Друг у меня, значится, был

      — Ну вот, значится. Принес.       Берат мрачно уставился на поставленную ему под нос золотую статуэтку. Перевел взгляд обратно на Дэйлана.       — Вижу. Хоть от кого-то тут толк есть. И чего тебе надо?       — Долю, — Дэйлан шмыгнул носом. — Серебряк хоть.       — Вали нахер, ничего не получишь.       — А…       — Я сказал, вали нахер.       Поджав губы, Дэйлан вышел. Толку орать и требовать от Берата деньги не было: еще даст ему пинка или такое задание, на котором и жопу порвать недолго. И Джарвия, баба его, еще по яйцам вдарит. Это все и Дэйлан уже проходил, и остальные пацаны в Хартии. Поневоле научишься держать себя в руках.       — Э.       Подняв глаза, Дэйлан увидел знакомое лицо. Губы сами собой расплылись в ухмылке:       — Че пришел?       — Тебя повидать. Че, Берат опять не заплатил?       — Не-а.       — Вот гнида.       — Только не иди его по роже лупить, ага? А то опять тебе достанется.       — Схожу. Потом. Сейчас, — пальцы успели залезть под кожаную юбку Дэйлана — ненадолго, но выразительно, — пошли отсюда, покажу чего.       Что Фарен хочет ему показать, и так было понятно. Дэйлан дружеский хуй видел уже раз сто, и не только видел. Но не та это была штука, от которой можно отказаться.       Да он никогда и не отказывался.       Едва Дэйлан успел закрыть дверь своего дома, как Фарен сразу вцепился в него с поцелуем — острым, жарким, неистовым. Другой рукой задрал его юбку и сорвал трусы по третий раз уже зашитому шву. Крепко ухватив Дэйлана за задницу, другой рукой, судя по звуку, сдернул собственные.       — Послюнить не забудь, — выдохнул Дэйлан, когда Фарен наконец от него оторвался. — А то в прошлый раз херово было.       — Ясно дело.       Глянув, как Фарен облизывает свою ладонь, Дэйлан встал на четвереньки. Спустя пару секунд друг вошел в него и, нервно дыша, забормотал:       — Я этого Берата… убью…       — Хорош пиздеть… у тебя дело есть…       Пальцы Фарена, крепкие и шершавые, сжались на его бедрах.       — Думаешь… не справлюсь?       Тут даже отвечать не надо было. Он каждый раз справлялся… да это мягко сказано. Каждый раз после этого Дэйлан накидывался на него, целуя и пытаясь раздеть, даже когда времени было в обрез. Сейчас им повезло: дел на сегодня у обоих больше не было. Фарен помог Дэйлану высвободиться из кожаных лохмотьев, снял свои — и рухнул на него сверху, жадно целуя и хватая за хуй.       — Рику видел? — спросил он между делом.       — Не.       — Дома ее нет.       — Ну и хрен с ней.       Куснув его за грудь, Фарен покачал головой:       — Не, не могу. Я за нее волнуюсь. Что у нее там за новый хрен нарисовался…       — Ну она ж не дура. Справится как-нибудь.       Если Дэйлану что-то в друге и не нравилось, так это то, что он постоянно думал о сестре. В основном беспокоился и все такое — но однажды Фарен спьяну признался, что порой на нее дрочит. Приставать к Рике он, бы, конечно, не стал, удерживал себя, лишнего не позволял. Но с тех пор, как сестренка подросла, стала краситься и показывать грудь, Фарен на нее смотрел уже не только как на сестренку. Может, потому и трахался не только с Дэйланом, но и с бабами, когда перепадало.       Хотя с Дэйланом у них все равно все было по-особому, это знали оба. Фарен его тело знал лучше, чем свое — и каждый раз знал, как снести другу крышу. Врывался в него, как дикий бронто, трепал, как дикий бронто — но и был настолько же надежен. Дэйлан знал: чуть что с ним случись, Фарен за друга кому угодно глаз на жопу натянет. Он делом доказывал каждое свое слово, за то его и уважали. Ну, и еще за способность сделать все что угодно без тени страха. Фарен вообще ничего и никого не боялся. Наверное, даже встреться он с королем Эндрином, держался бы так же уверенно и храбро.       Дэйлану такое и не снилось. Он, наоборот, всегда держался в тени, чтобы не отхватить гнева Берата (и порой все равно отхватывал — но реже, чем другие), больше помалкивал и выживал, как мог. Рассчитывать можно было только на себя — и Фарена, верного друга детства. Они чуть не всю жизнь знали друг друга: выдирали друг другу ранние зубы, вместе срезали первые кошельки, вместе учились дрочить на скорость. А потом Дэйлану пришлось еще сильнее прикидываться ветошью, чем раньше.       Все его ровесники зажимали в уголке девчонок и хвастались, кто больше трахнул. Дэйлан попытался ради интереса, но у него не вышло. Одна из девчонок, тоже хартейская, растрепала эту новость, и все долго ржали над Дэйланом. Он смущался и отчаянно скрывал, что трахаться ему тоже охота — вот только не с девчонками. Пацаны выглядели куда интереснее.       Однажды он, напившись, признался в этом Фарену. Друг серьезно кивнул, затем вдруг снял трусы и предложил ему отсосать. Подумав, Дэйлан согласился. Ему не особо понравилось — но потом Фарен, которому от счастья крышу снесло, развернул его жопой к себе и трахнул. И вот тут вся жизнь четко поделилась на «до» и «после», словно Фарен своим хуем провел черту.       Дэйлан оказался одним из немногих (но не единственным) пацаном в Хартии, кому нравились мужики. К нему потом украдкой подкатывали пара таких же, как он, неразговорчивых хмырей, они трахались — и это было неплохо. Но с Фареном и его звериной страстью это было ну никак не сравнить. Вообще ничто и никто ему в подметки не годился — хоть на поле боя, хоть в умении совать хуй куда надо.       — Я тя люблю, — простонал Дэйлан, кончая.       — Ага. — Шершавые пальцы еще сильнее сжались на бедрах. — И я тебя, романтик хренов.       Фарен то и дело кусался, когда они были вместе. То легонько, то впиваясь острым зубом справа — но каждый раз это было как надо. Не было ни одного места на теле Дэйлана, куда бы он своими зубами не дотянулся, и все равно этого было мало. Дэйлан, в свою очередь, везде пытался засунуть язык. А что, Фарену нравилось. Как-то раз, когда они сосались минут пять, он прижал к себе друга и пьяно выдохнул: «Ну ты, блядь, далеко прокопался». В его голосе, усталых карих глазах, шершавых пальцах было столько любви, что Дэйлан в ней тонул. Тонул каждый раз — и готов был утонуть снова.       Они переменили положение, и теперь уже Дэйлан, устало дыша, разлегся сверху и припал к губам друга со смачным поцелуем.       — Всю жизнь бы тут с тобой лежал, — выдохнул он. — Прям тут.       — Ой, хорош. — Фарен звонко шлепнул его по жопе. — Опять ввалится кто-нибудь, посмотрит на твою жопу, и начнется.       Такой случай уже был, это да. Дэйлан спокойно лежал жопой кверху, ожидая, когда боль немного отпустит — и тут входит целая толпа хартейцев, человек шесть, и Леске. И этот засранец сразу принялся ржать и кричать: «Э, гляди-ка, булки растопырил! Слышь, Растопырка, тут дело есть, хорош!». И, будь они одни, все бы ничего — но остальные пацаны подхватили шутейку. Теперь иначе как Растопыркой Дэйлана в Хартии не называли. Разве что Берат не звал его вообще никак — но и то было лучше. Фарен после того случая, кстати, набил Леске морду, и тот сразу ржать над Дэйланом перестал — но кличка осталась.       А, впрочем, и хрен с ней. Жить вроде потом не сильно мешала.       Фарен задумчиво похлопал ладонями по жопе друга.       — Леске говорил, что дело для меня есть. — «Опять этот Леске», — недовольно подумал Дэйлан. Леске ему до сих пор не нравился. — Лириум с кого-то стрясти или типа того.       — Так это ж раз плюнуть.       — Ну да. — Фарен нахмурился. — Только я беду чую. Вроде дело плевое, а будто…       — Ты чего, — Дэйлан боднул его головой, — боишься, че ль?       — Не, ты что. Просто… а, ладно, нахер это все. — Друг снова впился в него с кусачим поцелуем. — И Леске нахер. И дела.       — Во, во, прально.       Фарен криво ухмыльнулся и куснул его за грудь, царапнув бородой.       Жизнь была хороша.