Синева

От кожи Дагон пахнет морем, даже когда она просто принимает ванну. Запах соли и горячего солнечного ветра врывается в комнату вместе с ней, выходящий из ванны даже без полотенца. Михаил, повернувшая голову на звук шагов, невольно замирает, любуясь тонким, гибким телом, одетым в серебряную чешую. Дагон подходит к ней, сидящей на кровати и кладет ей руки на плечи. - Ты принесла на себе море, - Михаил улыбается, целуя тыльную сторону ее ладони. Дагон толкает ее на кровать и смеется, наблюдая за недоуменным лицом. - Я тебя уронила, - серьезно сообщает она, нависая сверху. – И теперь ты падшая. Пока Михаил думает над достойным ответом, Дагон целует ее – внезапно, не спрашивая, чтобы выражение задумчивости сменилось на совсем другое, куда больше подходящее к случаю их совместного выходного. Теплый ветер треплет тонкие занавески, принося в комнату запах цветов и раскаленного майского полудня. Солнечный свет, пробираясь в окно, вспыхивает на чешуйках, складываясь в хрупкий узор, и Михаил проводит по телу Дагон пальцами, силясь успеть его поймать. Дагон улыбается ей в губы. Золотой свет перебирается на Михаил, где ему явно привычнее, но она не спешит убирать руки. Она знает наощупь каждую чешуйку, заменившую Дагон шрамы от Падения, каждый изгиб – но каждый раз не может оторваться. Пальцы скользят по бокам и бедрам, по заметным под кожей ребрам – Дагон тихо выдыхает на этом моменте, вздрагивает, и волна света пробегает по ее телу. Дагон безумно красивая, думает Михаил, чувствуя, как поцелуи становятся все жарче и требовательнее. Дагон может так не считать, конечно, она всегда отвечает, что демоны не могут быть красивыми – но это совершенно точно неправда. Михаил готова доказывать это постоянно – нежными прикосновениями, поцелуями в шею, туда, где пробегает искрящаяся сейчас полоска чешуек, всем телом, которое сейчас крепче прижимается к Дагон. Демон нетерпеливо расстегивает пуговицы на ее легкой домашней рубашке. Кожа Михаил в солнечном свете похожа на мрамор, очень мягкий, очень хрупкий мрамор – на нем легко остаются отметины от поцелуев и красные полосы царапин от прикосновений. Дагон целует ее ключицы, плечи, по которым рассыпаны золотые веснушки, утыкается в них лицом. Ей кажется, что в такие моменты она способна сойти с ума от любви. Это было бы самое бесконечное и самое желанное сумасшествие. Михаил кончиками пальцев проводит по груди Дагон, задевая затвердевшие соски, и заставляя ее вцепиться зубами в нежную кожу. От ключиц ангела до груди Дагон оставляет только два жадных, горячих поцелуя – Михаил откидывает голову, вжимаясь в постель, и хочет зажмуриться – но вместо этого ловит взгляд Дагон, ловит каждый ее изгиб и каждое движение. Первый сдавленный стон срывается с ее губ, когда Дагон зажимает в губах сосок и тянет на себя. Дагон не умеет быть нежной – у нее судорожные, почти болезненные ласки, она заставляет Михаил кусать губы и метаться. Словно бы в противовес этому Михаил касается ее нежно, осторожно, но эта бережность заставляет Дагон дрожать. Она уже с трудом удерживается на руках и сама чуть не падает на Михаил. - Ты красивая, - серьезно шепчет Михаил, запуская руку в рыжие волосы, сияющие на солнце. Она знает, что сейчас у Дагон просто нет сил спорить – и Дагон не спорит, только оставляет на ее теле несколько укусов, которые тут же зализывает, извиняясь. Дагон нетерпеливо спускается ниже, оставляя Михаил для прикосновений только разметавшиеся по ее же бедрам рыжие волосы. Михаил могла бы быть этим недовольна – но Дагон прикусывает внутреннюю сторону ее бедра, у Дагон безумно жаркое дыхание, и этим совершенно нельзя быть недовольной. Михаил стонет уже открыто, когда Дагон, дразнясь, обводит языком клитор, и пытается закрыть рот ладонью, но получает легкий шлепок по бедру. Дагон хочет ее слушать. Дагон хочет знать, что не только она здесь на грани сумасшествия. Прикосновения губ почти нежные – они легко смыкаются, принимая в себя мягкую, чувствительную плоть. Михаил бесстыдно разводит ноги, от чего у Дагон начинает кружиться голова. Михаил хочет получить больше, еще больше, и Дагон совершенно не умеет ей в этом отказывать. Михаил вскрикивает, когда Дагон резко входит в нее сразу двумя пальцами, но не отстраняется, только подается навстречу. Эта безумная, горячная любовь демона нужна ей – пусть даже она обжигает, как угольки жертвенников, как само адское пламя, пусть даже она вполне способна разметать ее суть на множество маленьких золотых искр. Дагон никогда не доведет ее до этого. Дагон можно довериться, можно открыться, можно подаваться навстречу, шепча что-то совершенно бессвязное, и зная, что она вслушивается в каждое слово. Это доверие пьянит едва ли не сильнее, чем ласки, и Михаил выгибается, дотягиваясь до волос Дагон, чтобы пропустить их сквозь пальцы. Дагон отвечает ей быстрыми, уверенными прикосновениями губ и движениями пальцев. Михаил закусывает губу, но сдержать становящиеся все более отрывистыми и шумными стоны не может – и не собирается. В самый последний момент Дагон поднимает голову, чтобы заглянуть ей в глаза, и это заставляет Михаил сорваться – словно в бездну, словно в полет со скалы навстречу морским волнам. В исступлении она может только повторять имя, короткое, на два вдоха, имя той, кого она любит так, как могут любить только ангелы. Беззаветно, всем телом и всей душой. Дагон утыкается лицом ей в бедра и чему-то улыбается, когда Михаил притягивает ее к себе для поцелуя. Солнечные лучи обнимают двух влюбленных, создавая из их тел новый узор, смешивая золотой и серебряный свет. В этом солнечном свете они обе – только друг для друга.