Призрак в Опере

— Глядите-ка, у мастера Бронака новая невеста! — Ммм, горячая штучка! А как томно кричит, как жарко стонет! Какой же юродивый смех у этих стражников… В Шолсгейт специально недоразвитых набирают?.. Гарретт разлепил глаза и попробовал осмотреться сквозь спадающие на лоб пряди грязных волос. Он по-прежнему был прикован к стене, и с трудом понимал, сколько прошло времени. Спина закаменела, рук и ног он почти не ощущал, зато чувствовал жгучую боль и горькое унижение. Бронака в пыточной не было. Ушёл куда-то… Но прямо напротив, за квадратным окошком запертой двери столпилось сразу несколько тюремщиков. Они бесцеремонно пялились на прикованного вора и довольно ржали, отвешивая скользкие шуточки по-поводу его «смазливой» мордашки и тощей задницы. Кто-то глумливо цокал языком, другой – пытался острить. Вообще не смешно… Чтоб их в жопу буррика затянуло! Уроды ущербные… Как же горит истерзанная рука!.. Уже заранее представляя жуткое зрелище, вор медленно повернул затёкшую шею и боязливо посмотрел налево. И сразу отвернулся. От запястья и почти до подмышки - словно подвесили кусок освежёванной оленины. Уфф… Страшно. Тошнотворно. Больно. Очень больно… Вовремя же он вырубился. Кажется, он что-то наговорил этому «лекарю». Про опаловое ожерелье, что украл у шерифа… Соврал, что большой камень продал на распил, а оправу проиграл в карты матросам из Доков… Ведь похоже на правду? Вроде бы… Ещё какую-то дичь наболтал про пузырёк с зельем. Якобы это яд, который дали ему язычники, чтобы отравить колодец в Шолсгейте. Вот это звучит сомнительно... Остаётся надеяться, что агенты шерифа не смогут слишком быстро всё перепроверить и подловить его на лжи. А как быть дальше? Гарретта сразу начинало мутить, когда он думал о встрече с палачом. Казалось, стоит ему вновь появиться, и вор сразу же в подробностях расскажет обо всём на свете, лишь бы только этот живодёр к нему не прикасался. Сколько же нового можно узнать про себя в этом месте? Например, что ты – жалкий трус… Как же пакостно… А Бронак, как Трикстер – лёгок на помине. Тут же объявился, разогнал сачкующих стражников, бравой походкой зашёл в лазарет, приветливо улыбаясь. Он был вновь одет в свой щёгольский костюм, и это давало надежду, что на сегодня инквизитор закончил свою работу. — О, малыш очнулся, — доктор приблизился к оробевшему вору, деловито потирая ладони. — Не думал, что ты такой нежный - хлопнулся в обморок, словно барышня! Он взял Гарретта за подбородок, потрогал лоб, посмотрел в глаза и подмигнул: — Жаль, что мне пора уходить, а то бы мы ещё пообщались. Но, знаешь ли, дела… У меня практика в Дейпорте, да и семья: жена, дети - с ними ведь тоже надо побыть! Так что ты тут не скучай, завтра вновь увидимся. — Снисходительно потрепав пленника по щеке, Бронак развернулся, чтобы уйти. — Пить… — вместо привычного голоса из рта вора вылетело какое-то шипение. — Что, малыш? — Воды… пожалуйста, — сухие обветренные губы наконец смогли произнести нечто, отдалённо похожее на слова. — Хочешь пить? — доктор добродушно рассмеялся. — О, мне нравится, когда ты такой… учтивый. Ладно, ты заслужил награду! Он подошёл к раковине и налил воды в стеклянную колбу. Вернувшись, Бронак поднёс склянку к губам вора и позволил сделать пару жадных глотков. Вода слегка отдавала ржавчиной, но это была самая прекрасная жидкость, что ему когда-либо доводилось пить. — Ну-ну, довольно… — палач поставил колбу с водой на столик с медицинскими инструментами. — Тебе много нельзя, а то ведь опять стошнит. Давай-ка… Лучше ещё раз обработаем твои раны! — С этими словами доктор взял бутыль с соляным раствором и обильно полил изуродованную руку Гарретта, не обращая внимания на его судороги и хриплые стоны. — Всё-всё, мне пора, дружочек. Уже поздно, да и тебе пора спать, — Бронак, наконец, прекратил экзекуцию. Ещё немного понаблюдав за ошалевшим от боли пленником, он направился к выходу. Остановившись в дверном проёме, палач напоследок обернулся и с улыбкой пожелал: — Спокойной ночи, малыш! * * * А ночь оказалась очень длинной, и отнюдь не спокойной. Казалось, время остановилось именно на той отметке реальности, где воедино слились самые дурные события и воспоминания, где были только разочарования, обиды, страх и страдание. Он очень устал, но не мог уснуть из-за бесконечной томительной боли, не утихающей ни на минуту. И это изматывающее чувство беспомощности, когда ты, словно жук на булавке, не можешь толком даже пошевелиться. Невыносимо. Невыносимо. Невыносимо… Вот сейчас, в следующую секунду это закончится. Он потеряет сознание или умрёт, или сойдёт с ума… Пускай!.. Потому, что так продолжаться больше не может!.. Но нет. Оказывается, может. Ещё как может… И ночь по-прежнему длилась: нескончаемая, безжалостная, безнадёжная… * * * Если долго не открывать глаза, начинает казаться, что вглядываешься в бездонный колодец... Тёмный, прохладный, гулкий… А где-то внизу – вода, кристальная и свежая, как зимнее утро... Прыгнуть бы, уйти целиком на глубину и остаться там навсегда, подальше от людей и от этого мира… Валяться на дне колодца, как пустая бутыль, как никому не нужная сломанная вещь… Чувствовать отстранённость и безопасность, и знать, что никто не увидит, насколько ты жалок и запуган… Но сейчас… Сейчас он был не один, за ним наблюдали. Гарретт почувствовал чей-то взгляд на своей коже, словно кто-то к нему прикоснулся. Ещё и ещё… Открыв глаза и проморгавшись, он увидел, что через решётку железной двери на него смотрит человек. Он стоял молча, сложа руки на груди, и рассматривал распятого на стене узника. В его взгляде не было ни жалости, ни сострадания, только бесстрастная сосредоточенность. Пронзительные серые глаза будто пытались прожечь дыру в том месте, где у вора было сердце. Гарретта тут же бросило в жар и снова замутило. Он узнал этого человека. Конечно, его ни с кем не перепутаешь – это был Бенедикт, Маг Огня. Но… зачем он здесь? Наверное, заявился, чтобы убить вора, пока тот не выдал всех с потрохами… Что ж, правильная тактика… Очень разумно. И милосердно. Ну, давай же!.. Словно прочитав его мысли, маг поднял взгляд, резко развернулся и исчез из поля зрения. Что это было? Как он сюда попал? Гарретт не знал. * * * Спустя вечность наступило утро. В катакомбах стало оживлённо, из коридора доносилось шарканье слоняющихся стражников, их болтовня и весёлый смех. Иногда они мельком заглядывали в окошко лазарета, и вор надеялся, что может кто-нибудь из них даст ему воды, но - нет. Охранники равнодушно проходили мимо. Так прошло ещё несколько часов. Счёт им был уже давно потерян, и это окончательно вытянуло из пленника последние силы. Когда железная дверь отворилась и в лазарет зашли шериф Хобб и доктор Бронак, Гарретт в бессознательном состоянии безвольно висел на цепях. — Ну и что с этим дохляком делать? — Начальник городской стражи разочарованно нахмурился, — я хочу, чтобы он дожил до виселицы. Бронак! Ты уже перестарался с Раулем. С этим тоже - только излишний шум и грязь! А парень мне нужен для показательной казни! И в таком состоянии он точно ничего не расскажет. — Ничего, я приведу его в порядок. Он молодой, сильный, не то что старикашка... Скоро придёт в себя. — Мне нужно, чтобы он выдал сообщника. Допросы агентов ничего не дали. Все слышали про мастера-вора Гарретта, и все говорят, что он одиночка и на редкость скрытен. Просто призрак какой-то… Никаких зацепок. Надеюсь, сегодня будут результаты? — Хобб произнёс это с особым нажимом. — Будут, господин шериф. Обязательно заговорит. — Тогда я жду доклада. — Ещё раз окинув неподвижного пленника брезгливым и раздражённым взглядом, Алан Хобб вышел из лазарета. А Бронак, бегло осмотрев своего «пациента», спокойно удалился за ширму, где вновь переоделся в свой кожаный фартук палача. Затем он подошёл к двери и позвал стражников своим неподражаемо бархатистым голосом: — Ребятушки! Мне срочно нужна ваша помощь! * * * И опять это тягостное полубредовое пробуждение. Гарретту казалось, будто он лежит на дне неглубокого ручья. Приятные прохладные струи омывают уставшее тело, шёлковые волны настойчиво возвращают к жизни. Где он? Неужели в лесу? И это неугомонные озорные дриады выдёргивают его из небытия? Открыв глаза, он сразу опять их зажмурил. Нет!!! Пожалуйста, нет… Можно вернуться обратно? Туда, где лес, ручей и дриады… Он лежал пристёгнутый на жутком операционном столе, а этот странный лекарь поливал его мыльной водой из цинкового ведёрка. Что?!! Что он делает? Вор обескураженно выпучил глаза, и Бронак сразу же отреагировал, выплеснув ему в лицо остатки воды. — Ну вот и славно, — доктор лукаво прищурился, глядя на закашлявшегося вора. — А то мы с шерифом уже начали волноваться, уж не надумал ли ты сбежать от нас таким образом! — В тюрьме сегодня… банный день? — осипло поинтересовался Гарретт. — О, ты действительно очень живучий, раз пытаешься шутить, — усмехнулся Бронак. — Знаешь, я очень ценю чистоту и гигиену. Это залог выздоровления любого пациента. Вижу, тебе это идёт на пользу. С громким лязгом поставив ведро в раковину, он вновь наполнил его водой и ещё раз окатил пленника с ног до головы, при этом дав ему вдоволь напиться. — Ну, всё пора возобновить наш вчерашний разговор, а то уже вечереет. — Бронак подкатил поближе столик с хирургическими инструментами, чем опять привёл вора в дикий ужас. — Да погоди ты морщиться, — разулыбался доктор. — Слушай меня внимательно, малыш. Вчера ты держался молодцом, но игры закончились. Сегодня мне нужно, чтобы ты сказал имя сообщника и где он скрывается. И я не уйду, пока не добьюсь своего. Ты всё равно расколешься, поверь. Так что, может мы не будем терять время и пропустим неприятные для тебя процедуры? Это твой шанс. Стиснув зубы, Гарретт молчал, угрюмо глядя в бездонные глаза своего мучителя. Можно было бы утонуть в их прекрасной синеве… Вор не был уверен, что доживёт до следующего дня, но точно знал: сколько бы ему не осталось - до конца своей жизни он будет ненавидеть синий цвет. Сапфиры, аквамарины, топазы, индиголиты – он больше не прикоснётся к этим камням и прочей гадости. Никогда не выйдет под ясное небо, не решится в погожий день посмотреть на морские волны в порту. Ну и ладно! Уж без этого он как-нибудь обойдётся… Лишь бы… — Гарретт! Ты всё понял? — гаркнул палач. — Да пошёл ты! — Глупо. Очень глупо, но, признаюсь, именно такого ответа я от тебя и ожидал. Что ж, ты сам напросился, малыш. Тогда приступим! Хотя… Пока ты ещё не… — Бронак нежно провёл пальцами по лицу пленника. — Сначала я сделаю то, о чём мечтал с того самого момента, как тебя увидел. Он резко схватил вора за волосы и склонился к его лицу, взяв со стола ланцет. — Ты же знаешь, что он у тебя жужжит? Очень тихо, но я всё равно его слышу. Особенно, когда ты вот так пялишься! И паникуешь… Меня этот звук немного нервирует. — Нет, только не это! — выдохнул Гарретт. Игнорируя его отчаянные крики, Бронак сделал глубокий надрез поперёк правой глазницы, совсем рядом с застарелым шрамом. Затем, ухватился пальцами за механическое глазное яблоко и, подсекая аккуратными движениями нервные окончания, извлёк протез. — Вот так гораздо лучше! — удовлетворённо изрёк он, ополаскивая водой окровавленный трофей. — О, что я вижу! Маленькая видеокамера! Настоящее чудо прогресса! Это ведь творение Отца Карраса, не так ли? Эй, малыш… Проклятье!.. Гарретт снова потерял сознание. И он не видел, как суетится вокруг него Бронак, не чувствовал, как тот обрабатывает ему рану, как накладывает повязку, пытаясь остановить хлещущую кровь. Не слышал, как рычит и ругается, случайно заглянувший в лазарет Алан Хобб, и как оправдывается перед ним одержимый доктор. Впрочем, на этот раз Бронак расстарался и довольно быстро вернул вора из обморока. Ввёл какое-то зелье уколом в вену… Это пробуждение было самым тяжёлым. Когда он очнулся, шериф и палач были спокойны и молча смотрели на него с холодным выжиданием. Оба стояли по левую сторону операционного стола. Очень предусмотрительно выстроились. Просто воплощённая любезность! Учли, что теперь Гарретт мог видеть только одним глазом. Левым. Всё, что было справа – теперь будто бы не существовало. Лишь мокрая кровавая тряпка на пульсирующей от боли глазнице. Хочешь увидеть, что происходит - выворачивай шею. Знакомое, но давно забытое чувство. Отвратительное, мерзкое. Так! Сейчас снова вырвет… — Вот ведь поганый крысёныш! — шериф Хобб едва успел вовремя отскочить подальше. — Бронак, мне это уже начинает надоедать! А доктор, будто был готов к такому повороту событий. Дождавшись, когда вор перестанет корчиться в спазмах, он поднёс к его лицу ланцет и вкрадчиво произнёс: — Теперь у тебя остался всего лишь один глаз, малыш. И он - последний. Решай, так ли уж он нужен? Тебя ведь всё равно повесят… А я его с удовольствием вырежу! Они всё-таки нашли его слабое место… Глаз. Оба глаза. Виктория бы оценила. О, да!.. На миг ему показалось, что он слышит вкрадчивое язвительное хихиканье мёртвой дриады. А Трикстер... Этот точно закатился бы громогласным хохотом... Гарретт сам не замечал, что плачет. Да он и не плакал, нет, скорее всего, это просто что-то… нервное… Но из левого глаза по виску тонкой полоской побежала горячая слеза. А из-под набухшей повязки и вовсе ручьём текли кровавые струйки. Гадство какое, всё ухо затопили… — Ну, что надумал, вор? — стальное остриё неприятно царапнуло зажмуренное веко. — Не надо! Пожалуйста… Оставьте мне мой глаз. Я… всё скажу... — Неужели всё? Ты ведь у нас мастер зубы заговаривать, — хохотнул Бронак. — Тогда... Давай-ка расскажи про Катти. — Что ещё за Катти? — хмуро буркнул шериф. — О, это очень загадочная личность, — пояснил палач. — Наш дружочек всё время повторяет это имя, когда кричит от боли... или бредит. Он меня прямо заинтриговал! — Тогда говори сейчас же! — потребовал начальник стражи. — Катти... Нет, не могу... — Гарретта опять скрутило рвотными позывами. — Бронак! Выколи ему глаз и дело с концом! — рявкнул шериф. — Этот сукин сын меня уже достал! — Нет, не надо... Катти... это... — вор отвернулся от направленного на него ланцета и тихо всхлипнул. — Это... Катарина. Моя сообщница и... невеста... Это ей я переправил украденные вещи... — И где нам искать эту Катарину? — Она... она скрывается в Солнечном порту... в пещерах контрабандистов. — Гарретт никак не мог унять проклятые слёзы… Ну что за… — Вот ты и сломался, таффер! — Голос Алана Хобба наполнился неприкрытым торжеством. — Бронак, ты отлично поработал! Зови писаря. А потом шериф наклонился к пристёгнутому пленнику и злорадно прошептал: — Надеюсь, теперь ты прочувствовал, что это такое, когда у тебя забирают абсолютно всё!!! * * * Допрос продолжался ещё около часа. Шериф внимательно слушал, о чём рассказывал Гарретт, а потом задавал встречные и каверзные вопросы, проверяя, не лжёт ли он. Усердный писарь подробно записывал все показания и вскоре на столе накопилась пухлая стопка бумаг. Но, наконец, вопросы иссякли – похоже, Алан Хобб остался доволен полученной информацией... После этого измождённого и обессиленного вора отволокли в тюремный блок. По пути он пытался запомнить дорогу и, вроде бы, даже считал количество поворотов... Но всё слилось в единый лабиринт мрачных коридоров, освещённых лишь редкими смолящими факелами. Когда тюремщики подошли к камере Гарретта, он внезапно рванулся, скрипя зубами от боли в изувеченной руке, рухнул на пол и попытался незаметно схватить отмычку, спрятанную между камнями. Но нет. Не получилось - тонкая металлическая палочка плотно засела в каменной щели. Ему просто не хватило времени подцепить её… Стражники схватили вора и затолкнули в камеру. Они, конечно, удивились: с чего это вдруг ранее покорный пленник так заметался, но так ничего и не поняли. Ну вот! Он опять упустил свой шанс. А ведь если он не сбежит из тюрьмы – это будет неминуемая смерть. Что же придумать? Да ничего тут уже не придумаешь... Ох, как же дёргает раскуроченную глазницу, как болит рука… После того, как его сняли с операционного стола он сумел кое-как натянуть штаны, но так и не смог надеть рубаху – любые прикосновения к открытым ранам доставляли невыносимые страдания. А здесь так холодно, почти как в ледниках Утробы Хаоса… И ещё он никак не мог смириться с тем, что теперь видел только наполовину. Мир не просто сузился - потерялось ощущение расстояния и пространства. Это дезориентировало и угнетало… Тем временем, в камере напротив кто-то зашевелился. Заключённый подполз к решётчатой двери и привстал на колени. — Ты!.. Это ты!.. — неприятный, скрежещущий голос прорезал тишину тюремного коридора. Гарретт, наконец, рассмотрел товарища по несчастью: его окровавленное, покрытое синяками лицо, всё же было узнаваемо. М-да… Не так должна была состояться эта встреча... Перед ним был Рауль Рихтер – бывший директор Оперного театра и неудачливый некромант. — Ты!.. Тот самый вор, что похитил мой кристалл!.. Ха, будь ты проклят! — Человек был явно не в себе. Впрочем, он и раньше казался безумным. Но сейчас каждое его слово сопровождалось гнусным хихиканьем. — Я всё рассказал шерифу и теперь тебе конец! — Рауль вцепился руками в прутья решётки, и стало видно, что несколько его пальцев отрезаны, а на оставшихся - выдраны ногти. — Эй! Господин Рауль! — Гарретт пытался говорить предельно уверенно и спокойно. — Пожалуйста, посмотрите перед собой! Вот сюда, на пол! Там кое-что лежит… — Ты здесь умрёшь, ты здесь умрёшь! Мы все здесь умрём!!! — экзальтированно верещал Рауль, колотясь головой о решётку. Было понятно, что от него ничего не добьёшься. Вор уже начал побаиваться, что на крики сбегутся охранники и накостыляют обоим возмутителям спокойствия, как вдруг… старик внезапно умолк. Неужели к нему вернулся рассудок? Нет, это было бы слишком хорошо… Безумец изнурённо сполз на пол по ржавым прутьям. Его лицо налилось синевой, и он начал судорожно хватать ртом воздух. — Эй-эй, ты только дыши ровнее! Я сейчас позову на помощь. — Гарретт попытался успокоить Рауля, но тщетно. Его лицо стало совсем сизым, он ещё немного подёргался на полу и замер. — Господин Рихтер!.. Широко распахнутые глаза смотрели прямо на вора, но в этом остановившемся равнодушном взгляде больше не было жизни. Старик умер. Ещё одна песня пещер оборвалась… Гарретт отвернулся. Ему было неприятно. Что ж, для этого артиста, занавес опустился уже очень и очень давно... А после всего, что он узнал о Рауле за последнее время, ему не было жаль этого человека. Ну, почти… Сразу вспомнилась его племянница Айрин. Маленькая певичка с трогательными и ласковыми глазами… Почему-то так захотелось снова её увидеть! А ведь они никогда больше не встретятся. И вообще в его жизни теперь ничего не будет. Всё закончилось. Прохладный воздух ночного Города, весёлая беготня по крышам, красивая песня, подслушанная тайком, блеск украденных драгоценностей, встреча со старым другом, глоток холодного эля в полупустой таверне – всё, что он так любил, что давало ощущение безграничной свободы – теперь стало лишь стёртым воспоминанием. Он не жалел себя... После того, что случилось в Шолсгейте он себя ненавидел. Все его поступки были чередой ошибок, дурацкой бравады и неправильных решений... Гарретт чувствовал себя ничтожным, униженным и растоптанным. И сходящим с ума от боли... Боли, от которой хотелось умереть... Бронак точно врал, когда хвастался, что у его «пациентов» не бывает заражения. Вор ощущал, как его накрывает лихорадка, проникает под кожу, разбегается по венам, отравляет кровь и разум… Он понимал, что заслужил это. И удивлялся, как до сих пор в нём ещё теплится желание выжить... Вот только зачем? Даже будь у него отмычка, он всё равно не сумеет сбежать. Замок на двери он, конечно, вскроет – плёвое дело. Но как быть дальше? У него совсем не было сил, он чувствовал себя беспомощным калекой, который не то что бегать – идти толком не может... Грёбаный Создатель, да он не видит почти ничего!.. Его механический протез был слишком хорош. И оказалось, что его родной, левый глаз за эти годы утратил остроту и видит намного слабее. Всё, что находится дальше трёх ярдов – предательски расплывается и начинает терять очертания. С таким зрением, вор попадётся на глаза первому же стражнику, причём даже не успеет это осознать и вовремя спрятаться... Рауль был прав. Он здесь умрёт… Это конец.