*** Дин
Рюкзак со злостью был швырнут на пол, задев прикроватную тумбочку, которая тут же зашаталась, скрипя передней ножкой. — Воу, воу, полегче, тигр, — окинул я беспокойным взглядом младшего братишку, с грохотом севшего в старое пыльное кресло, и отложил бумаги, касающиеся очередного дела. — Что уже стряслось? Он молчал, обдумывая ответ, и задумчиво покусывал нижнюю губу, а затем выпалил на одном дыхании: — Научи меня целоваться! Узоры на слегка пыльном цветастом ковре вдруг показались мне чрезвычайно занимательными, и я принялся сосредоточенно рассматривать их. — Дин, я серьёзно! — не унимался он. — Сегодня я познакомился с милой девчонкой из противоположного класса. Мы с ней сидели на улице, когда была перемена, а потом она подсела ближе и… — Ничего себе! — не поверил я своим ушам и присвистнул. — Она тебя поцеловала? — Нет, — замялся он. — Я сказал, что мне срочно нужно идти, а потом ушёл… Вот что тут ответишь? В его годы я отчаянно боролся с природной застенчивостью и со временем стал смелее, чем был на самом деле. Никто даже и не подозревал об этом моём качестве, но Сэм… Он ведь совсем другой. Когда живёшь с кем-то в такой вынужденной близости, узнаёшь даже самые незначительные мелочи, и хотя брат многое скрывал, если ему нужен был ответ на вопрос или совет, он всегда шёл ко мне. В общем-то ему не к кому было больше идти. — Тренируйся на персиках, братец. Он злобно фыркнул и удалился, захлопнув дверь с такой силой, что штукатурка обвалилась. Несомненно, он рассчитывал на другой ответ, и мне стало стыдно, что я скорее посмеялся, чем реально помог. В его возрасте да с его характером всегда будут проблемы с девушками: он будет гадать, как заговорить, будет теряться в разговоре, не будет знать, когда наступит момент для поцелуя, а о первой близости вообще молчу… И кто должен помогать ему? Я. Потому что старший брат — это навсегда. Я им стал, им и умру. Женщина, по просьбе отца приютившая нас на время, уже легла спать. Я поспешно собирался на вечеринку к ребятам, с которыми познакомился, поэтому пошёл в комнату Сэма попрощаться. Но что-то заставило не распахнуть дверь, а лишь тихонько приоткрыть. С грустью я смотрел на то, как он упражнялся, целуя персик. Больше всего на свете в тот момент захотелось откинуть куда подальше тот персик и научить его целоваться, вот только как?.. Так ответа и не найдя, я тихо закрыл дверь, чтобы потом громко постучаться, давая ему время спрятать «следы преступления», и наконец сказать об уходе. Он ничего не ответил, только кивнул, молчаливо провожая укоризненным взглядом. А когда на вечеринке я в очередной раз целовался с незнакомой девицей, в мозгу отчего-то всплыл образ Сэма и его губы. Я подумал о том, что во что бы то ни стало должен дать узнать моему брату, как это — целоваться по-настоящему.***
Проходили недели, а Сэм так и продолжал оставаться не целованным. Иногда вечером или ночью я заходил в его комнату, чтобы пожелать спокойных снов и узнать, как он, и наблюдал его с теми же злосчастными персиками, которые ну никак не хотели отвечать на его поцелуи! Должен отдать должное, он был упрям и с очевидной регулярностью упражнялся на них, пока я всё не находил подсказок, как решить его проблему. — Собирайся, у нас важное дело, — сказал я как-то вечером, получив сообщение от отца о двух случаях убийств неподалёку, которые и надлежало изучить вдоль и поперёк. Мне не нравилось, что Сэм был втянут в это. В шестнадцать лет разве что в футбол с парнями играть можно, а тут какие-то монстры. Вдвоём было веселее, чем одному, это правда, но волнение о нём делало меня уязвимым… Приходилось одновременно оберегать и его, и себя, хотя безопасность первого волновала меня куда больше. Дело и впрямь было по нашей части — оборотень, и в какую-то минуту мне вдруг до скрипа зубов захотелось отправить брата домой. Он с ними ещё не сталкивался, в отличие от меня, только читал. — Это обычное дело, я сам справлюсь, — заверял я, пытаясь спровадить его подальше. — Забудь, Дин, я не уеду. Отец мне голову оторвёт, если такое недоразумение одного оставлю. Из уст младшего братишки подобная фраза прозвучала смело, но я был признателен: он беспокоился обо мне не меньше, чем я о нём, хоть и не говорил напрямую. Мы не были близнецами, связанными одной пуповиной, но были неразлучны с малых лет и являли собою единый механизм. По прибытию на место мне пришлось отлучиться, чтобы купить в придорожном кафе немного еды, так как тех нескольких персиков, что он взял с собой вряд ли хватило бы до утра, а может, и гораздо позже. Ошибкой было не взять его с собой: заметив из окна кафе, как дверь Импалы открылась и Сэм за долю секунды пропал из виду, я мигом выскочил из кафе и подбежал к машине, вот только того и след простыл. — Сэм? — кричал я, лихорадочно высматривая хоть какие-то следы. — Сэмми? Вот чёрт… Случилось самое страшное — он пропал. В голове мелькнула мысль о том, что он может быть уже мёртв, и я почувствовал, как ворот футболки начал стискивать горло. «Не может быть… Он не мог просто исчезнуть, должны быть следы…» Но следов не было. Я крутился как волчица, у которой отняли дитя, и даже встал на колени, царапая руки до крови в попытках отыскать подсказку на асфальте. Сэм был в машине, я видел его макушку. Он не мог пропасть бесследно. А подсказка… Я не верил в дядю, которого именуют Богом, но в ту секунду, когда подсказка была найдена, я готов был поверить хоть в феечек в розовых платьицах, хоть в кого бы то ни было другого. И снова опасный монстр — особенно для него, никогда прежде не сталкивавшегося с оборотнями. Ах, если бы Сэм только не открыл дверь; это было то, что мне в нём не нравилось — желание «догнать» меня, показать, что он может справиться сам и не обязательно так пристально оберегать его. Он был хорош, но даже я едва справлялся без помощи, особенно в его возрасте, что говорить о неопытном юнце? Вести машину было крайне затруднительно; то и дело соскальзывали с руля вспотевшие ладони, а в темноте глаза всё пытались высмотреть, не лежит ли где среди высокой выжженной солнцем травы брат, которого нигде не было… Отчаянно желая добраться до места его нахождения, я отгонял навязчивые мысли, норовящие выбить из колеи. С самого детства, с того самого момента, как вынес Сэма из горящего дома, я пообещал себе, что всегда буду защищать его и с ним ничего не случится. И вот, несясь с невозможной скоростью и с рёвом поворачивая машину, я проклинал себя за то, что не был рядом в ту минуту. Очень скоро машина примчала меня в лес. Из подручных средств — фонарь, пистолет и серебряный нож. Если бы выстрелить не получилось, на помощь пришёл бы нож, это дало бы нам время, окажись Сэм ещё… К моему ужасу, оборотню удалось застать меня врасплох, прыгнув с высокого дуба и выбив из рук оружие. Я полетел прямо в дерево, а он мигом обнажил клыки, опасно поблескивающие в сиянии почти полной луны. Позвоночник пронзила резкая боль, но рука выставила вперёд нож, чтобы нанести удар. Оборотень однозначно мог убить меня быстрей, чем я его, но появился Сэм и в самый нужный момент, подобрав с земли пистолет, выстрелил. Так вышло, что первая пуля прошла чуть мимо, задев моё плечо, однако вторая угодила точно в цель, умертвив чудовище. Тяжело дыша и зажимая рукой рану, я сполз прямо по стволу дерева. Но я улыбался — Сэм, мой Сэм был жив! Оказать первую помощь он смог, сделав из своей футболки жгут, которым накрепко перевязал кровоточащую руку. Его длинная чёлка щекотала моё лицо, когда он низко склонился, перевязывая рану. Я легонько потрепал его по волосам, и он встретил мой ласковый взгляд своим — серьёзным и тревожным… А потом слабость заставила меня закрыть глаза.***
Кто-то нежно обтирал мой лоб влажной тканью. Глаза открылись, и я увидел, что находился в какой-то тёмной пещере, которую освещал лишь свет от небольшого костра. Голова раскалывалась, напоминая медный колокол, в который били — неустанно, монотонно, со злостью. — Дин, как хорошо, я… беспокоился, — со вздохом облегчения отозвался Сэм, близко наклоняясь ко мне. Взгляд невольно упал на его губы, но я перевёл их на чёлку, снова щекочущую мой нос. Не было и мысли о том, что это странно — находиться в такой близости; для нас это стало обычным делом, и чем ближе он находился, тем правильней это казалось. — Эй, волноваться — это вообще-то моя забота, — пошутил я. — Как мы тут оказались? — Недалеко от дерева, где ты потерял создание, и находилась эта пещера. Я увидел её, когда пришёл в сознание. На его лице виднелись ссадины, а ладони слегка кровоточили. — Прости, Сэмми… Я не должен был оставлять тебя одного, мне очень жаль, что… — Заткнись, — резко перебил он мои извинения и нахмурил брови, что сделало его лицо суровым, но очень милым — таким, каким он мог быть, не натягивая привычную маску умника. — Я прекрасно справился, даже смог убить его. От меня есть толк. — Спасибо за спасение, братец, — искренне сказал я, глядя ему в глаза. — И да, от тебя правда есть толк. Неожиданно для нас двоих атмосфера в пещере изменилась. Или воздух стал гуще, или исчезли все посторонние звуки, но на долю секунды, смотря ему в глаза, я перестал дышать, а его рука, продолжающая протирать мой лоб, дрогнула и замерла. Не было сказано ни слова, мы просто смотрели друг на друга, чувствуя нечто, чего не чувствовали раньше. Может, виной тому стало то, что мы едва не потеряли друг друга; не знаю кому из нас больше грозила опасность, но я вправду подумал, что потерял его. Знаю, в его голове промелькнула та же мысль, когда монстр готовился вонзить в мою шею свои клыки. Страшно не умереть самому. Страшно не успеть спасти другого. На улице раздался гром. Мы словно очнулись ото сна, переведя глаза друг с друга и смотря на то, как большие капли дождя превращают сухую, давно не видавшую дождя землю в мокрую и липкую. Проходили минуты, а мы всё также молча смотрели на улицу, где ничего не было видно в темноте ночи, не решаясь заговорить. — Вот, — вдруг воскликнул Сэм, залезая рукой в сумку и привлекая моё внимание. — Ты ведь так ничего и не купил, верно? Тогда тебе будет чем перекусить, пока дождь не кончится и мы не уедем, к тому же тебе нужно ещё немного отдохнуть. И он протянул мне два персика из трёх. — Спасибо, но я воздержусь, лучше поем потом что-то более существенное, чем фрукты. Я вернул их, а наши пальцы соприкоснулись: мои — холодные, и его — тёплые. Во время еды он молчал, очевидно, раздумывая над чем-то, а ладони мои неприятно зудели. Вспомнились вечера, когда он учился целоваться, и я посмотрел в его сторону. Непрошеная и странная мысль крутилась в голове, и чтобы не сказать ничего, я закусил губу. Но если не дать волю словам ещё можно, то управиться с мыслями… Прошло ещё немало времени, прежде чем я неуверенно прошептал: — Сэмми?.. Он резко взглянул на меня, потом отложил персик, придвигаясь. — Ди? Не было видно ничего, кроме его глаз возле самого моего лица, и мысленно я просил прощения, надеясь на то, что мои скажут ему это вместо слов. Когда его дыхание достигло меня, а губы оказались возле щеки, я медленно повернул голову. Они переливались от сока в темноте ночи и искрах костра, а горячее дыхание обжигало мою покрывшуюся мурашками шею. Казалось, он тоже хочет чего-то… Рука сама осторожно легла на его нежную шею… Лишь пару секунд я помедлил, ожидая сопротивления, а не дождавшись, медленно притянул за шею к себе, соединяя наши губы в робком поцелуе. Не скажу, что это был взрыв. Но каждая молекула распалась и соединилась заново, когда я пробовал на вкус его губы. Мягкие, чуть шероховатые, но нежные и податливые — они были именно теми, которые хотелось целовать, не останавливаясь ни на минуту и напрочь позабыв обо всём на свете. Сначала он не разжимал губ, и я лишь легонько прикасался к ним, целуя осторожно, как если бы руки прикасались к засохшему цветку, но не желали допустить, чтобы последние лепестки опали. Но потом… потом губы поддались, а язык наконец соприкоснулся с моим. Его пальцы проворно оказались в моих волосах, а моя ладонь неуверенно легла на влажную и обнажённую братскую грудь. Он дрожал. И чем сильней в порыве страсти он сжимал мои волосы, тем напористей становились поцелуи. И тут он совершил нечто настолько удивительное, что на секунду я опешил — сел мне на колени, не разрывая поцелуй. Придя в себя, свободной рукой я резко прижал его за талию, покрывая поцелуями шею, кожа которой покрылась мурашками не то от холода, не то от переполнявшего возбуждения… Не знаю и примерно, сколько времени прошло, прежде чем мы смогли остановиться — может, десять минут, а может, и час. Я не запомнил даже своих мыслей в тот момент, и единственное, что свидетельствовало о том, что произошедшее было на самом деле, — вкус персика, который я ощутил, облизнув свои губы. Мы тяжело дышали, прижавшись спиной к каменной стене. Всё казалось похожим на сон, видение, только было реальностью… Я не мог поверить, что допустил это. Что это мои губы до боли целовали его, что это мой язык бродил в недрах его рта, сцепляясь с языком, подобно жалящим друг друга в бою змеям. Однако в те минуты я не видел перед собой брата… Передо мною был парень, желанный, как никто прежде. Любимый, как никто больше. Никогда до этого дня не было допущено ни малейших поползновений, но иногда проскальзывало желание — мимоходом, не задерживаясь в мыслях надолго, как бы заглянувшее между прочим… Иногда оно мучило, словно назойливая муха, которую никак не удавалось прихлопнуть, но даже тогда я не позволял себе помыслить, что желания хоть когда-нибудь станут былью. Уже по прибытии обратно мы оба заперлись в своих комнатах. Чувство вины терзало меня — брат не может делать такое с братом, просто не должен. «Это было помутнение, не больше. Видимо, я немного повредил голову, да и на фоне эмоций многое могло произойти», — успокаивал я себя, чтобы не корить дальше, хоть в глубине души уже знал: моя жизнь никогда не станет прежней, а губы брата в дальнейшем будут напоминать о себе всякий раз, когда буду целовать другую… или другого. Только Сэм делал меня целостным и полным, и этому знанию надлежало царапать душу все последующие годы, отравляя жизнь и мою, и его…