мгновение до вечности.

V/II/1932

Зима выдалась на редкость морозной. Казалось, даже пар, вылетавший при выдохе, мгновенно превращался в ледяной узор. Ранним утром, когда совсем еще темно и работают фонари, а на улице не видно ни души, по заснеженной аллее шли две фигуры. Это были Максим Максимович Исаев и Катя Соколова, совсем недавно окончившая институт и твердо решившая идти по стопам отца — стать разведчиком. Матери своей она не помнила, та умерла, когда девочке едва исполнилось шесть. Детство и юность Катя провела в интернате: отец по долгу службы часто уезжал и мог долгими месяцами не появляться в Москве. Но когда дочери исполнилось семнадцать, она, окончив школу, перебралась в отцовскую квартиру и с того времени постепенно начала привыкать к окружению госслужащих, регулярно приходивших к генералу Соколову. Она подолгу слушала, тихо сидя под дверью, жаркие споры отца с товарищами по службе. Она уважала и побаивалась этих строгих людей в форме. Но больше всего она терялась в присутствии Исаева, который появлялся в их доме чаще остальных и всегда держался крайне сухо. Ни разу Катя не видела улыбки на его лице. Перед ним она испытывала особенный трепет. Всякий раз с замиранием сердца наблюдала из-за приоткрытой двери, как он напряжённо рассматривает разложенные на столе карты, что-то упорно доказывает отцу, порой даже на повышенных тонах. Она до времени не знала, что их объединяет не только работа на благо Родины, но и долгие годы дружбы, которая прошла испытание временем. И в холодный зимний день, шагая по заснеженной аллее, она убеждала того самого Максима Максимовича, что хочет быть разведчицей не просто так. Она твердо решила это еще в школе. Но тогда это была наивная мечта, вроде той, когда дети представляют себя не то пожарными, не то машинистами. Сейчас же Катя знала, что это именно то дело, которому она могла бы посвятить всю жизнь, хоть и не могла наверняка предвидеть всех опасностей. Дрожащим от мороза голосом девушка говорила Исаеву, что путь этот для неё не просто блажь, не слепое желание эффектной профессии, а твёрдое намерение. Желание быть полезной Родине. Исаев слушал её, изредка снисходительно кивая и поджимая губы. Ему хотелось предостеречь, отговорить, постараться показать, насколько ненадежна их профессия, особенно для такой нежной девочки. Но, к сожалению, он слишком хорошо знал, чья она дочь. Характер, воспитанный в ней отцом, давал надежду, что с выбранного пути она не свернет. Боевой настрой Кати, горящий взгляд и пламенная речь не могли не подействовать убедительно даже на такого бывалого военного. К тому же, обратной дороги не было — в конце осени девушку зачислили в ряды новобранцев военной академии, которые в будущем должны были стать новым поколением советских разведчиков и, разумеется, ее гордостью. В тот день Максим Максимович дал себе обещание, что не оставит эту смелую девочку, будет защищать. Уж если она решила связать свою жизнь с такой профессией, он поможет ей стать хорошим специалистом. Они дошли до конца заснеженной аллеи, и Исаев непроизвольно заметил, как сильно раскраснелись от холода щеки Кати. Она дрожала, но казалось, будто совершенно не замечает, что замерзла. — Вы конечно думаете, что это все глупости, да? — по-детски непосредственно спросила Катя, — что я еще передумаю? — Ну почему, — улыбнулся Исаев, — ты способная девочка. И раз ты твердо решила, значит, так и будет. Знай только, что понадобится очень много сил, чтобы справиться со всеми трудностями, которые ложатся на наши плечи. Помедлив, он добавил: — А сейчас, Катюша, пойдем-ка домой, у тебя уже и зубы от холода стучат. — Ой! — пискнула Катя и закрыла губы варежкой. — Давно таких морозов не было, — Исаев положил руку ей на плечо, и они направились в сторону катиного дома. Несколько дней спустя после той встречи между Штирлицем и отцом Кати состоялся разговор: — Ты же поможешь ей, правда? Соколов-старший смотрел на Исаева в упор, и от этого взгляда Максиму стало не по себе. Чтобы скрыть это волнение, разведчик быстро чиркнул спичкой и закурил. — В чем помочь? Ты видел, как она подготовку проходит? Она уже лучшая на курсе, боюсь представить, что будет впереди... — он было начал рассуждать, но Алексей жестом попросил его помолчать. — Конечно, как же. Но она, прежде всего, моя дочь. А я, как отец, не могу себе позволить, чтобы с ней что-то случилось... — С ней точно ничего не случится, если она пойдёт в швеи. А её туда вилами не загонишь. — Это ещё почему? — Соколов нахмурился, явно не понимая иронии в словах товарища. — Она твоя дочь. У неё не может быть другого пути, понимаешь? — Исаев затянулся особенно глубоко и выдохнул густое табачное облако. — Дай бог, чтобы на её долю не выпало того, что нам с тобой пройти пришлось... Максим хотел сказать что-то ещё, но Алексей опять ему не позволил, положил длинные пальцы на его запястье и аккуратно, но достаточно крепко сжал. Исаев посмотрел в его серые глаза, и увидел в них какую-то мрачную, пугающую решимость. — Вот именно поэтому я и спрашиваю тебя: поможешь ли ты ей? — тихо, слегка взволнованно повторил Алексей, — Я не могу предугадать, что случится потом. Но сердцем чувствую, что может случиться непоправимое. Если я погибну, кто ей поможет? — Брось... — как-то удивительно несмело пробормотал Макс, но под глазами Соколова невозможно было уйти от ответа. — Что бы не случилось, я тебя прошу, помоги ей, чем сможешь. Она же девочка... Хрупкая, слабая, хоть и пытается мне сказать, что все может. Я вижу, что она старается, но все равно опасаюсь, — мужчина на миг отвёл глаза, а потом опять посмотрел на Исаева с плохо спрятанной надеждой, — Ты же поможешь ей, правда? Как мой товарищ и друг? Исаев помолчал немного, смотря на него не мигающим взглядом, и моргнул лишь в тот момент, когда тлеющая сигарета больно обожгла пальцы. — Обещаю, товарищ генерал. Обещаю. ...Картины прошлого сменились настоящим, Штирлиц покачал головой и слегка потер глаза. Перед ним вместо высокого, широкоплечего Соколова снова возникла хрупкая Катрин, уже не угловатая и смешная девочка, но умудренная опытом женщина, не утратившая своей привлекательности. С глазами такими же серыми, как у отца.