Ты писал мне каждый день и спрашивал, жив ли я. Солнышко продолжает ныть до самой общаги, пока все же не устаёт. И вот тут появляется ещё одна проблема. Посторонних туда не пускают даже за милые глазки, значит, нужно искать другой выход. Чёрный, например. Когда железная дверь неприятно скрипит, братья морщатся и проходят внутрь. Темнота. Хосок до сих пор её боится, это видно, хоть он и старается держаться мужиком. И ещё одна проблема — Намджун совершенно не ожидал мокрого поцелуя сразу после того, как дверь его комнаты тихо закрылась. Он гладит брата по щеке, перемещая ладонь на его затылок, но все же отстраняется. — Прекрати, я не один живу, в конце концов. — он проходит к кроватям, где должен быть Чонгук, но того не наблюдается. Зато на тумбочке есть записка. «Ты там собрался делать что-то с братом (я вижу, как ты смотришь на его сообщения!), и иду к Тэхену, так что не у одного тебя будет секс сегодня ночью, растлитель несовершеннолетних! P. S. Не смей перепутать наши кровати, а ещё на твоей есть маленький сюрприз, чтоб легче шло, так сказать» Старший поворачивается и видит Хосока, с интересом рассматривающего тюбик смазки. Сейчас он видит, как Солнышко выросло. Если полгода назад, когда он уезжал, младший еле доставал до его подбородка, то сейчас они почти одного роста. Интересно, под одеждой он тоже изменился? — Ну братик, нам не нужно будет ужасно много времени, к тому же я всегда тихий, так что никто не услышит. — Всегда? — выгибает бровь Намджун. — Ну… — Солнышко отводит взгляд. — Возможно, я немного трогал себя? Но я думал только о тебе, братик, честно! Младший брат Ким Намджуна дрочил на него. Как мило. Но это не важно, потому что руки сами толкают Хосока на кровать и раздевают, не давая разуму и шанса. Боже, как прекрасно это тело, это стройное и такое хрупкое тело; как прекрасно на нем смотрится букет засосов и укусов; как прекрасно оно выгибается навстречу, а кто-то сверху произносит нетерпеливое «ну же», когда ноги раздвинуты, а поцелуи не прекращаются. Как прекрасно это лицо, даже когда брови нахмурены от неприятных ощущений; как прекрасен голос, чей хозяин тихо стонет из-за того, что братик «что-то задел». Как прекрасен человек, которого Намджун любит всем сердцем, Боже, как он прекрасен. И как прекрасно ощущать, как и без того узкая дырочка сжимается, доставляя слишком много удовольствия. Младший просит больше, глубже, тихо стонет, чтобы никто не услышал, и это осталось их маленькой тайной. Когда Намджун изливается после него, он готов поклясться, что видит в глазах напротив все звезды неба. — Как же ты прекрасен, — говорит он, пытаясь улечься на узкой кровати. Хосок краснеет. Минут пять назад он просил глубже, а сейчас краснеет, смущаясь. Он просит объятьев, и старший будет последней скотиной, если откажет.☀️☀️☀️
— Братик… — Намджун открывает глаза и видит Хосока. У того вся шея и грудь в засосах, и адекватное его возвращение учителю кажется невозможным. А если кто-то из родителей узнает… Ужас. Младший завернут в полотенце, видимо, успел сходить в душ, а глазки такие невинные-невинные, будто он просто упал где-то, а сейчас бегает как ни в чем не бывало. — Братик, — он улыбается, — Когда я проснулся, тут был такой… Чонгук, верно? Он сказал, что отмажет тебя перед преподавателем, а потом даст по шее, потому что ты не отвечал на его сообщения. — Солнышко присаживается рядом с кроватью на корточки, гладя старшего по голове, — Братик, ты тут? Намджун запоздало кивает и смотрит на чужие бедра, что тоже в синяках. Помнится, он их нехило сжимал. В таком состоянии странной заторможенности он находится весь день: когда они выбираются покушать, когда старший отводит Хосока до назначенного места на вокзале. Солнышко прилипает к нему, выглядывая свой класс, и, видимо, в самый безопасный момент целует. Обнимает за шею, не позволяя отстраниться, и, кажется, совсем не собирается делать это, наплевав на людей. Намджун снова слышит, как визжат девочки, и все же слегка отталкивает Хосока, напоминая о их местонахождении. — Иди, а то опоздаешь. — говорит он, однако прижимает к себе, не желая отпускать. — Я люблю тебя, братик… — Хосок грустно улыбается, но в следующую секунду его глаза наполняются слезами. — Нет, Хосок-и, не надо плакать, — старший зависает на секунду, вспоминая, как маленький Хосок точно так же стоял перед ним и беспомощно всхлипывал. — Я… — он задумывается на секунду, — Когда я закончу школу и приеду учиться в Сеул, хрен ты от меня отделаешься, понял? — Понял. — говорит Намджун, а когда Солнышко уходит к классу, тихо добавляет, больше для себя, чтобы и мысли ненужной не было, — Даже пытаться не буду.☀️☀️☀️
— Намджун-а… Черт, прекрати... На самом деле Хосок не хочет ничего прекращать, по нему все всегда видно, а по голосу слышно. Намджун продолжает выцеловывать каждый миллиметр любимого тела, надавливать на чувствительные точки и медленно подбираться к узкой дырочке, что все ещё растянута с их утреннего душа. Он отстраняется на минуту, пытаясь найти в тумбочке смазку, а младший крепче обнимает подушку, подгибая под себя колени. Ноги дрожат, губы болят от вечных покусываний, а голос, кажется, готов прозвучать в последний раз. Пальцы старшего снова в нем, такие длинные и идеальные, они заставляют громко простонать в подушку, кусая уголок, и видеть чёртовы звезды перед глазами. — Братик… — зовёт младший, — Братик, пожалуйста… Намджун ухмыляется и, смазав себя, удобно устраивается позади, медленно заполняя Хосока, что громко стонет, сжимает простынь, красиво выгибается, потому что хорошо до безумия, до закатывания глаз, до криков из-за правильного угла. Он подаётся бёдрами назад, отчего член в нем теперь максимально глубоко, ведь Намджун останавливается, сжимая чужие бедра, после, перемещая руки на тонкую талию, мучительно медленно выходит, а затем он снова максимально близко, и Хосок просто заканчивается как человек. Хочется раствориться в этом чувстве, когда тебе плохо и хорошо одновременно, когда любимый человек так рядом, когда никто не торопится, ведь впереди весь вечер и вся долгая-долгая ночь. Ведь впереди вся жизнь. Жизнь, которая всегда будет наполнена радостью и счастьем, улыбками и смехом, поцелуями и объятьями. Она будет наполнена их искренней любовью, самой сильной, о такой даже в книжках не пишут, Хосок уверен, что их любовь — это что-то неописуемое словами, непередаваемое чем-либо. Это самое настоящее волшебство, происходящее между ними. Это волшебство заставляет дрожать от любого прикосновения, невольно улыбаться от любого тёплого слова и громко стонать от каждого движения. Это Солнышко, собственно, и делает. Громко стонет для братика и красиво выгибается, немного меняя угол проникновения, отчего стеночки сжимаются, и Намджун рычит, вбиваясь в него с большой скоростью. Хосок снова видит звезды и валится на кровать, подрагивая. Ему непомерно хорошо. Он прикрывает глаза и чувствует тепло родного тела рядом, обнимает, перекидывая через Намджуна ногу, из-за чего немного семени вытекает из него, однако на это так плевать сейчас. Хочется просто лежать вот так, засыпая от нежных поглаживаний и слушая краем уха тихий шёпот, ласкающий слух. — Мне так хорошо… — еле слышно сообщает Хосок, хотя, если судить по голосу, создаётся впечатление, что он умирает. Умирает счастливым. — Я люблю тебя. Намджун снова совершенно глупо улыбается. — И я тебя.