Сильная и независимая

      На губах был привкус горечи, в голове полный штиль, а руки потряхивало.       Методы самовнушения работали слабо, так как «я сильная и независимая женщина» разбивалось об отражение в зеркале, где черные глаза девчонки лет восемнадцати панически смотрели на двухлетнего карапуза, горстку таблеток и положительное заключение о беременности, скромно лежащее на комоде.       Запустив в волосы руку, по старой привычке оттянула их назад до легкой боли. Так было легче думать, ну или соображать.       Карапуз, который до этого спокойненько сидел на полу, чем-то увлеченный, встал на ноги и подошел ко мне с умилительно хмурой рожицей.       — Мам?       Финиш. Хотелось самой истошно завизжать «мама» и рыбкой скользнуть под кровать, потеснив подкроватного монстра.       На автомате похлопала рядом с собой, продолжая, упираясь спиной в кровать, сидеть на полу и невидящим взглядом сверлить стену.       Пацаненок оказался на редкость смышленым и понимающим, так что просто молча сел, куда указали, и уставился, как и я, в стену, пытаясь разглядеть то же, что мне разглядеть не удавалось. Здравый смысл.       — Есть хочешь? — разрушив тишину, шепотом спросила мальчишку.       Тот моргнул, поднял ко мне пухленькое детское личико и серьезно кивнул.       — Хочу.       Тяжело вздохнув, поднялась с пола, выпрямляя спину, после чего протянула руку мальчишке. Тот, изображая самостоятельность, встал сам, но какой-то порыв заставил меня подхватить его на руки и прижать к себе. Остро захотелось почувствовать что-то живое, пусть даже пацан был против нежностей. Да и вообще против. И по сути, был мне никто и никем.       Но мальчишка, на удивление, к объятьям отнесся крайне настороженно и замер истуканом. В голове пронеслись моменты чужой жизни, что мамаша, в отличие от отца, своего сына нежностями не баловала. Любила, но не баловала. Да и любила как-то странно.       — Мам?       — Что хочешь? — выдохнула, отпуская ребенка из своих отчаянных объятий.       Тот повел плечами, растерянно смотря куда-то мимо меня. Что ж, порвала мальчишке шаблон, молодец. Тяжко вздохнув, по чужой памяти добралась до кухни и, увидев холодильник, вознесла молитву неизвестным богам.

***

      У меня есть сын, и его зовут Какаши Хатаке.       От этой новости в голове как будто что-то щелкнуло. Но на этом ошарашивающие новости не кончались.       У меня есть муж, и его зовут Сакумо Хатаке.       Вот тут нервно усмехнулась и помотала головой, уже предчувствуя самое страшное.       Меня зовут Рейко Хатаке, в девичестве Учиха. Я жена Сакумо Хатаке и мать Какаши Хатаке.       Вот теперь можно полностью отдаться истерике и рвать на себе волосы. Или не рвать и не истерить.       — Глупая девчонка! — сорвалось само по себе тихим голосом в надежде, что прежняя владелица тела все-таки меня услышит. Можно было, конечно, и поорать всласть, но будить спящего в своей комнате ребенка не хотелось, как и вообще повышать голос, так как казалось, что если я сейчас начну орать, что-то рухнет. Мне на голову. Или лавина сойдет с ближайших гор.       В общем, голос у меня был тихим-тихим.       Глупая, глупая маленькая девочка, которой никто не объяснил, как это — быть женщиной, матерью и женой.       Рейко Учиха была «слабой кровью». То есть, являясь дочерью старейшины клана, она, к сожалению, не смогла бы никогда пробудить у себя шаринган из-за выверта ее чакры или чакро-каналов, которые не так сформировались. В общем, так я в мешанине воспоминаний и не поняла, что там конкретно у нее было. По меркам клана — дефектная и не боец, но польза от нее все же должна была быть.       В шестнадцать лет ее отдали замуж за Наследника Клана Хатаке, к которому идеально подошла по совместимости. Ее кровь не перебила бы клановых черт другого клана, а дети должны были родиться сильными и здоровыми.       Девчонку воспитывали, как будущую жену, и старательно вколачивали послушание, смирение и молчаливость. Традиционное воспитание, мать их. А стоило ей только созреть, сбагрили с глаз долой, из сердца вон. Официально, конечно, ее клан не бросал, но родственнички ясно дали понять, что теперь ее проблемы только ее.       И вот девчонка оказалась замужней дамой, которую обучали отношениям по древним книгам и абсолютно не объяснили, что жизнь — это, блин, не книги. А рядом не оказалось никого, ни таких же девчушек, с которыми можно было поговорить, ни более взрослых женщин, которым можно поплакаться и спросить совета. Не оказалось никого, кто мог бы ей помочь и подсказать.       Двадцатитрехлетний же Сакумо свою жену, к моему шоку, все же если не любил, то очень старался. Он любил ее как свою жену, как мать своего обожаемого сына, и пытался любить как женщину.       Вот только девочка, забеременев после первой же ночи и родив славного сынишку, поплыла малость мозгами. Она сама отчаянно не хотела быть просто женщиной. Она боялась быть матерью. Она была в ужасе, если ей еще раз придется родить. К такому ее жизнь не готовила, сама, по сути, птенцом еще желторотым была, а тут еще и сын. Ее учили быть хорошей покорной женой, которая своими проблемами не надоедает мужу. Вот и доучили, что у девочки случилась послеродовая депрессия и боязнь супружеского долга. И вот, семейная жизнь летит к чертям, а бедный мужик даже не знает, что сделать. Жена шарахается в страхе залететь, но при этом молчит как партизанка. Каждый секс — как скачки по минному полю, тут не только удовольствия не получишь, тут сам свихнешься.       И мужик совестливый, преданный как пес, вокруг девчонки вьется, помочь пытается, да только она сама себе помочь не хочет. И вроде к мужу испытывает теплые чувства и сына любит, а крыша-то едет потихоньку.       А ведь и нежен был, и терпелив. И помочь пытался всеми силами, да только кто ж женщину разберет-то? Женщины, они же, блин, рождены для страданий, как говорил один писатель в моей прошлой жизни. И ведь даже спорить с этим, глядя на эту ситуацию, не хочется. Тут реально страдания сплошные. И вроде жалко, а с другой стороны, если бы сама не молчала, жива бы была и семья счастливой осталась.       Вот и приехала. Домолчалась. Когда муж в очередной раз подступиться пытался и даже сумел, вышла столь жизненная осечка, ведущая к очередному пополнению в семействе. А подтвердив свою догадку, девочка испугалась так, что ее и переклинило. И помощи попросить из-за воспитания не смогла, и сама справиться не сумела, наглоталась таблеток в ванной и окочурилась.       То-то меня после пробуждения выворачивало так, что думала, все внутренности в унитазе оставлю.       Положив руку на плоский живот, тяжко вздохнула. Что теперь-то делать? Паниковать как-то поздно и бессмысленно, да и вредно для здоровья. Кстати, надо бы в больницу сходить и проверить, все ли нормально и не до «суицидилась» эта глупышка до прерывания беременности или чего еще.       А еще сын. И Сакумо. Что делать теперь со всем этим?!       Сидеть в ванной комнате, вцепившись в волосы, стало просто неудобно. Шея и задница затекли, а время уже к рассвету, и скоро проснется… сын. Что же насчет Сакумо, то он сейчас находится на миссии, и когда вернется? Черт его знает. Господи… во что же я вляпалась-то?       Утром, собрав Какаши и потренировавшись перед зеркалом в выражении кукольного лица с ничего незначащей улыбкой, с сожалением поняла, что нет. Обдурить знающего человека не получится. Сын и то чует подвох, а ведь еще дитенок совсем.       Но, несмотря на желание остаться дома, пришлось брать себя в руки и вместе с сыном степенным шагом идти в больницу. При всем параде и амуниции, то есть одежде в несколько слоев, подобающей жене Главы Клана. Благо, воспоминания о нахождении больницы были свежими и не пришлось идти наугад.       — Хатаке-сама? — дежурный медик растянул губы в улыбке. — Вы что-то хотели?       — Консультацию.       Пока мне водили рукой по животу, а я пыталась не таращить глаза на зеленое свечение, Какаши тихонько сидел в уголке наблюдая.       — С вами и малышом все хорошо! — наконец прозвучал вердикт, вызвавший с одной стороны острое чувство облегчения, а с другой желание напиться, так как резко пришло осознание, что на месте бедняжки теперь я и отдуваться тоже мне.       Обратно шла на автомате, подняв сына на руки, чему он был показательно не рад, так как признаваться, что ноги устали, не желал.       — Братик или сестренка? — невинный вопрос чуть не заставил меня пропахать носом землю, так как от своего новоприобретенного сына такой догадливости я не ожидала.       — А кого хочешь?       — Сестренку.       Прикрыла глаза. Сестренку. Как же тяжко-то, а? Какова вероятность, что мой дражайший муж меня не убьет-то?       Я всегда хотела дочку.       — Постараюсь обеспечить тебя сестренкой, — вздохнула, с тоской осматривая крыльцо дома и отодвигая двери. — И очень надеюсь, что все будет хорошо.       — Все будет хорошо, так папа говорит! — выдал ребенок.       — Ну, раз папа говорит, — прикрыла глаза, привалившись спиной к стене. — То мне очень хотелось бы в это верить.       Верить в то, что твой папа не размажет меня по стенке.