Пепелище

До боя оставались считанные мгновения. Армия, казалось, настолько единодушно замерла в ожидании страшного, что напоминала высокоорганизованный организм, подчиняющийся одному хозяину. Закатное небо, красное, как гниющее яблоко, местами отвратительно желтело, словно сам воздух отравился потоком льющейся скверны. Отступать было поздно. Вдалеке ветер, подгоняя тучи, свистел все громче и громче, вторя выстрелам баллист. Денерим казался несчастным ребёнком, покинутым родителями. Каллен тяжело вздохнул, нервно вынимая меч из ножен. Длинный, идеально отполированный — Резерфорд видел в нем своё изможденное лицо, покрытое испариной и пылью дорог. Губы, сжатые в тонкую линию, подрагивали, не решаясь произнести ни звука. Ему было жутко — действительно жутко — и он вспоминал друзей, умерших тогда в Башне Круга Магов. Вспоминал тот купол, защитную тюрьму, что сводила его с ума. Вспоминал и образ Сураны, пригрезившийся ему: она ласково звала его по имени, жалела и умоляла встать с колен. Она, женщина, привыкшая, что ее слово идёт впереди королей, просила о чем-то безликого храмовника, одного из тысячи. Он вернул меч в ножны и обернулся. За ним стояли рыцари эрла Эамона и маги, перекидывающиеся словечками перед боем. Они шутили, делали ставки и показывали друг другу различные фокусы. Каллен скользил по их лицам, не останавливаясь ни на ком, не запоминал никого, потому что знал: половина из них больше никогда не вернётся. На его нос упала прохладная капля, и, скатившись, пропала в багряной земле. Резерфорд почувствовал запах, вмиг заставивший слезиться глаза, — запах пылающего Денерима, мерзкой скверны и кровавых трупов, отдающих неприятным кисло-железным шлейфом. Рыцарь-командор Грегор стоял на вершине смотровой башни, не собираясь вступать в общее сражение. Каллен старался сохранить в памяти черты его спокойного, сурового лица, чтобы потом, в пылу сражения, напомнить себе о том, что ему есть, к кому возвращаться. На мгновение он представил себя таким же седым, грузным, навалившимся под тяжестью собственных переживаний и нежеланных побед, и дух его охватила легкая меланхолия. Резерфорд закрыл глаза, силясь разогнать дурман, понимая, что лириум потихоньку въедается в его мозг, по крупинкам отнимая рассудок. Грегор перевёл на него взгляд и кивнул, приставив кулак к сердцу. Каллен вспыхнул, повторил жест и собирался было крикнуть, но рыцарь-командор уже отвернулся. Он смотрел прямо, в толпу из рыцарей, храмовников, эльфов и гномов. И лишь одно интересовало главу солдат церкви — идущая впереди Сурана вместе со своей свитой. Ее уверенный шаг (от бедра, немного налегая на левую ногу, как заметил Каллен) отдавался в земле лёгким давлением. Она оставалась во всем, с чем имела дело: как круги на воде, тут же расходясь, все же мутят ее, смешивают и будоражат, так и она меняла все и навсегда. Величественная и прекрасная, Сурана гордой поступью шла мимо верных ей солдат, каждому даря улыбку и приветствие. Она относилась к тому типу людей, что запоминают лица и имена, едва стоит их услышать. А потому особенно была любима среди простых рыцарей, остающихся безымянными даже для собственных командиров. Да и что греха таить: сам Каллен смущался ее внимания и радовался тому, что она помнит и знает его. Его сердце подскочило к горлу, совершило два стремительных удара, и тут же вернулось обратно. Дыхание Создателя, как она была прекрасна! Хрупкая, воздушная, эльфийка хранила в себе такую мощь, что не всякий мужчина стремился бросить ей вызов. Она была смертоносна, и в смертоносности своей несла пьянящий азарт, безумие и прощение. Рядом с Сураной шёл Зевран, не затыкающийся ни на секунду, а она все смеялась и смеялась над его шутками, накручивая локоны на палец. Каллена обжег гнев, и он сжал кулаки, больно протыкая плоть ногтями. Горчащая ненависть схватила за горло, заставляя плеваться желчью, но он не мог заставить себя отвести взгляд. Любила ли она этого эльфа? Араннай хоть и шутил без передышки, но смотрел на ее лицо с тревожным беспокойством, и Резерфорд понимал. Будь его воля, Сурана так и осталась бы в Башне, вместе с ним, вдали от Мора, порождений тьмы и всех этих мужчин, с вожделением смотрящих ей вслед. Алистер перебросился с Резерфордом парой слов об обстановке, но тот отвечал вяло и неохотно; бывший храмовник вызывал в нем лишь раздражение и зависть. — Алистер, у вас есть шансы победить? — Тейрин удивился, прервавшись на середине рассказала. Он осмотрел Каллена: бегающие маслянистые глаза, неспокойное дыхание и губы, искусанные, побледневшие без притока крови. — У нас нет иного выбора. — Брови его скорбно выгнулись, словно весь груз Атланта, держащего небосвод, свалился теперь на его плечи. Он оглянулся на Сурану, ругающуюся с Морриган до посинения, провёл ладонью несколько раз по лицу и пожал Резерфорду руку. Никогда ещё Каллен не видел храмовника настолько испуганным. Стражам предстояло подняться на верхушку форта Драккон. Каллен многое бы отдал, чтобы биться там, вместе с ней, против архидемона, но его роль была важна и здесь. Он должен защищать Форд от порождений тьмы, прикрывая тылы Серых Стражей. И пусть косвенно, но его грела мысль о том, что от него зависит ее безопасность. Резерфорд привалился спиной к каменной глыбе, торчащей из сырой земли, и скатился вниз, опадая без сил. Все это ожидание, тягостная мука перед решающей битвой действовали обезоруживающе. Недалёко от него Сурана говорила слова напутствия своим товарищам, обнимала их и шептала шутки мерзкому гному. Когда настало время Зеврана, то он расслышал поспешные, неосторожные слова. —Я люблю тебя, Зевран, — ее голос, мягкий, певучий, произносил эти слова с отчаянием, с той фатальностью, которая порой присуща молодым. — Я знаю. Как бы Каллен хотел забыть этот надлом в голосе эльфа, печальную хрипотцу, чтобы не мучать себя раскаянием. Вдруг она подошла к нему. Такая волшебная, удивительная, склонилась над ним. Он еле разглядел ее в сгущающихся сумерках. Лицо Сураны, молодое, открытое, сейчас искаженное гримасой усталости и неизбежности, казалось старческим, морщинистым и некрасивым, потерпевшим слишком много. Треснувшие губы с коричневой коркой крови, синяк во всю скулу, носогубные морщины, появившиеся от частого чувства горечи, — все это заставило Каллена забыть о том, что ей всего двадцать лет. Он захотел пожалеть ее, умыть слезами морщины, разгладить их и уберечь от всех забот, но мог лишь смотреть в крупные, слишком большие для человеческого лица, глаза и вспоминать ее образ со времен обучения в Круге. Шебутная, задорная, Сурана везде совала свой нос, намереваясь узнать новую информацию, училась искусству магии и даже терпела внимание такого несуразного влюблённого, как Каллен. Он смотрел на ее заострённые уши, по-мальчишески короткие медовые волосы, растрепавшиеся от буйного ветра и прилипшие ко лбу. Воспоминания сами захлестнули его: вот он видит, как ее ловят вместе с Йованом, и если им назначат казнь, то убить Сурану придётся ему. Видение собственного страха, дрожащих рук и ее возмущённых глаз всколыхнуло его душевный огонь. Каллен вспомнил успокаивающие слова Дункана и их прощание: он касается ее щеки, шепчет какую-то несуразицу, а он кивает. Каллен поцеловал её в самый уголок губ — единственное, на что хватило храбрости, — но и от этого его колени задрожали, рискуя совсем отказать. — Каллен! Каллен! Очнись! — эльфийка обеспокоено склонилась над ним, хлопая по щеке. Отсутствие лириума сказывалось на нем, и он все чаще уходил в сладкий сон воспоминаний. — Сурана... — губы, сухие и колкие, не слушались, едва произнося такие нужные слова. — Зови меня Нерия, Каллен. Я прошу тебя, — снова. Снова она, Серый Страж, сумевший объединить под своим знаменем эльфов, гномов и людей, женщина, чьё слово — закон, умоляет его. Сердце Резерфорда сжалось до маленькой точки, судорожно выплескивая кровь, и по телу разлилось покалывающее тепло. — Нерия... — он удивился, впервые попробовав это имя. — Нерия, я верю в твою победу. — Я знаю. Может, ты единственный, кто верит. Сурана стремительно вскочила, отряхнула пыльные коленки, поправила посох, поклонилась ему и убежала прочь. А его голова все кружилась и кружилась, никак не способная прийти в обыкновенное для неё состояние.

***

Грянул бой. За мгновение до этого, как порою бывает в самых кровожадных сражениях, все замерло: ветер, страшно гудящий, прекратил свой истошный крик, звон орудий перестал слышаться вдалеке, даже рёв архидемона затих, поразив каждого в Денериме. А потом этот сжатый миг всех чувств, доведённых до предела, натянутых нервов лопается, и бой накатывает стремительной волной. Каллен рубил гарлоков, и их кровь попадала в рот; приходилось отплёвываться, кашляя, находясь на волоске от гибели. Но он помнил, что за его спиной Сурана, рассчитывающая на него, и это придавало ему сил. Бойня все не прекращалась. Солдаты падали замертво, изможденные, не в силах встать и продолжить бой, и с каждый мигом их надежда таяла, подобно воску горящей свечи. Резерфорд дрался из последних сил. Новые порождения тьмы все прибывали, а войска людей стремительно сокращались. Каллен даже думать не смел о том, что будет, если они проиграют. Его меч, насквозь чёрный от крови и скверны, словно прирос к руке, и она болела, постепенно опухая. В ушах звучали крики товарищей. Вдруг над головой раздался взрыв. Прямо оттуда, где на вершине Форда Драккона сражалась Серый Страж. У храмовника кровь застыла в жилах. Неужели? Это конец? Они проиграли? — Смотрите! Смотрите! Это рассвет! — Кричал рыцарь, совсем ещё мальчишка, выживший каким-то чудом. Все его лицо было покрыто кровью, и видны были только горящие белые глаза с синей радужкой, — Порождения тьмы отступают! Каллен оглянулся: и вправду, они бросились бежать, и это море зелено-красных брызгов расступалось перед ними, уходило от них всех дальше, в самую глубину. — Победа... — зашептал Каллен. — ПОБЕДА! — он поднял свой меч вверх и заорал во все горло, и вой его поддержали все выжившие. Слезы счастья на их лицах были дождем спасения и облегчения. Все было не зря. Через некоторое время из башни стали выбегать гномы, за ними эльфы, наконец вышли рыцари эрла, но Серых Стражей все не было. Резерфорд ходил с места на место, несмотря на дикую усталость, и его налившиеся кровью глаза неустанно следили за мощеной дверью. Ему нужно было узнать только одно. Через час она отворилась, и оттуда вышла Леллиана, заливаясь слезами. Каллен бросился к ней, но она лишь отмахивалась и мычала, кивая в сторону Форда. За ней вышли Зевран и Алистер. Тейрин шёл, повесив голову, плечи его поникли, и сам он выглядел столь разбито, что храмовнику стало его жаль. — Ты! На ее месте должен был быть ты, Алистер! — Араннай кричал, брызжа слюной на запачканные латы друга, и по щекам его текли реки слез, размазывая кровавые подтеки. Каллен замер и вновь оглядел Стражей. На руках Зеврана, недвижима, лежала Сурана. Он сжимал ее, прижимая к груди, и всхлипывал. Резерфорд ощутил, как звенит в голове. — Что с ней? Ее слишком сильно ранили? Почему с вами все в порядке, а ее пришлось нести?! Что... — Каллен кричал, схватив за воротник эльфа. Тело Нерии, такое маленькое, беззащитное, прижалось к его бедру. — Она мертва, Каллен. Наша Серый Страж умерла. Пальцы храмовника выпустили пластинчатый ворот; он посмотрел на Зеврана, не в силах опустить взгляд; лицо его приняло страшное выражение; он вдохнул, открыл рот, но не смог выдохнуть; из уголка глаза невидимо для всех скатилась жемчужная слеза; он развернулся и побежал, спотыкаясь на ходу. В лёгких горел огонь, в груди зияла дыра. Раздавался праздничный звук горнов и барабанов. Народ, раззадоренный выигрышем, смеялся и буйствовал. Пламя триумфа выжигало горечь утрат, пускай даже временно. И всюду слышались крики радостных солдат: «Победа! Победа! Победа!»