Death's desire — Прежде чем я умру

А на следующее утро забрали Офрис. Мы сидели на лужайке и пили чай. Роса ещё не вся успела испариться с распускающихся цветов, поэтому изумрудные листья и нежные лепестки блестели в лучах солнца. Виэль с обожанием наблюдала за бабочками, которые сотворила Рис. Да и я от девочки не отставала, с восторгом взирая на серебристых малюток, что танцевали свой небесный воздушный танец. Хан лежал в тени дерева, сложив книгу домиком на лице, он самозабвенно спал, изредка неосознанно отгоняя комаров и мушек от себя. До этого он всё утро после завтрака катал неугомонную Эль на спине, играя роль лошадки. Со стороны дома послышались тихие шаги, трава зашелестела под ногами идущего. Я тут же обернулась и увидела помощницу Тэхёна, изменившую сегодня своему вкусу и одетую в чёрное пальто вместо кофейного мокко. – Доброе утро, Юрико. Будешь чай? – сразу же засуетилась моя подруга. Юки не улыбнулась нам. Она с грустью посмотрела на Офрис. – Пора, Рис. Ты должна подняться в башню. И только сейчас я заметила, насколько темны были синяки под глазами секретаря Такеши, их не смог скрыть даже макияж. Офрис кивнула, в полном молчании поднялась на ноги, перевязала белоснежные волосы синей лентой и подарила нам с Виэль прощальную улыбку, прежде чем уйти вслед за Юрико. С тех пор, как Рис увели, я больше её не видела. Время неумолимо текло. Сначала листья на черешне пожелтели, сад казался золотистым озером посреди величественной скалы – башни Стигмы, затем покраснел, а потом и этот лиственный костёр начал опадать, устилая землю пёстрым одеялом. Птицы, что гнездились на вершинах особенно высоких деревьев, сбивались в небольшие косяки и улетали на юг. Ночи становились холоднее, по утрам на лужах уже появлялась ледяная корочка, пока что хрупкая и тонкая, но бархатистый иней на кромке ледяных зеркал уже наводил на мысли о первом снеге. Одиночество. Оно стало моим вторым «я». Хотя со мной рядом были и Виэль, Юрико, Иреми и Хан, мне не хватало Рис. Она стала моим лекарством от боли, которую я причинила Чонгуку, от вины и самокопания, – самым лучшим душевным лекарством, которое, к сожалению, слишком быстро закончилось. И Чонгук… Он незаметно мелькал в моих мыслях, иногда я даже порывалась обернуться, чтобы увидеть его улыбку, полное недоверия или восторга лицо, когда встречала что-то необычное, пугающее или смешное. И тем больнее было резко осадить себя, заставить снова вспомнить, что его уже давно нет рядом. Я часто представляла Чона младшего. В воображении то и дело всплывали картины-отрывки из прошлого. Как он запрокидывал голову, подставляя лицо дождю, как ел с наслаждением любимые яблоки и мороженое, как хмурился, если ему не нравился сюжет книги или фильма. И как улыбался, словно мальчишка, когда видел дорогие машины, мечи или коллекционные фигурки, посвящённые Виртулу. Нет-нет-нет, мне нельзя было вспоминать Чонгука. Даже улыбаться нельзя. Даже смотреть на кофе нельзя (чтобы не вспоминать). И на мятные шампуни, кошек, черный цвет и красивых людей. После того, как сломалась первая печать, оставаться спокойной и бездушной ко всему стало сложнее. Иногда мне казалось, что я тихо сходила с ума без возможности поговорить с кем-нибудь по душам. Эмоции пришлось погрести под толстым слоем снега и льда, в моё сердце пришла жуткая удушливая зима, забыться от которой на некоторое время помогали книги. Я действительно тренировала свою выдержку на новеллах империи Самун. Литературная индустрия в этой стране цвела и пахла многообразием жанров, пейрингов и видов стекла: от самого лёгкого, приправленного горсткой юмора, гусиного стыда и неловких ситуаций, до тяжёлой драмы, разрастающейся в трагедию мирового масштаба. Писатели империи были ещё теми садистами, издевающимися над хрупким душевным состоянием своих читателей. Заодно я прокачивала свой уровень языка. К сожалению, в библиотеке Стигмы почти нереально было встретить книги, переведённые на всеобщий. Как я поняла, о Виртуле в башне толком и не слышали, Такеши был далёк от игр и виртуального мира. Нет, но больше всего меня в моём заточении убивало одно слово – «варенье». Юрико умоляла меня заготовить его на зиму, сказала, что господин Ким Тэхён просто обожает его и жить не может без чашечки горячего чая и черешневого джема поздним осенним вечером. Хотя казалось, что варю я это слишком сладкое варенье не для хозяина башни, а для его помощницы. – Вот в эти банки положишь варенье с косточками, вон в те – без косточек. И побольше сахара. – Без косточек? Их ещё нужно вынимать? Девушка кивнула. – Господин не любит есть с косточками… И я не знала, чего мне больше хотелось – смеяться или плакать? Никогда бы не подумала, что миссия Джина будет включать и такое занятие. Приходилось каждые двенадцать часов варить эти кастрюли с вареньем на огне по пять минут, затем остужать, оставлять в тёмном месте и вновь ставить на плитку. И так по новой, пока вся черешня на кухне в итоге не закончилась, а моя любовь к варенью, приязнь ко всему сладкому в целом и душевные силы не иссякли до последней капли. Поэтому я ускользнула из кухни при первой же возможности, благо, Иреми меня не выдал, пока Юрико отвлеклась, помогая Виэль намазать тосты с арахисовой пастой. Наоборот, он даже с помощью иллюзорных стрелок показал короткий путь до запасного выхода из башни. Я похитила очередную книгу из библиотеки Такеши и сбежала в самую дальнюю часть сада. «Закат окрашивал небо багряными цветами. Словно только двое остались на выступе: князь демонов и божество верхнего мира. Принц склонился над мужчиной в алых одеяниях, стараясь уловить каждое его слово. – Тогда, ваше высочество, вы знаете, почему я отказываюсь покинуть этот мир? Се Лянь не мог понять, почему в такой ситуации Хуа Чэн всё ещё был так спокоен, сам же он переживал до такой степени, что дрожал. Но всё же он спросил похолодевшими губами: – Почему?..» Выдохнула, прикрыла на мгновение глаза, предчувствуя, что следующая сцена не принесёт радости в и без того безрадостный мир. За этих героев я иногда переживала даже больше, чем за свою жалкую жизнь. «Хуа Чэн спокойно ответил: – Потому что у меня есть возлюбленный, который всё ещё в этом мире. Узнав ответ, Се Лянь был потрясён. Кажется, где-то он уже слышал эти слова. Хуа Чэн продолжал: – Мой возлюбленный – храбрый, благородный и милосердный человек. Он спас мне жизнь, и я смотрел на него снизу вверх с самого детства. Однако я хотел догнать его ещё больше, стать для него ещё более сильным человеком. Хотя, должно быть, он плохо меня помнит. Мы никогда по-настоящему не разговаривали. Я хочу защищать его…» Сжала пальцы в кулаки, пытаясь унять дрожь. «Не плакать. Нельзя плакать… сдерживайся, держись из последних сил, Союн…» – уговаривала я себя. «Если твоя мечта – спасти простых людей, то моя мечта – это ты…» Подняла голову, чтобы удержать слёзы. Ну почему, почему порой всего лишь одна фраза, маленькое предложение, сказанное с искренностью и обезоруживающей честностью, способна перевернуть мир в душе? Досконально пройтись по самым болевым точкам, оставить после себя только крошку из стекла и пепел умиления? «… в тот момент дыхание Се Ляня застыло, он, наконец, вспомнил. Тот разговор много лет назад всплыл из глубин его памяти. – И в чём же заключается твоё желание? Призрак ответил: – Я хочу защитить его. Часто у таких призраков посмертным желанием было нечто вроде «Я хочу сказать ей о своих чувствах», «Я хочу немного побыть рядом с ней» или даже более жуткое «Я хочу, чтобы она отправилась за мной следом». Но «защитить»… Такое поистине встречалось редко. Се Лянь замер в замешательстве и ответил: – Но ведь… ты уже не принадлежишь этому миру! Призрак произнёс: – И что же? – Если останешься по своей воле, не обретёшь покоя. Но призрака это совершенно не заботило: – Я согласен вовек не обрести покоя. Маленькая неприметная душа оказалась на редкость упрямой. Вообще-то подобные ему в девяти случаях из десяти становятся крайне опасными демонами. Но Се Лянь почему-то совсем не ощущал от этого призрака жажды убийства, так что беспокоиться не стал, только сказал: – Но если та, кого ты любишь всем сердцем, узнает, что из-за неё ты не обретёшь покоя, боюсь, это её опечалит, ведь она будет чувствовать за собой вину. Поколебавшись немного, призрак ответил: – Тогда я не позволю ему узнать, что остался, и всё. – Если она будет часто видеть тебя, то рано или поздно поймёт. – Тогда я не позволю ему узнать, что защищаю его…» Побелевшими костяшками я держалась за корочку книги, изо всех сил пытаясь найти равновесие, хрупкую грань, между восторгом и отчаянием. Я словно шла по тонкой нити над пропастью, с каждым шагом, с каждым новым словом боясь упасть в пропасть горящих эмоций. Но чем дальше шла, тем неумолимей меня тянуло вперёд. И не скажу, что эта опасная прогулка совсем мне не нравилась. Всё же да, признаюсь, я всегда была человеком, которому иногда доставляло наслаждение причинять себе боль. Душевную боль. «Тот призрачный огонёк в ночь фонарей, который он купил за несколько копеек. Тот призрачный огонь, который преградил ему путь перед Безликим Баем и не позволял приблизиться к опасности. То призрачное пламя, что кричало в муках за него в то время, пока сотня мечей пронзала его сердце…» – Ваше высочество, – тихо сказал Хуа Чэн, – я всё понимаю. Твою храбрость, твоё отчаяние, твою доброту, твою боль…» Сглотнула, похолодевшими пальцами переворачивая страницу. Ветер прошелестел вслед листьями, остужая моё покрасневшее от волнения лицо. «…твою обиду, твою ненависть, твою мудрость и твою глупость. Если бы я мог, то использовал бы себя как ступеньку, мост, который ты разберёшь после пересечения, кости трупа, которые нужно растоптать, чтобы взобраться наверх, грешника, который заслужил смерть от миллиона ножей. Но я знаю, что ты этого не допустишь, – сказал он, когда кленово-красный цвет его одежды медленно угасал…» Отбросила книгу, что с глухим стуком упала в высокую траву, и побежала через сад. Тропинка виляла, резко поворачивала, я чудом не врезалась в деревья. Определенно, романы были мне противопоказаны. Слишком много эмоций, слишком много стекла и ноющей неопределённости похоронено в них. Остановилась, только когда лёгкие стало неимоверно жечь. Прислонилась лбом к стволу вишни, стараясь выровнять дыхание. Но стоило мне прикрыть веки, как в сознании тут же появилась недавно прочитанная сцена. «Для меня ты в беспредельном великолепии – это ты. И ты, упавший в грязь, – тоже ты. Главное здесь «ты», а не «какой» ты, – Хуа Хуа подмигнул Се Ляню, приподнял бровь и добавил: - И для меня это в той же степени верно…» Всхлипнула, теряя остатки самообладания. Мне всё сложнее было сдерживаться, оставаться хладнокровной посреди бушующего океана внутренних страстей. Хотелось беспричинно бегать и смеяться, орать в голос на луну и целый свет, плакать навзрыд и тихо сходить с ума где-нибудь на краю мира. И всё же я не выдержала и запрокинула голову к небесам, позволила одной единственной слезе скатиться по щеке, прежде чем обречённо выдохнуть и запечатать сердце во льду сдержанности. – Ты ведь Союн? Вздрогнула от незнакомого голоса, что раздался почти над самым ухом. Повернувшись, я увидела молодого хиленького паренька лет шестнадцати и девушку не старше меня, одетых в бело-серую форму, которую носил весь обслуживающий персонал башни. – Не бойся, мы от Сокджина, – поспешила добавить незнакомка, опережая мой вопрос. Тут же успокоилась. Эту парочку я не раз видела на нижних этажах Стигмы. Всё же Джин сумел подослать своих шпионов в логово врага? – Он что-нибудь просил передать? Собеседница покачала головой. – Не на словах. – Вот, – юноша протянул холодный стеклянный пузырёк. – Это яд. Без цвета и запаха, его не обнаружит даже обережная магия, – просветила меня девушка. – Используй его, когда будешь уверена. Мастер Сокджин ведь проинструктировал тебя? Кивнула, разглядывая флакон на ладони, заворожённая его простотой и одновременной смертельной опасностью, которую он нёс. Но когда подняла голову, подручных Джина уже и след простыл. Я даже не слышала их шагов, словно они в воздухе испарились. Вздохнула и опустилась прямо на траву. Травинки защекотали открытую кожу рук и ног. Поднесла флакончик к лицу, прозрачная переливающаяся жидкость заискрилась на солнце. Забавно, люди иногда так умны – способны придумать самый безопасный и тихий вид смерти, но не лекарство от неизлечимой болезни. На миг, всего лишь на миг проскользнула мысль воспользоваться этим «даром» для себя. Подбросила пузырёк несколько раз, глубоко вдохнула прохладный воздух, выдохнула и всё-таки положила его в карман кофты. Я смутно представляла, как смогу использовать этот яд. Я даже Ким Тэхёна ни разу за всё время, пока здесь, не видела. Что уж говорить о еде, которую он ест. Разве что только подлить во все банки с вареньем? Вот будет-то картина – убийство мирового масштаба, если эти банки с проклятым вареньем попадут в массовое потребление. В итоге я просто решила вернуться в ставший родным летний домик, куда уже должен был принести ужин Иреми. Сегодня мы собирались посмотреть очередной фильм из коллекции, которую по-тихому таскали из башни. В Стигме находился огромный зал со старинными видеографами и пластинками с кассетами. Понемногу я начала проникаться эстетичным кино прошлых столетий, такое искусство позволяло отрешиться от реальности. Каждый раз, когда в сознании проскальзывала мысль о том, что нужно всё же заняться миссией Джина, хотя бы попытаться что-нибудь разузнать существенное, я немедленно прогоняла её, уговаривая себя хотя бы ещё на один день побыть обычной девушкой, не замышляющей преступлений уровня смертной казни. Не прошла я и пяти минут, как наткнулась на небольшую очищенную полянку. Земля вокруг была возделана, ровными аккуратными рядами красовались грядки, на которых росла разная зелень и цвела радужная капуста. И посреди всего этого многообразия овощей и сорняков стоял на коленях – кто бы мог подумать? – сам Тэхён Ким-Такеши собственной персоной и выкапывал червяков из почвы. Раздвинула ветви, чтобы рассмотреть эту картину в деталях, но тут же громко чихнула, сама не ожидая такой подставы от себя. – Кто здесь? – испуганно оглянулся господин хозяин башни. Сейчас Тэхён походил на крохотного напуганного котёнка, копающегося в земле. Его большие глаза были широко открыты. Пришлось выйти из зарослей. – А, это ты… – Такеши сразу же расслабился. – Почему каждый раз, когда мы с тобой встречаемся, ты то и дело чихаешь? Пожала плечами, наблюдая, как наследник благословенного рода поднимается с колен и закрывает контейнер с червяками. Подошла чуть ближе и тут же уловила слабый аромат полыни. Огляделась в поисках пионов. Ещё свежи были в памяти события, последовавшие за внезапной перекрёстной аллергической реакцией на эти растения. Но в небольшом садике не росло ничего, напоминающее цветы, только странный набор овощей и зерновых культур. Ким вытер руки тряпкой, взял огромный ящик с картофелем и положил в него букетик из нескольких веточек полыни, пару пучков гороха и контейнер с червями сверху. – Чего встала? Помоги мне донести эти початки, – он кивнул на два ведра, полные кочанов кукурузы. Подняла я их быстрее, чем осознала, что делаю – слушаюсь приказов Такеши. – И вон ту корзинку, – указал парень. Корзинку с желудями? И где он их только откопал? И зачем ему всё это? С каждой минутой вопросов возникало всё больше, но задавать я их не решалась, боясь снова навлечь на себя наказание в стиле «не давайте ей есть и пить несколько дней». Мы в полном молчании направились в сторону башни. Я, стараясь не подавать виду насколько мне тяжело, бодро семенила за широко шагающим по своим владениям хозяином Стигмы. И только у центральной лестницы в главном холле я замерла, не зная, что делать дальше. Поставить ношу на пол или последовать за парнем. – Идём, – бросил он, уже поднимаясь по ступеням. И я, схватив поудобнее ручки вёдер, поглубже вдохнула и направилась за ним. Второй этаж, пятый, шестнадцатый, на двадцатом мои лёгкие уже горели огнём, на тридцать четвёртом я не чувствовала пальцев побелевших рук, на сорок восьмом мои ноги начали дрожать он напряжения. И если бы не безумно красивый вид за стеклянными, немного затемнёнными окнами лестницы, позволяющий отвлечься, я бы точно сошла с ума от восхождения. И всё бы ничего, но впереди топал ничуть не уставший господин Тэхён, несущий огромный ящик чуть ли не в два раза тяжелее моих вёдер. Мы ни разу не передохнули, пока не добрались до личных апартаментов Такеши. «63» – гласила надпись на стене. Я с грохотом поставила свой кукурузный груз и тут же свалилась рядом на прохладный пол. – Воды… – жалобно просипела я. – Вода в графине на столике в гостиной, – любезно просветил меня теневой император. Он уже опустил рядом с моими вёдрами свой ящик и лёгкой походкой заходил во внутренние покои. Заставила себя подняться и доплестись до того самого столика, не обращая внимания ни на что, кроме стакана воды, к которому припала с маньячной одержимостью. И только удовлетворив жажду, смогла оглядеться. Из гостиной вело несколько дверей, большей частью деревянные и массивные, они пугали одним своим существованием – страшно было представить, что могло находиться за ними. Но вот одна дверь привлекла особое внимание – стеклянная, выходящая на балкон, на котором раскинулся целый зимний сад с вечнозелёными растениями в кадках, белыми камешками, чистым декоративным песком и небольшим фонтанчиком. На такой высоте растениям трудно было расти на открытом воздухе, поэтому и магии в этот сад было вбухано немерено, как и во всю башню Стигмы. Огромное V-образное здание, построенное с помощью чуда технологического века, поразительное, захватывающе дух и заставляющее терять дар речи. И я даже не запомнила тот момент, когда очутилась на этом балконе. Я стояла над пропастью, облокотившись о парапет, и смотрела на пёстрый осенний остров черешневого сада посреди столицы. Жемчужина империи растянулась на многие километры вокруг, лес из высотных зданий сменялся крохотными крышами домиков спальных районов, торговые проспекты парками и скверами. Главная улица широкой прямой лентой тянулась с востока на запад, разрезая город на две части. И там, вдалеке, за туманной дымкой смога, сиял в лучах заходящего солнца громадный дворец императора. Да, этот вид стоил моей одышки и гулко стучащего сердца, мучений на лестнице длиною в шестьдесят три этажа. Определённо. Не знаю, сколько я так простояла, очарованная картиной внизу, но когда, наконец, очнулась, и повернулась, чтобы уйти, встретилась взглядом с Такеши. Тэхён уже успел помыть руки и сменить верхнюю рубашку. – Ты куда? – Что? – Куда ты идёшь? – Обратно в сад. – Нет. Вскинула брови, не до конца понимая, что от меня хотел наследник из благословенного рода. А он одарил меня далёким от восхищения взглядом и тихо вымолвил: – Теперь ты будешь жить здесь. Всё внутри меня похолодело от этих слов. Чем я заслужила такое… такой подарок? Наказание? Что значили эти слова? – Почему? Такеши молчал, пристально меня изучая. Его светлые, чуть волнистые волосы ерошил ветер, серёжка-капелька мерцала бирюзовым пламенем. Как и глаза. Иногда дар, если был очень сильным, частично менял внешность человека, окрашивал волосы в непонятные цвета, у некоторых магов даже сверкали ладони, кожа или зубы. У Тэхёна же это были глаза, которые сияли лунным светом вне зависимости от яркости ночи и темноты дня. – Знаешь, мои люди пытались найти про тебя хоть что-то, любую информацию. Но ничего, никакой истории, записей о рождении, никакого досье. Ты с неба упала? «Как и на тебя нет, господин Тэхён Ким-Такеши», – подумалось мне тогда, прежде чем я ответила с бесстрашной усмешкой. – А если и так, то что? Мою улыбку отзеркалили. – Да? – Тэхён склонил голову набок и добавил проникновенно: – Тогда добро пожаловать в ад, обречённый ангел с обрезанными крыльями. – Боюсь, у меня никогда их не было.

«Ведь я пришла сюда, чтобы убить тебя, Ким Тэхён…»

× × Death’s desire × ×