Я помню, когда… Я помню… Я помню, когда я сошёл с ума, В этом состоянии было даже что-то приятное. Даже твои эмоции отражались эхом В безграничном пространстве. Когда ты где-то там, Далеко от забот… Gnarls Barkley — Crazy.
Ночная дорога Сентфора скупо освещалась луной и светом включенных фар, тишину, повисшую в машине, нарушала спокойная джаз-композиция, доносящаяся из радиоприемника. — Знаешь, Сара, иногда мне хочется умереть. — Такой родной голос Майкла прозвучал тоскливо и устало, он вздохнул, потёр переносицу, и слегка отклонил голову на сиденье отцовского автомобиля Volkswagen Golf. Стрелка спидометра колебалась между 120 и 130. — Не знала, что ты любишь джаз. — Майкл не отрываясь следил за дорогой, полностью погруженный в свои мысли. — Сара, — он одарил меня коротким взглядом, затем снова перевёл его на дорогу. — сейчас бы крутануть руль, чтобы слететь с дороги, а дальше будь что будет. — Давно ты слушаешь джаз? — я потянулась к магнитоле и выключила уже успевшую приесться мелодию Луи Армстронга. — Только я и ты, вместе, вот так вот просто умереть, оставив все проблемы позади. — У меня с собой арахисовая паста и несколько ломтиков хлеба, будешь? — Ты задумывалась об этом хоть раз? — Отлично, мне больше достанется. — я потянулась к заднему сидению, на котором лежала дорожная сумка. — Куда мы едем? — На похороны миссис Хилл. — как-то равнодушно произнёс Майкл. — Что? — выпустила из рук с трудом нарытую среди груды вещей банку с пастой, и перевела удивленный, непонимающий взгляд на парня. — Ты удивлена? Странно, это ведь ты её убила. — Это шутка такая? Если да, то ни черта не смешно, Тёрнер. — Как ты могла? А главное, за что? — парень осуждающе покачал головой. — Моя Сара — убийца. — Что ты несёшь? — я окончательно выпрямилась на сиденье, с трудом сохраняя последние капли самообладания. — Ты, мать твою, грохнула съехавшую с катушек старуху! — Майкл разразился истерическим смехом, а от его безумного взгляда меня накрыло волной страха. Мы мчались на скорости 140, теперь уже в кромешной тьме, густой туман застилал дорогу закрывая собой луну, а свет фар по какой-то неведомой мне причине погас. — Останови машину! — скорость увеличилась до 150, смех парня перерос в жалобный плач, руки держащие руль стали трястись как в лихорадке, я испуганно прижалась к дверце, с ужасом наблюдая за резкими переменами в его поведении. — Останови чертову машину! — прокричала я, находясь на грани истерики. — Ты убийца! Моя Сара — убийца! Убийца! Убийца! — тело парня содрогалось от надрывных рыданий, от отчаяния я стала жать на педаль тормоза, но самым ужасным оказалось то, что они не работали. — Детка, давай умрем вместе? Разве это не благословение свыше? — сумасшедший блеск в опухших от рыданий глазах парня окончательно добил меня, я вцепилась в руль двумя руками и резко вывернула вправо. Все произошло в доли секунды. Из-за резкого поворота машина перевернулась на крышу, мы сделали несколько оборотов по земле, после чего я почувствовала сильную вспышку боли…7 октября. Воскресенье 11:20
Я просыпаюсь в холодном поту, открываю глаза и вижу серый потолок с тускло-освещаемой лампой, свисающей с потолка на тонком белом проводе. Это сон. Всего лишь сон. Но этот сон настолько реалистичен, что я до сих пор чувствую боль в теменной области, сопровождаемую резью в глазах, сухостью во рту и ломотой в мышцах. — Очнулась? — звучит хриплый голос. Я окончательно раскрываю глаза и медленно приподнимаюсь на локтях, поворачивая голову к источнику звука. Мужчина сидит за письменным столом, перебирая толстенную стопку бумаг, он переводит взгляд на меня, и его лицо украшает лёгкая ухмылка. — Пить… — сдавленно шепчу я, ощущая сильнейшую жажду. — Воды нет, могу предложить бурбон. — откинув бумаги на край стола, он тянется к рядом стоящей бутылке и плещет в тумблер янтарную жидкость, заполняя бокал наполовину, затем со скрипом отодвигает стул, подходит к дивану и садится рядом со мной на корточки, протягивая стакан с напитком. Я вытягиваю руку в ответ, но он резко притягивает меня к себе, впиваясь грубым поцелуем в губы. Застонав от отвращения, я упираюсь ладонью ему в грудь, но он берёт меня за затылок, раздвигает языком губы и углубляет поцелуй, прижимая к себе ещё крепче, от чего на меня тут же накатывает приступ тошноты. Отстраняется он так же быстро, вкладывая в мою ладонь бокал с прохладной жидкостью. Я жадно припадаю губами к стакану и вмиг опустошаю, оставляя на толстом дне несколько капель. Крепкий алкоголь обжигает горло и разливается внутри приятной тёплой волной. — Ты такая послушная девочка, Сара, папочка хочет сделать тебе приятно. — от того, как он произносит эти слова, мне становится дурно, стакан выскальзывает из пальцев, падая на белую простынь и оставляя на ней несколько желтых пятен. Я накрываю лицо руками и отчаянно трясу головой, мечтая только об одном — поскорее оказаться дома и забыть весь этот чёртов кошмар. Воспоминания о вчерашней ночи накрывают жгучей лавиной, отзываясь неприятным жжением в области паха. — Хочу домой, — руки медленно опускаются к простыне, накрывающей моё нагое тело, а глаза с надеждой и мольбой смотрят на ухмыляющееся лицо мужчины. — Пожалуйста. Я знаю какие слова последуют дальше: «Плохо просишь». Прошу, Хилл, не будь таким предсказуемым мудаком и не говори мне этих слов! — Хорошо. — мужчина поднимает стакан и выпрямляется, заставляя меня сидеть с раскрытым от удивления ртом. Хорошо? И всё? Вот так просто? А что, так можно было? — Выметайся отсюда. — злобно бросает Аарон, швыряя мне в лицо подобранную с пола одежду. — Ч-что? — Выметайся отсюда нахуй, маленькая сука. — шипит он, сжимая бокал с такой силой, что тот не выдерживает натиска мужчины и трескается в руке, раздробленное стекло впивается в ладонь. Он рычит и материться, осматривая окровавленную руку, затем принимается вынимать осколки. — Я… я не понимаю… — Что из того, что я сказал, ты не поняла? — выговаривает сквозь зубы, поднимая полный ненависти взгляд на меня. — У тебя проблемы со слухом, мелкая дрянь? Или мне стоит повторить вчерашнюю программу? Я мотаю головой, и начинаю трясущимися руками натягивать одежду. Он останавливается возле стола, осторожно льёт на рану остаток янтарной жидкости, и обмотав руку большим лоскутом со своей футболки, направляется ко мне. — Аарон… я… хотела попросить немн… — Не заслужила. — цедит он, обрывая меня на полуслове. — Но ты вчера сказал, что это м-моё. — Хочешь долбанный кокаин? Заслужи его. Заработай. Руками, ртом, жопой — плевать! — он угрожающе нависает надо мной, — Можешь начать прямо сейчас, — насмешливая ухмылка вновь искажается злобным оскалом, — ты ведь так хочешь этого, не так ли? А может, тебе просто нравится, когда тебя трахают как дешёвую шлюху? — Но ты… ты заставил меня убить человека! Ты не имеешь права… — договорить мне не удаётся: резкая пощечина обжигает лицо. Кажется, он что-то говорит, но за грохотом пульса в ушах я ничего не слышу. Обида и чувство несправедливости душат изнутри, хочется исчезнуть, раствориться, стать невидимой, только бы не стоять тут перед ним, не терпеть унижения, которым Аарон меня подвергает. — Ты забываешься, девочка. Напомнить тебе, с кем имеешь дело? — он откровенно усмехается, глядя на моё напуганное лицо, затем наклоняется к уху и шепчет. — Проваливай отсюда, пока я не возбудился. И ему не нужно повторять дважды, ведь кому как не мне известно, что от возбужденного Аарона хорошего не жди. Я хватаю сумку и пулей вылетаю из кабинета, пробегаю мимо бормочущего что-то мне вслед Вишни и оказываюсь у выхода казино. Вдыхаю долгожданный свежий воздух, которого мне так чертовски не хватало, ведь вся каморка Аарона словно пропитана углекислым газом, от которого становится катастрофически тяжело дышать. Мне больно. Нет, не так. Мне очень-очень больно, и я не про физическую боль, её можно заглушить анальгетиком и забыть на несколько часов. Я про душевную боль. Моя душевная боль настолько интенсивна, настолько ощутима, что сама жизнь теряет для меня весь смысл. Она просто сводит с ума, высасывает все живительные соки из тела, мешает сосредоточиться и, вообще, ведет себя откровенно говоря по-хамски, вторгаясь наглый образом в моё сознание и заполняя собой всё без остатка. Ненавижу тебя, Хилл. Я с трудом доковыляла до дома, постоянно останавливаясь, ведь при каждом движении поясницу сводит от боли, голова кружится, а затылок нестерпимо ломит. К горлу постоянно подкатывает тошнота, содержимое желудка так и просится наружу. Только вот вырывать мне нечем — он пуст. Ненавижу тебя всем сердцем, Аарон Хилл. Дверь осторожно открывается, я осматриваюсь и взглядом натыкаюсь на бледное лицо матери, она подрывается с места и подбегает ко мне. — Где тебя черти носили?! Ты хоть знаешь, что мне довелось пережить за эту ночь?! Я чуть с ума не сошла, всех на уши поставила! — Отстань. — не снимая обуви, я поднимаюсь по лестнице. — Отстань?! Как ты смеешь так разговаривать со мной?! — её ладонь ложится на мое левое плечо, а пальцы впиваются в кожу, она требовательно разворачивает меня к себе лицом. — Я ненавижу тебя, ненавижу вас всех! Исчезните из моей жизни! — с нескрываемой неприязнью откидываю её руку и забегаю в комнату, оставляя шокированную мать стоять посреди лестницы.15:20
Я пролежала несколько часов, свернувшись калачиком: немытая, нечесаная, измученная и подавленная. Обозленная на весь мир, униженная, разбитая. Как же мне хочется снова испытать чувство радости, снова почувствовать себя уверенной, снова обрести спокойствие. Столько «хочу», слишком много «хочу». И только стук в дверь напоминает мне о том, что я не одна в этом ненавистном доме. Почему бы всем просто не взять и не исчезнуть?! Просто. Взять. И. Исчезнуть. — Сара, — голос шерифа сложно не узнать: строгий, звонкий и прокуренный. — нам нужно поговорить. — Нет! Мне не о чем с вами разговаривать! — Сара! Открывай дверь, иначе мне придётся её выбить! У меня есть выбор? О каком выборе вообще может идти речь, когда твоим будущим отчимом является шериф города. И я встаю, пересиливая слабость, недомогание и тошноту, которая мучает меня с самого утра. — Что вам от меня нужно? — он беспардонно отталкивает меня в сторону и хлопком закрывает дверь. И она предпочла отцу «вот это»? Потрясающе! — Где ты находилась в ночь с субботы по воскресенье? Это что допрос? — Вас это не касается! — Отвечай. — спокойно произносит мистер Никсон. — Я была у подруги. — Ложь! От подруг в таком виде не возвращаются! — вмешивается вездесущая мамаша, она стоит позади шерифа и мечет в меня гневным взглядом. — Хочешь знать, где я была?! — выкрикиваю в гневе, потому как последние капли самообладания машут мне рукой и утекают в закат. — Я была у шерифа! — Что??? — одновременно произносят мама и мистер Никсон. Ошарашенная этим заявлением мама, сверлит взглядом затылок своего возлюбленного. — Джонатан! — Так, сейчас же объяснись! — возмущенно произносит мужчина. — Прекратите так на меня смотреть, мистер Никсон, неужели вам совсем понравилось? — наигранно-игривым голос протягиваю я, закусывая нижнюю губу. — Что, совсем-совсем? Даже когда я стояла на коленках перед вами? — О чём она, Джонатан? Ты ведь вчера был на дежурстве. — Ах, как неловко! Мамочка, видишь ли, у мистера Никсона, вчера было о-о-очень много работы, он так устал! Так устал! А мне та-а-ак захотелось помочь ему снять его напряжение, понимаешь? — Господи, что ты несёшь! — восклицает мужчина. — Прошу вас, только не говорите мне, что вам совсем не понравилось! — я строю обиженную мордашку, и отстегиваю пуговку на джинсах. — Разве это не ваших рук дело? — спускаю брюки, выставляя липовые синяки и красные полосы от ремня напоказ. — Вы такой плохой папочка, мистер Никсон, тако-о-ой плохой! Я была очень непослушной девочкой, и вы меня наказали. Лицо мамы белеет как полотно, она с ужасом разглядывает нижнюю часть моего тела и накрывает рот рукой. — Господи… — шепчет мать, еле удерживаясь на дрожащих ногах и готовясь вот-вот рухнуть на пол. — Ты совсем спятила?! — орёт шериф, придерживая маму за талию. — Что за цирк ты тут устроила?! Нет. Мне совсем не стыдно за сказанные слова и совершенно не жаль эту женщину, что я зову своей матерью. Наблюдая за всей этой жалкой картиной, мне хочется ликовать, смеяться и прыгать на радостях. Да. Сейчас я испытываю самую настоящую эйфорию, она током разливается по моим венам и словно крепкий алкоголь бьёт в голову. И пока мистер Никсон приводит мать в чувства, я решаюсь нанести последний и сокрушающий удар. — Мистер Никсон, — он переводит гневный взгляд на меня, а я иронично добавляю. — мне очень понравилось, как вы меня трахали.