Палая листва

Несколько секунд Даниэль пытался сообразить, где он на этот раз. Потом понял и выдохнул. Сон. Конечно, не просто сон. Тот самый, загаданный. Юноша вынырнул из кровати, достал тетрадь и быстро записал то, что видел. Слова, образы, ощущения, все, что протянется ниточкой в то пространство… или – паутинкой, если быть точным. Даниэль любил сплетать миры. Закончив, он плюхнулся обратно на подушку. До подъема оставался час. Челюсть сводило зевотой, тело ломило, но мысли неслись, как табун лошадей, и цокали копытами в висках. Расплата за глубокий загаданный сон. Даниэль закрыл глаза и попытался успокоить дыхание. Затем мысленно воскресил перед собой первую картинку из сна. Договор. "Выходит, когда-то и где-то я был демоном-искусителем, а потом пошел к еще более страшному демону, чтобы заполучить монаха. Любопытно…", - размышлял юноша. Он не был шокирован – в кабинетах отца звучали более эффектные истории – но легкое недоумение, все ж, царапнуло. – “Зачем? Зачем он был мне так нужен?..”. Не открывая век, Даниэль ощутил совсем рядом фантомное тепло и особый сладковато-ледяной запах ладана, снега и чего-то, чем пах только один мужчина. Демоненок знал, что он один в комнате, но не мог не усмехнуться: “Да-да, во сне – тот же запах. Выходит, и здесь я тебя узнал по нему…даже сам не понял… Эх, Мари, такой постоянный в своих выборах и страстях!" Проснувшись во второй раз, незадолго до завтрака, Даниэль чувствовал себя бодрее. Флер сна почти растаял, зато в красках вспомнилась прошлая ночь. Кажется, он утратил контроль…скверно-скверно… и странно! Эх, поговорить бы с отцом! Демоненок знал, так бывает, если чужая история, с которой работает практик, слишком сильно вплетается в его личную, но не мог понять, при чем здесь девчонка. Еще и проклятый инквизитор вмешался! Даниэль до боли сжал челюсти. Хорош, ничего не скажешь! Почти в ноги пал Святой Конгрегации, открыв все козыри. Ну, почти все. А ведь его предки – давние враги церковников. Враг моего друга… нда, когда он займет место отца в Палате Лордов, эта история ему аукнется. Если святоша доживет. Впрочем, как бы зло не фантазировал Даниэль, тягаться с отцом Иоганном ему не по зубам. Не теперь. С собой бы разобраться. На пути к трапезной демоненок столкнулся с Марионом. -Ого! Это тебя за наши подвиги выпустили? Или – выгнали из лазарета к черту? – он насмешливо вскинул бровь. -Отец Иоганн сказал, мне нужно больше двигаться, - послушник выглядел посвежевшим, то ли от ноябрьского воздуха, то ли ночных приключений. – А ты как? -Лучше всех, мон ами. Но у меня есть, что тебе рассказать. -У меня тоже. Представляешь… -Стоп! – Даниэль шутливо вскинул руку. - Главная потребность для жизни — вода и хлеб, книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова. Так что, давай-ка, сперва поедим? На завтрак к пшену с бобами ученикам подали по большому куску ароматного яблочного пирога. -Его готовили для важного гостя, - заговорщически шепнул Даниэлю лопоухий мальчишка из третьего класса, - но он уехал еще до первой службы, без завтрака! А мы вчера как раз всей спальней молились святому Стилиану о сладостях! Представляешь, как здорово?! -О да…и этот пирог – первое чудо в твоей жизни, свершенное молитвой. Помни о нем и, когда станешь взрослым, непременно готовь такой пирог каждый декабрь во славу Преподобного Стилиана, - подмигнул ребенку Даниэль. Тут усиленно закивал. Марион же был встревожен: “Что за гость? Неужели отец Иоганн уехал?”. Вскоре загадка разрешилась. Вместе с утренним чаем послушник получил записку от наставника, в которой тот извинялся за неожиданный отъезд и обещал вернуться за юношей в самое ближайшее время. “Непредвиденная ситуация, к сожалению, требует моего личного присутствия. Однако я постараюсь использовать эту поездку как возможность лучше подготовить наше путешествие… Я переговорил с вашими учителями и отцом-настоятелем. Надеюсь, Рождество мы встретим в Ватикане. Берегите себя”, - писал отец Иоганн. “Рождество…чуть меньше двух недель…”, - посчитал Марион. Ему стало и радостно, и страшно, как перед первой исповедью. На каникулы Даниэль обычно ездил домой, и юноша привык к уютному ужину в компании Гетти. Нынешний сочельник должен стать особенным. Отец Иоганн, Рим … Марион впервые подумал, что когда-нибудь навсегда покинет монастырь. После благодарственной молитвы мальчики вышли в сад. Несколько минут они молча брели по дорожке. Даниэль был непривычно тихим, но потом встряхнулся: -Так о чем ты хотел рассказать, мон шер? -А ты? -Уступлю тебе право первого слова, - прищурился демоненок. Прежде чем делать ход, он предпочитал взглянуть чужие карты. -Отец Иоганн зовет меня в Рим, - на одном дыхании выпалил Марион. -Мм-м… и ты, конечно, согласился? -Я никогда не был в Риме! И Ватикан…представляешь, я своими глазами увижу Папу! Смогу зайти в Ватиканскую библиотеку, помолиться в храме Святого Петра! – в голосе послушника зазвучала такая радость, что он сам себе удивился. Даниэль хмыкнул. -Мой дорогой, я ездил в Италию с maman четыре лета подряд и в курсе местных достопримечательностей. В чем ты пытаешься меня убедить? В том, что это – поездка твоей мечты? -Ну…да… -А зачем? -Я думал, ты расстроишься или будешь против. -Почему? -Мне казалось, ты не захочешь со мной расставаться, и отца Иоганна ты недолюбливаешь… - пробормотал Марион, вспыхивая от собственной откровенности. -Ты не должен передо мной отчитываться! – отрезал Даниэль. - В конце концов, ты большой мальчик. А со своими чувствами я разберусь сам. Но ты правда думаешь, что отец Иоганн зовет тебя с собой просто так? -Я обещал помогать ему как секретарь. -Ну, конечно, представителю священной инквизиции негде взять грамотного секретаря! И без послушника-школяра его Сверхважная Поездка сорвется! Ты правда в это веришь, Мари? -Я не думаю, что у отца Иоганна дурные намерения. -Дурные – понятие растяжимое. Он знает о том, кто ты и что умеешь. Узнал – и тут же решил прибрать к рукам! – демоненок сам удивился своему возмущению. - Но он ведь помог нам! Тебе – в первую очередь! -А ты дал ему выбор? Разбудил среди ночи бедного старика, вопил, что ему было делать? А дальше? Я прямо вижу эти заголовки: виконт Альвийский сошел с ума в католической школе. Его нашли среди ночи связанным в компании одноклассника и уважаемого доминиканца. Блеск! -Дэн, хватит! Умеешь же ты всё…опошлить! -Я здраво смотрю на вещи! -Отец Иоганн – чистый и добрый человек! Он действительно о тебе волновался. -А теперь волнуется о тебе, да так, что хочет отвезти куда подальше. -Чего ты боишься? -Того, что он тебя использует. -Ты о чем? – Марион резко остановился. -Как ты думаешь? -Откуда я знаю! Сперва говоришь, что поездка – мое личное дело, потом обвиняешь святого отца во всех смертных грехах, а теперь несешь околесицу… Может, ты с дождливой стороны не вернулся? - Мари, ты когда-нибудь думал своей головой? - вдруг спокойно спросил Даниэль. – В детстве тебя уносили истории и потоки, потом отец Андриан рассказал, куда идти, а ты шел, Мне удалось пошатнуть твои принципы пальцем правой руки…ну, ладно, пятерней. Теперь тебя позвал отец Иоганн… Ты же каждому встречному отдаешься, как…как шлюха! Не телом, а хуже, самим собой! Удар. Даниэль зашатался, но на ногах устоял. От шока он не мог вымолвить не слово и растерянно моргал, пока Марион мчался в глубь парка. Наконец, демоненок нащупал в кармане платок и приложил к лицу. По белоснежной ткани расплывались пятнышки крови. Ругнувшись, Даниэль побрел обратно к монастырю. Послушник почти бежал, не разбирая дороги. Внутри клокотала ярость. Хотелось крушить все вокруг, но для этого пришлось бы замедлиться. Спустя четверть часа Марион выдохся. Сердце колотилось где-то в горле, по лицу ручьями тек пот. Юноша привалился к стволу старого дерева и сполз вниз на замшелый валун. Он был в одичавшей части монастырского парка. Дорожка сузилась, превратившись в иссеченную тяжелыми корнями тропинку. “Странно, что я не сломал себе ноги…”, - удивился послушник. Откуда-то запахло грязной водой. Марион раздвинул ветки и понял, что он в десятке шагов от пруда. Того самого, в котором утопилась героиня их ночной работы. Даниэль добрался до своей комнаты, стараясь не попасться никому на глаза. В спальне демоненок поспешил к зеркалу, висящему над умывальником. Губа была разбита в кровь, щека начинала темнеть. Он осторожно исследовал языком челюсть и нёбо. Ничего, все цело. Даниэль смочил платок и приложил к пострадавшему месту. Опустился на кровать. Его трясло от застрявших в груди рыданий и какого-то нового, незнакомого и неизбывного горя. Обида, боль, ужас скрутили узлом, и юноша сам не смог бы ничего объяснить. А потом плотина прорвалась, и он отчаянно зарыдал, вцепившись зубами в подушку. Марион брел почти по кромке воды. Он остыл, и теперь хлесткий ветер заставлял ежиться. Мелкие волны накатывали на берег, сминая и вмешивая в грязь тончайшую корочку льда. Остовы деревьев скрипели, как в дурном готическом романе. Марион бесцельно забрался на валун, нависший над озером, пнул ногой камушек, и тот глухо шлепнулся в воду. Затем глянул вниз, пытаясь разглядеть свое отражение. Оно дрожало и расплывалось. “А, может, Даниэль прав, и я сам не знаю, чего хочу?” – от этой мысли Мариона затошнило. Друг не впервые дал волю змеиному языку, но еще никогда послушник не испытывал столько чувств… И теперь внутри свербил мучительный неясный страх, будто юноша склонялся над бездной и видел в ней не обещанных чудовищ, а пустоту. Послушник сам не заметил, как проскользнул границу сумрачного мира. Впрочем, от воды поднимался туман, под ногами чмокала слякоть, и не факт, что граница вообще здесь была. По крайней мере, Марион даже в детстве так легко не нырял на другую сторону. Стало еще холоднее. Кто-то растушевал контуры деревьев и монастырской башни, но силуэты еще оставались. Спустя несколько секунд послушник отметил привычный негромкий треск, идущий со всех сторон. Сумрачный мир был обитаем. Мальчики во время прогулок нередко встречали духов, чужие воспоминания, облеченные в форму, мелкую нечисть или хранителей. Все они спешили по своим делам и редко обращали внимание на путников. А ребята их видели нечетко до тех пор, пока одной из сторон не хотелось завести знакомство. Теперь же Марион услышал шаги. Это значило, что кто-то или что-то идет к нему. Справа затеплился огонек, тут же обратившийся в золотого кота, частого спутник его детских прогулок. Он грозно распушился и нервно подергивал хвостом. Янтарные глаза строго смотрели на Мариона, будто хранитель говорил подопечному, что разобраться тот должен сам. А шаги приближались. Послушник понял, что не может сдвинуться с места, будто в сонном параличе. Вспомнились нянины сказки: …приближается в темноте чей-то топот… ух-ух-ух! как славно пахнет! ух-ух-ух, как человечьим мясом пахнет! Марион почти чувствовал, как ему дышат в затылок. Кот распушился еще сильнее, его свет укрыл подопечного. Нечто пыхтело и кряхтело за спиной, но никуда не девалось. На миг юноша ощутил себя подвешенным между землей и небом: он и не падал в бездну, и не мог спастись. Ему вдруг подумалось, что вся его жизнь – в этом миге. Ни так, ни сяк, ни туда, ни обратно. А, может, Дэн был прав? Мощный толчок в спину, и Марион летит в озеро. Ледяная вода обжигает тело. Он лихорадочно хватается руками за волны, но они скользят сквозь пальцы. Воздуха, воздуха… Глубоким пруд не был. Но сейчас что-то тянуло на дно. Вспомнилось, как в детстве он летел в яму, задевая руками одресневевшие корни и не пытаясь за них удержаться. А потом лежал, пока его не вытащил отец Андриан. От этой картинки повеяло такой безнадежностью, что стало все равно: выберется он или нет. Но тело отчаянно хотело жить. Ноги толкались о скользкое дно, пытались сбросить с себя невидимые путы, руки рассекали толщу воды. Разум же отмечал происходящее со стороны: Гетти расстроится… отец-настоятель… отец Иоганн … Дэн…Дэн расстроится или нет? Повеяло сладким запахом листьев, которые друг принес в лазарет. Или – не просто друг? Они так и не успели… Ногу пронзило судорогой… как во время порки отцом Андрианом… Он не узнает… не успел стать воином Господне… И вновь перед глазами встал Даниэль... рассерженный с ремнем, сладко стонущий после, лукавый, насмешливый, нежный…не узнает…так и не успел… ты вообще когда-нибудь думал своей головой? Тело слабело с каждой минутой. Вдруг Марион неожиданно вспомнил отца Иоганна и то, с какой любовью он смотрел на все вокруг. Ему отчаянно захотелось тоже оказаться в солнечном квадрате любви, большой, всеобщей, а не умирать здесь в темной жиже. Рывок – и юноша рухнул на берег. Шорохи стихли, над головой кричали потревоженные галки. Вернулся. Несколько секунд Марион кашлял, а потом его начало рвать грязной водой. Голова раскалывалась, легкие горели. Он с трудом поднялся на ноги и глянул на свисавший рядом камень, откуда всего минуту назад смотрел вниз. Там было пусто. “Спасибо”, – мысленно прошептал он незримым, а потом опустился на колени, чуть погружаясь в ледяную слякоть, и начал молиться. Ровные строки легко обратились в путанные нитки заблудшего. Пожалуйста, Господи, направь меня, помоги мне, прости за этот грех, который я едва не совершил… я люблю Тебя…люблю их, я знаю, что люблю, но я не чувствую, научи меня, Господи, научи меня любить, и жить, и желать жить… позволь слышать Тебя и помоги услышать бессмертную душу, что Ты дал мне… пожалуйста, Господи… Когда слова и силы кончились, Марион встал и потащился к монастырю, цепляясь окоченевшими руками за ветки. Озеро, где он едва не остался по доброй воле, скрылось за спиной. Перед самым парком послушник скользнул в знакомую дыру в ограде и оказался у домика Гетти, укрытого мертвыми лозами винограда. За этот час Даниэль оплакал десятки ссор, расставаний и драм, о которых не подозревал. Ему казалось, что он нырнул в бездонный колодец, и теперь, как Алиса, утонет в собственных слезах. Но все резко кончилось. Внутри осталась только гулкая пустота. Демоненок встал долго умывался, морщась и испытывая болезненное удовольствие, когда холодные капли падали за ворот рубашки. От долгих непривычных рыданий – в последний раз он так плакал лет шесть назад – ломило затылок. Несколько жадных глотков воды, прямо из ладоней. Окончательно отдышавшись, Даниэль насухо вытерся, достал из секретера мужскую сумочку и начал осторожно гримировать расплывшийся синяк. Густая пудра скрывала темную набухшую кожу, покрывая лицо одним-единственным цветом. Бледную лилию оттенила сурьма. Заплаканные глаза тут же высохли и обрели хищный росчерк. Таким Даниэль был на отцовских мистериях. И таким же хотел быть сейчас. Он сел на пол, вытащил из-под кровати и зажег бардовую свечу. А потом ступил вперед и вглубь, одной душой, не шелохнувшись. Язычок пламени и сердечный ритм слились воедино. Даниэль шел все дальше и дальше, к началам собственной страсти. Там, где огонь не дышал, юноша на миг замер. И – заговорил. Чернила растекались по бумагам. За ширмой стучала печатная машинка, и отцу Иоганну почудилось, что сейчас она вбивает в мясистый лист что-то особое, ни то минуты, ни то литеры, которых не было раньше. Менялись тысячи вариаций. Открывались и закрывались незримые поля. По всей Европе едва видимо искрился воздух, окрашивая вкус ветра кисловатым свинцом. Круги от брошенного камня расходились все дальше, за самый горизонт. Даниэль щурился. Великим магом он не был. Но сейчас он творил колдовство. Я не желаю, говорил отец, я становлюсь самим желание и воплощаюсь изнутри него. Каждый раз воплощаюсь заново. И Даниэль воплотился. Дальше было легко. Он выплеснул сам себя в их общую реальность, проступил сквозь границы, вмешал в чужой поток каплю живой и мертвой воды. Не ворожил, не разворачивал, слишком мелко. Даниэль создавал миры, где возможности и невозможности плели свой венок из жасмина, роз и полыни. Еще одна вероятность. Всё – лишь затем, чтоб опять разыграть тот_самый_сюжет. Историю для двоих. Следующим утром к монастырю подъехала богатая карета. И, увидев в окно родовые гербы, сам настоятель вприпрыжку бежал по ступенькам.