Призрак в Опере

— Эт чё, тот самый таффер с плаката? — Окропи меня Строитель, он самый! Совсем отбитый псих... Это ж надо - прямо под пушки рванул! — Больной ублюдок!.. Нечёткие голоса, приглушённые обрывки фраз, какой-то скрип, шарканье шагов… Какофония звуков доносилась из мёртвой беспросветной пустоты, словно эхо из загробного мира. Поначалу он не понимал, что происходит. Даже не ощущал своего тела. Но потом сквозь сомкнутые веки ударил свет и резко накатила тошнота. Сразу вернулась головная боль, цепким обручем обхватив виски и затылок, сползая в позвоночник. Да, теперь он чувствует руки и ноги… Что-то было… не так. Всё было не так. С него стаскивали сапоги. О, нет! К нему прикасались! Его раздевали! Гарретт распахнул глаза. И тут же зажмурился от пронзительно яркого света факелов. Но он успел заметить, что лежит на широкой скамье, а какое-то быдло в форме городской стражи бесцеремонно старается снять с него куртку, шарит руками по телу, в поисках потайных карманов. Как же... мерзко!.. Невыносимо!.. Вор, наконец, понял, что находится в тюрьме. И он знал, что сейчас будет. Его выпотрошат до последней нитки, отнимут всё, что могло бы помочь при побеге. И тогда – конец! Никакого шанса на спасение... Рвотные позывы предательски скрутили узлом желудок. Не имея больше сил терпеть, Гарретт перевернулся на бок, выблёвывая желчь прямо на мундир незадачливого охранника. И рванулся из последних сил, скатившись со скамьи, содрав колени и проскочив на четвереньках в открытую дверь мимо оторопевших караульных. Не совсем соображая, где оказался, он наугад свернул направо и побежал по длинному коридору. За ним, матерясь и бряцая оружием гнались стражники. Ещё раз по инерции проскочив за правый поворот, и преодолев ещё несколько метров, Гарретт остановился. Он понял, что сам загнал себя в ловушку. Здесь были только одиночные камеры, отвратительные вонючие каменные карманы, небрежно заштопанные железными решётками. Одна из этих темниц была открыта и, похоже, готовилась принять вора в свои неласковые ржавые объятия. Только сейчас Гарретт ощутил, как сильно у него кружится голова. Перед глазами всё плыло, ноги подкашивались, снова накатывали рвотные позывы. Он пошатнулся и, сползая по стене, опустился на колени. Скверно, как же скверно… Буквально за пару секунд до того, как в тюремный блок забежали стражники, он успел достать из-под кожаного наруча острозубую отмычку и спрятать её в щель между камнями, рядом с открытой камерой. А потом развернулся, и, как ни в чём ни бывало, выпалил: — Можете приступать к работе, дамочки! — и осел на пол, свернувшись, и прикрыв голову руками, пытаясь хоть как-то защититься от ударов и пинков разозлённых тюремщиков. Да, надзиратели Шолсгейта, видимо, очень любили свою работу. А ещё они совсем недавно получили своё обмундирование – всё что запомнилось Гарретту – это новенькие, почти не замаранные подошвы сапог, хаотично мелькавшие перед глазами. С лихвой утолив свой благородный гнев, и от души отпинав невезучего беглеца, стражники вновь оттащили его в караульное помещение, где перетрясли до самых подштанников, прощупав каждый шов на одежде. Из вещей - пленнику вернули только рубашку и штаны. Всё остальное записали в специальный журнал, а самого преступника зарегистрировали: «По предварительным данным, Гарретт, мастер-вор, грабитель и убийца – камера №8». Только после этого измученного вора опять отволокли в тюремный блок. Замок защёлкнулся на решётчатой двери с ехидным скрежещущим звуком, и узник обречённо прильнул разбитым лбом к холодным железным прутьям. Он смотрел на серые булыжники рядом с пустующей камерой, напротив. Там, в свете одинокого факела призывно поблёскивал тонкий, едва заметный кусочек стали. Всего лишь каких-то три ярда, но дотянуться до отмычки не было никакой возможности. Она могла бы спасти жизнь всех заключённых в этой тюрьме, но находилась слишком далеко от своего хозяина, как безмолвный упрёк... И с чего он взял, что его запрут именно в той камере? В этом блоке вообще почти никого не было, лишь из конца коридора доносились чьи-то жалобные вздохи. А больше – никого. Дурак, ну и дурак!.. Гарретт окинул взглядом своё новое жилище. Впрочем, рассматривать здесь было особо нечего. Крохотный грязный закуток с влажными стенами из необтёсанных камней. Низкий потолок, разукрашенный замысловатыми пятнами плесени. В полу, у дальней стены отхожее место - смердящая дыра, запечатанная мелкой решёткой. И ржавые цепи с кандалами, мёртвыми змеями повисшие на правой стенке. Ни лежанки, ни тюфяка, ни пучка соломы, ни еды, ни воды. И никакой надежды... Да уж, слухи о застенках Штаба городской стражи явно не были преувеличены. В Городе поговаривали, что это сущий ад, по сравнению с тем, что творится в других тюрьмах. А ведь вору когда-то довелось побывать и в Крагслефте, и в Пейвлоке, и он прекрасно помнил, какие там гадские условия. Но по сравнению с Шолсгейтом, эти остроги теперь казались просто шикарными борделями! Обмакнув палец в кровь, сочащуюся из разбитого виска, вор нарисовал на стене вертикальную полоску. Итак, день первый. * * * Лежать на холодном полу в позе эмбриона – так себе занятие. Всё тело одеревенело, голова по-прежнему раскалывалась, в ушах звенело, а к горлу подступала тошнота. Из полусонного забытья его выдернул внезапный шум: топот шагов, кряхтенье, звон ключей, лязг железа. Разлепив тяжёлые веки, он увидел, как двое тюремщиков заволокли в камеру напротив какой-то бесформенный куль, от которого по полу размазался красновато-водянистый след. Решётчатая дверь оглушительно захлопнулась. — А с этим что? — бородатый стражник впёрся взглядом в вора, растерянно жмурящего глаза. — Господин шериф только что прибыл. Сейчас ознакомится с рапортом и всё скажет… — Ну, раз так, пойдём перекурим, что ли… — и оба охранника лениво побрели по коридору. Они ушли. В тюремном блоке вновь воцарилось гулкое безмолвие, которое нарушалось лишь тихим шуршанием насекомых и крыс в сточной яме. Морщась от тупой боли во всём теле, Гарретт привстал на колени. Там, в камере напротив был человек. Он лежал на боку, прикрывая окровавленными руками лицо. Похоже, ему совсем плохо… Но живой ведь! — Эй!.. — вор удивился, какая здесь странная акустика – тихий полушёпот разнёсся эхом по всему коридору. — Ты как там? Слышишь меня? — для привлечения внимания он потряс прутья решётчатой двери. Никакой реакции. — Эй, дружище... Очнись! — А в ответ – тишина. И снова вор отчаянно загремел проржавелой решёткой. — Ну же! Помоги мне!.. И я помогу тебе! Без ответа. Пленник даже не пошевелился. Отмычка по-прежнему лежала между камнями. Такая близкая и такая недоступная. Этому заключённому – всего лишь руку протянуть! А он там застыл тухлым овощем… — Как же так! — вор в отчаянии саданул кулаком по двери. — Я что, единственный здесь, кому не нравится это место?!! — Ты пока ещё ничего не знаешь об этом месте, ублюдок! — внезапный грубый оклик заставил Гарретта вздрогнуть. Ну, всё, тушите свечи - буррик сдох… По коридору шумно шествовала целая делегация: впереди напористо вышагивал сам шериф Алан Хобб, за ним едва поспевали сразу три охранника. Поравнявшись с «одиночкой» Гарретта, стражники остановились, и ключник отворил дверь. — Я вижу, наш висельник чувствует себя неплохо, — шериф зашёл в камеру и с размаха пнул вора в лицо. Тот не успел заслонится и поплатился – под тяжёлым сапогом звучно хрустнула переносица, хлынула кровь и сразу стало трудно дышать. Оглушённый и обессиленный, он пытался блокировать следующие удары, но получалось неважно. — Ты же понимаешь, крыса, что это только начало? — Алан Хобб склонился к уху своей жертвы. — Ты огребёшь здесь по полной программе! — От ярости шериф раскраснелся, как варёный краб. — Десять лет!.. Почти десять лет ты был занозой в заднице у городской стражи!.. Но всё же есть!.. Есть справедливость в этом мире – вор сам себя поймал! Ха-ха!.. Скоро ты будешь болтаться в петле!!! Гарретт, наконец, открыл зажмуренные глаза, и тут же встретился с ожесточённым взглядом Хобба. — И знаешь, ворюга, у меня хорошие новости, — шериф злорадно прищурился. — У тебя есть небольшой шанс немного скрасить своё существование до того, как отправишься на эшафот. Для этого – ответь на мои вопросы. И не вздумай лгать! — Огласите весь список, пожалуйста, — тупо ухмыльнулся Гарретт. Тупо. Вот именно: тупо и непонятно зачем... Даже сейчас, скукожившись в ногах у начальника городской стражи, он сам поражался своей наглости, не понимая, почему до сих пор не может хотя бы просто заткнуться. Что за дурацкая привычка!.. — Тебе нужен список? О, да! Он будет, и очень обширный, не сомневайся, — шериф для острастки ещё раз пнул пленника под рёбра. — Но главные вопросы: кто и где твой сообщник, которому ты переправил украденные вещи? И для кого похитил магический кристалл? — Ох… Даже не знаю… — вор демонстративно задумался, бережно ощупывая пальцами свёрнутый на бок нос, а потом гнусаво осведомился: — А у Вас есть варианты, господин шериф? Начинайте перечислять, а я буду говорить – «да» или «нет»! — Идиот! — раздражённо сплюнув на пол, шериф вышел из камеры и кивнул тюремщикам. — В лазарет его, живо! — и, набычившись, покинул тюремный блок. Кривые усмешки и глумливые переглядывания стражников явно говорили о том, что вор принял неправильное решение и его ждёт что-то… А что его ждёт? — У вас тут специальное санаторное обслуживание для заключённых? — Гарретт даже не ожидал, что его вопрос вызовет такое бурное веселье у надзирателей – они разразились диким хохотом. — Ты даже не знаешь, на что напросился, таффер! — и опять дурацкий смех и пакостное перемигивание. Два конвоира вывели вора из камеры и погнали по бесконечным каменным коридорам. Гарретт лишь старался запоминать повороты в этих длинных мрачных катакомбах. Наконец его привели к железной двери с широким зарешечённым окошком. Над входом висела латунная табличка, подтверждающая, что это лазарет. И само помещение вполне напоминало кабинет лекаря - здесь царила поразительная чистота. Рядом с белоснежной ширмой красовалась отмытая до блеска медная раковина с водопроводным краном, вдоль стен располагались застеклённые шкафчики и этажерки, заполненные склянками и бутылочками с неизвестными жидкостями. Однако на этом медицинская идиллия заканчивалась. Вся стена напротив двери была в застарелых бурых пятнах и подтёках, а в грубую кирпичную кладку в несколько рядов были вмонтированы кандальные цепи. Рядом хищно щетинилась железными прутьями закопчённая жаровня. А в центре комнаты возвышался металлический стол, похожий на операционный – кожаные ремни для закрепления конечностей, в изголовье - странное приспособление на винтах, аккуратные желоба и отверстия для стока крови. Ну да, как раз на таких хирурги и штопают раны. Только на своём веку вор повидал слишком много подобных столов – и в основном не в госпиталях, а в пыточных камерах. Но лежать на них ещё не доводилось… Как-то сразу Гарретту стало совсем нехорошо. Ноги подкосились и его опять вырвало на чистенький пол, выложенный гранитными плитками. Отвесив пленнику вполне беззлобную оплеуху, надзиратели велели ему раздеваться. Вора замутило ещё больше, но выбора не было и он, дрожащими руками стал стаскивать рубаху. — Портки тоже сымай, — осклабился охранник. — Исподнее оставь. Покамест… Ххы!.. После этого, покрывшегося мурашками Гарретта приковали кандалами к холодной стене. Руки зафиксировали над головой, щиколотки стянули жёсткими железными скобами. Шутить и язвить больше не хотелось. Ни капли. Было единственное желание – перенестись отсюда куда угодно: на аудиенцию к Каррасу или в Бонхард, да хоть в Утробу Хаоса – лишь бы не торчать здесь обнажённым и обездвиженным в свете ослепляющих факелов. Тут же из коридора послышались звуки шагов и в лазарет ворвался остервенелый и вспотевший шериф Хобб, а за ним спокойно вошёл высокий степенный господин. Весь его безукоризненный вид резко контрастировал с неряшливым обликом начальника стражи. Элегантный бежевый камзол, безупречно уложенные светлые волосы, очки в золотой оправе и кожаный саквояж – всё в этом человеке говорило об уверенности и респектабельности. В отличие от шерифа, он не стремился к активному общению и, отойдя в сторону, по-свойски расположился в кресле за письменным столом. А Алан Хобб, напротив, был взвинчен и агрессивен. Он подлетел к Гарретту и, схватив его за волосы на макушке, ткнул лицом в листок пергамента. — Ну-ка, выкладывай, кто это написал? Вор, рассмотрев, что за бумагу подсовывает ему шериф, в очередной раз про себя выругался – он совсем забыл про письмо Хранителей! И ведь даже не прочёл его, так и оставив в кармане куртки. К счастью, служители тайного Ордена всегда изъяснялись загадками. В послании было написано: «Гарретт, этот заказ оплатили мы. Нужно поговорить. Приходи. За два часа до полуночи, на том же месте. ХХХ». — Это заказ на магический кристалл? — от нетерпения шериф брызгал смрадной слюной. — Кто такие Х.Х.Х? Говори, или я тебе яйца отрежу! — Ну… — вор нервно сглотнул. — Раз Вы всё уже знаете… Украсть кристалл мне заказали язычники… — Язычники? Точно? Если будешь врать, я всё равно узнаю, — Алан Хобб сжал руками горло пленника. — Что это за подпись такая – Х.Х.Х? — О… это же их лидеры… Хвощ, Хризантема и этот… как его… Хрен! — Фидли!!! — рявкнул Алан Хобб – и к нему из коридора сразу же подбежал прилизанный адъютант. — Ты внимательно слушал, Фидли? Что у нас там по язычникам? Есть под такими именами? — Эээ… Хризантема точно есть, Хвощ, кажется, тоже... А вот с Хреном… не уверен… знакомое что-то... — Проверить данные! И допросить всех стукачей об этом Гарретте: где живёт, с кем дружбу водит, с кем трахается! Живо!.. Адъютант побежал исполнять поручение, а шериф снова обратился к вору. — А теперь главный вопрос: кто твой сообщник? — Нет у меня сообщника… Я всегда работаю один. — Ну почему ты такой тупой, а? — Хобб саданул вора кулакам под дых, и тот, не имея возможности даже согнуться, стал судорожно хватать ртом воздух. — Несколько человек видели, как ты перебросил мешок через стену. Кто тебя там поджидал? — Никто… не поджидал. Может мешок и сейчас там валяется… Если не подобрал какой-нибудь… нищий. Сходили бы, проверили что ли... — Довольно! Я дал тебе шанс. Посмотрим, как ты через полчаса запоёшь, — шериф кинул на стол стопку бумаг. — Бро́нак, здесь список вопросов. Можешь приступать. — И Алан Хобб поспешно удалился. Тем временем, статный господин, поднявшись с кресла, отпустил охрану: — Ребятушки, вы идите пока. Если что, я позову. Гарретт сразу обратил внимание на то, какой красивый голос у этого человека - его бархатный баритон звучал завораживающе и подкупал своим добродушием. А прекрасноголосый щёголь, закрыв дверь за стражниками, подошёл к распятому на стене вору и начал откровенно его рассматривать. Гарретт, стараясь не выдать свой страх, тоже уставился на этого странного и на редкость высоченного господина. — Тебя зовут Гарретт, да? — человек бесцеремонно положил ладонь на грудь пленника и медленно провёл пальцами по расцвеченной синяками и ссадинами коже. — Я – доктор Бронак. Избавляю таких, как ты… от разных недугов. — Его неправдоподобно синие глаза, слегка увеличенные линзами очков, казалось, смотрели прямо в душу оцепеневшего вора. — Меня позабавил твой разговор с шерифом. Так мило... Ты артист, ей богу!.. Надеюсь, мы с тобой сработаемся. Пальцы доктора устремились вниз, неторопливо скользя по груди, выступающим рёбрам и рельефным мышцам пресса. Добравшись до исподнего, он оттянул тесёмки и беззастенчиво заглянул в кальсоны. Задержав взгляд на гениталиях, и будто бы оставшись довольным от увиденного, он с лёгкой усмешкой вернул одежду на место. — Лучше бы ты мне как следует врезал, Бронак, — сквозь зубы прошипел вор. — О, не стоит стесняться лекарей, дружочек, — ослепительно улыбнулся Бронак, — это может быть вредно для здоровья. И здесь я решаю, что для тебя лучше. Теперь проворные руки доктора скользили по лицу Гарретта. Особенно его заинтересовал механический глаз. Раздвинув пальцами верхнее и нижнее веко, он попытался поддеть ногтем изумрудный протез, и, потерпев неудачу, озадаченно хмыкнул: — А ты… любопытный экземпляр. Отойдя на пару шагов, и вновь обшарив вора пристальным взглядом, он доверительно пообещал: - Я сейчас тебя ненадолго покину. А потом приступим. Бронак зашёл за ширму и через несколько минут появился оттуда, совсем преобразившись. Теперь на нём был лишь длинный кожаный фартук, почти полностью опоясывавший обнажённое мускулистое тело. Впрочем, Гарретту было наплевать. Этот человек пугал его в любом облике. До дурноты, до вставших дыбом волос на затылке, до ледяного озноба, охватившего позвоночник и онемевшие конечности... А доктор, с удовольствием наблюдая, как его «пациент» вжимается в стенку, подкатил к нему небольшую металлическую этажерку на колёсиках. На ней, в раскрытом несессере скалились сталью хирургические инструменты. Но Бронак не спешил их использовать. Он снова потянулся к лицу пленника, безжалостно прощупывая сломанный нос, и не обращая внимания на кряхтящего и дёргающегося от боли вора. — Я вижу господин Хобб постарался на славу, — с улыбкой произнёс эксцентричный лекарь. — О, да, наш начальник чересчур импульсивен и совершенно неисправим. Но тебе повезло – это всего лишь смещение носовой перегородки. Тут Бронак резко надавил пальцами на переносицу и под сдавленный хрип Гарретта вправил нос на место. — Ну вот, теперь ты почти красавчик. Навязчивая тягучая боль в переносице сразу ослабла и даже дышать стало немного легче. Недоумевающн хлопая ресницами, вор попробовал осторожно втянуть воздух через нос: — Ссспасибо, док… Вашими стараниями я абсолютно здоров. Заусенцы не в счёт… Когда меня выпишут? — А-я-яй, — укоризненно протянул Бронак, — куда же ты торопишься? Мы ведь только познакомились, а ты – сразу бежать. А поговорить по душам? — Он взял со стола список, оставленный шерифом. — К тебе очень много вопросов, сам знаешь. Давай расскажи что-нибудь о себе. — Ох.. От обилия вопросов, я сразу замыкаюсь... Очень нелюдим, знаете ли. — Ну, это вполне излечимо. Проверим? Постояв пару секунд в раздумье, Бронак выбрал из набора хирургических инструментов сверкающий ланцет. Любовно пробежав пальцами по левой руке Гарретта от плеча до кисти, он сделал на запястье П-образный надрез, примерно в два дюйма шириной. Игнорируя струйки крови, резво устремившиеся вниз по бледному предплечью, палач ловко подцепил уголки надреза, и отложив инструмент, ухватился за лоскутики кожи. Всё это время вор сдавленно кряхтел, кусая губы. Но после того, как доктор стал медленно сдирать кожу, он не выдержал и хрипло застонал, срываясь на крик. — Чшшш... Тихо, тихо, — участливо засюсюкал Бронак, ласково глядя вору в глаза. — Ну что орёшь, малыш? Какой ты у нас горластый, а?.. Я же только начал! Когда кожаный лоскут был дотянут почти до локтя, из глаз Гарретта вовсю бежали слёзы. Он знал, что пощады ему не будет, и не был уверен, что сможет выдержать такое... Больно... Как же больно!.. Зажмурившись, он громко всхлипывал, а в это время про себя повторял: «Катти-Катти-Катти!..» Он сам не знал, почему так зациклился на имени Катти, просто… у Бассо так звали маленького сына, а ещё когда-то давно, у них был скупщик краденого по имени Катти… Он был весёлым дядькой и свойским приятелем… И до вора только сейчас дошло, что Бассо назвал своего ребёнка в честь того самого Катти… А ведь он тоже умер в тюрьме… от пыток… И, Трикстер раздери, ну почему «тоже»… Ведь Гарретт не умрёт здесь! Он во что бы то ни стало продержится до завтра, а потом найдёт способ и обязательно сбежит... Вот только бы передохнуть немного от этой дикой боли!.. — Ааааааааааааааааааааа!!! Бронак дёрнул и сорвал кожу с внутренней стороны локтевого сгиба. Кровавой лентой, она безжизненно повисла, обнажая полоску мяса и мышц. Вор протяжно выдохнул. Неужели это его рука так выглядит? Лучше не смотреть... — Настроился на разговор? — Доктор снисходительно усмехнулся. — Или тебе понравилось? Напрасно, — взяв со стола какую-то бутыль, он плеснул мутной жидкостью прямо на открытую рану. Гарретт судорожно забился, гремя цепями. Заметался, завыл, выплёвывая себе на грудь кровь и ругательства. Боль теперь только нарастала, проникая внутрь, прожигая до кости. — Ну, что глазки вытаращил? Это всего лишь солёная водичка, — проворковал Бронак. — Она моя лучшая помощница – ибо, очень концентрированная. Всегда довершает то, что я не закончил. Очень гигиенично, кстати. Могу уверить, сепсис редко приканчивает моих пациентов. Но они всё равно мрут, как мухи, — он обречённо пожал плечами. — Предлагаю вернуться к списку вопросов. Но вор лишь сдавленно стонал и ругался, дыша, как рыба, выброшенная на берег. Катти... Катти... Катти!.. Прости... Прости, умоляю!!! Он ведь мог спасти его тогда... Мог. Гарретт хотел вытащить Катти из застенков Крагслефта, очень хотел... И даже деньги были тут не причём... Просто, вор немного не рассчитал свои силы и... опоздал... Он и Бассо-то оттуда вытащил на последнем издыхании, а вот Катти... не сумел... Он умер у вора на глазах, не выдержав зверских пыток местной инквизиции. Гарретт тогда не сразу поверил, что Катти, вот так вот, в последний момент, отдал концы... Было невыносимо видеть этого жизнелюбивого старика таким... изуродованным, усохшим... и... пустым... Мёртвым. Вот бы стать сейчас таким же... Чтобы... не чувствовать этой адской боли... — А ты мне нравишься, малыш. Ты, на удивление, стойкий. Продолжай в том же духе. Лично я не хочу, чтобы мы с тобой слишком быстро… закончили. Бронак смотрел на Гарретта с неподдельной… нежностью? Вот теперь вору стало не просто страшно, он впал в настоящую панику. И был уже готов выдать и грёбаных Хранителей и даже Бассо со всей его семьёй. А Бронак, не давая никакого передыха своей жертве, схватил ланцет и сделал пару новых надрезов, рядом с кровоточащей раной. И катакомбы Шолсгейта вновь огласились истошными криками...