мгновение до вечности.

Дверь в кабинет Шелленберга открылась почти беззвучно, и в проходе показалась фигура Штирлица. Он прошёл внутрь медленно, остановившись посредине комнаты, выпрямился и вскинул руку. — Хайль Гитлер! Вы хотели меня видеть, бригадефюрер? Штирлиц приветствовал начальника, как полагалось по уставу, хотя уже давно понимал, каким вымученным и ненужным был этот пафосный выкрик. — Здравствуйте, — сказал Шелленберг, — проходите. Он приглашающим жестом указал на стул рядом со своим креслом. Штирлиц, избегая лишних церемоний, сразу же заговорил о деле: — На сегодняшнем собрании наши новобранцы показались мне недостаточно компетентными. Быть может, мои суждения поверхностны, однако они нуждаются в помощи с нашей стороны. — Всякий раз поражаюсь вашей проницательности, дружище. Да, все именно так, вы правы, — Шелленберг улыбнулся, но улыбка это получилась крайне неестественной. — Подчиненные Мюллера бывают чересчур прямолинейны. — А что вы такой серый? Устали? — Заметно? — Очень. — Да, пожалуй, нужно найти время и поспать хотя бы пару часов. Но сейчас не об этом. Вы ведь не зря заговорили о наших новых коллегах? — Да, — ответил Штирлиц, — ко мне заходила Катрин Лентц. Могу я взглянуть на ее характеристику? Шелленберг едва заметно сжал ладонь, услышав фамилию, что не давала ему покоя все утро. — Фройляйн Лентц… Да, разумеется, — коротким жестом он указал на лежащую на краю стола серую папку. Штирлиц взял ее в руки и несколько минут внимательно рассматривал содержимое, изредка поднимая глаза на Шелленберга. — Итак, дружище, что вы думаете об унтерштурмфюрере? Кажется, у нее блестящая репутация? — Похоже, что так, — усмехнулся Штирлиц, — но мне нужно поработать с ней хотя бы день, чтобы я смог составить впечатление о её профессиональных качествах. Удивительно, что Мюллер решил направить к нам среди прочих именно фройляйн Лентц… Штирлицу необходимо было выяснить, связаны ли подозрения Шелленберга с его откровенно провальной операцией в Швейцарии, либо же шеф хотел лишь устроить слежку за Катрин в своей излюбленной манере. Шеф разведки наверняка первым делом станет отрабатывать версию с возможной провокацией со стороны Мюллера. А между тем, унтерштурмфюрер фон Лентц была гораздо опаснее, чем любой костолом из Гестапо. — Мюллер — крайне проницательный человек. Я думаю, он сделал выбор, исходя из профессиональных соображений. В конце концов, мы занимаемся общим делом, — гораздо веселее сказал Шелленберг. Он привык доверять своим ощущениям. Интуиция за годы работы в разведке редко подводила его. Но Вальтер знал, что следует опираться не только на предчувствия, но и на факты. А их у него как раз не было. Штирлиц, вне всяких сомнений, сумеет выяснить необходимые сведения, и тогда в руках бригадефюрера окажется весьма серьезный козырь. — Разумеется. А разве могло быть иначе? — прищурившись, Штирлиц пристально взглянул на шефа. — Тогда можете приступать к работе. Вы свободны. Несколько дней спустя, когда сотрудников, учтиво присланных Мюллером, определили на новые должности, обстановка для Штирлица и Катрин лишь сильнее обострилась. Хотя работали они вместе и для общего дела, у каждого теперь была своя опасность. Для унтерштурмфюрера фон Лентц внезапный перевод в СД отрезал возможность быстрого и незаметного проведения операции по освобождению политических заключённых. Новое место работы вынуждало её быть в десять раз осмотрительнее, чем приходилось до этих пор. К тому же, внезапно изменившиеся обстоятельства заставляли продумывать иной подход, а времени на это у Катрин почти не было: задание центра необходимо было выполнить в кратчайшие сроки. Разведчица оказалась в шаге от провала. Ей было необходимо при помощи Штирлица, как они и делали уже много лет, пересечься с радистами и передать шифровку в центр. В конце недели, вечером, Катрин отправилась к Штирлицу. Она знала, что новый шеф скорее всего не удержится от соблазна послать за ней своих людей, поэтому они с Максом заранее договорились о том, что официально она едет к нему для обсуждения новой операции в Швеции, которую предстояло исполнить по приказу Шелленберга. Машина остановилась возле небольшого, опрятного дома. Катрин спешно вышла и сказала водителю, что на сегодня он свободен. Дождавшись, когда машина скроется за поворотом, женщина открыла калитку, которая, вероятно, осевшая от постоянных дождей, неприятно скрипнула. Шторы в доме были задернуты, не было видно ни единой полоски света. «Значит, он уже все подготовил», — подумала Катрин. Они давно условились, что это будет знак для неё, означающий, что в доме будут только они и ничто не помешает спокойно обсуждать результаты их деятельности. Когда Катрин постучала в дверь, она почти тут же раскрылась — на пороге стоял Штирлиц, который сразу впустил её внутрь. Он помог женщине раздеться и, не произнося ни слова, провел ее в кабинет. — Ну, Катерина… — неожиданно даже для себя самого, по-русски сказал мужчина. Лентц бросила на него встревоженный взгляд, но Штирлиц тут же поспешил ее успокоить: — Можешь не беспокоиться, в моем доме нет прослушки. Макс даже удивился, как звучит его голос на родном языке. За долгие годы жизни в чужой стране он совсем забыл, как приятно говорить на русском, понимая, что сейчас тебя никто не схватит, не прижмет к стенке, не станет пытать ночи напролет. Дом его, слава богу, ещё мог считаться оплотом безопасности. — Как там говорят, Катюша, «мой дом — моя крепость»? — получив в ответ утвердительный кивок, Штирлиц продолжил, — ну вот, наконец можем спокойно обсудить наши дела. Будем, как anständige Leutе*. Родная речь прозвучала неожиданно не только для него самого. Катрин поежилась, когда услышала свое имя. Настоящее имя. Теперь оно стало настолько редким, непривычным явлением, что всякий раз заставляло вздрогнуть. Лентц молча прошла вглубь комнаты и устроилась в просторном кресле, сложив руки на коленях. Все в этом доме было привычно и знакомо, и даже чересчур аскетичная обстановка не могла заглушить чувство спокойствия, которое возникало у женщины всякий раз, когда она оказывалась здесь. — Знаешь, Макс… — начала было Катрин на немецком, но тут же осеклась, — извини, трудно так сразу перейти на наш родной… Сначала о деле. Ты знаешь, что меня не должны были переводить к вам? Центр дал мне задание, а я не смогу его выполнить. У меня нет доступа к архиву Гестапо и к работе с заключёнными. Когда мы сможем передать шифровку? Нужно сделать это как можно скорее… Катрин заметно нервничала. Только здесь, в присутствии Макса, она могла быть собой настоящей. Не хладнокровной и расчетливой фройляйн фон Лентц, а Катериной Соколовой — хрупкой, нежной, но отчаянной женщиной. — Для начала — не волнуйся, — произнес Штирлиц с мягкой улыбкой, которая невольно настраивала на более спокойный лад. — Нерешаемых вопросов не существует, нужно только немного подумать… Он сел в кресло напротив и впервые за целый день смог внимательно ее рассмотреть. Светлые волосы, забранные в строгую прическу, были слегка растрепаны, а на лице явственно проступала печать усталости. — Я знаю, что не должны были. Но Мюллер, по моему мнению, и сам не планировал такого перевода. Какие-то обстоятельства вынудили его сделать этот шаг, и он решил идти ва-банк. По крайней мере, задачи подтравить самолюбие Шелленберга он достиг… В глазах разведчика мелькнули уже давно знакомые Катрин озорные огоньки. Слушая его, она немного успокоилась — уверенность в его голосе действовала ободряюще. Однако проблема по-прежнему оставалась нерешенной. Последняя фраза Штирлица заставила её вскинуть брови и пренебрежительно фыркнуть: — Как тебе не стыдно! Я теперь не просто пешка в сложной политической игре, но и орудие пыток в опытных руках герр Мюллера. Впрочем, ты прав, ему действительно удалось уязвить его. Я тоже об этом думала. Катя заметно оживилась и начала сердиться. Уж здесь-то, в дали от посторонних глаз, она могла позволить себе слегка ослабить узду, в которой сдерживала свои чувства. К тому же Штирлиц, как единственный оставшийся рядом родной человек, знал, как усмирить в ней склонность к излишнему драматизму. Что он и сейчас охотно сделал.  — Не увлекайтесь, фройляйн Лентц, иначе неизбежно окажетесь на грани провала, — Исаев точно знал, что именно нужно припомнить, чтобы она слегка сбавила обороты. И это сработало, женщина сразу же перестала хмуриться, ее лицо приобрело спокойное, но сосредоточенное выражение. — Насчёт орудия я с тобой не согласен. А если и согласен, то с оговоркой: здесь все мы являемся игрушками под контролем Шелленберга и Мюллера. Они давно ведут между собой эту негласную борьбу, и когда-нибудь, мне кажется, она должна закончиться. Катрин молча кивнула, не желая перебивать своими размышлениями его речь. — Шелленберг не просто так поставил меня к тебе в напарники, — добавил Макс, сделав паузу, — я уверен, что он подозревает в тебе угрозу от Мюллера. Пусть лучше продолжает так думать. Это сыграет нам на руку. — Да, разумеется. Неужели он решил, что меня послали за ним шпионить? Впрочем, у Мюллера здесь явно свои интересы. Катрин расположилась в кресле чуть свободнее. Она наконец смогла разжать ладони и положить их на мягкие подлокотники. — Макс… Нужно выйти на связь с центром. Нельзя терять времени, иначе все будет так же сложно, как было в Праге в сорок втором… Помнишь, тебе ведь пришлось убрать немало свидетелей, чтобы помочь мне найти ту группу учёных и выудить нужные сведения? Она вздохнула. Твердо понимала, что разведчик должен мыслить хладнокровно, не поддаваясь эмоциям, но в эту минуту ничего не могла с собой поделать. Лентц была ещё совсем молодой женщиной, которая, едва вступив в жизнь, уже должна была держать себя в стальных оковах, отметая сомнения и страх. — Макс… — вдруг шёпотом выдавила она, — мне страшно… Лицо Штирлица тут же осунулось, он будто постарел за мгновение лет на десять — вспоминать события тех дней ему до сих пор было тяжело. Война все время шла с ним рука об руку, но он никак не мог привыкнуть к убийству. Что-то внутри него всё не ломалось, не хотело подчиняться правилу «выживает сильнейший», но не мешало хладнокровно исполнять свой долг. Они не имеют права отступать. Если он дрогнет даже на мгновение, то как быть дальше тем, кто прокладывает дорогу к победе за его спиной? Максу не удалось погрузиться в воспоминания основательно — шёпот Катрин оказался для него сейчас громче пулемётной очереди. Он поднял голову, вгляделся в глаза женщины и даже сам немного испугался, увидев страх в дрожащих радужках. — Катя, Катюша! — Макс поднялся, в один широкий шаг оказался рядом и присел перед ней на корточки, накрыл руками тонкие женские пальцы, и аккуратные, худые кисти полностью исчезли под его ладонями, — ну что ты, Катенька… Я же тут, с тобой. А вдвоём мы обязательно что-нибудь придумаем, выкрутимся, не так ли? Слова Штирлица подействовали на Катрин успокаивающе. Она даже постаралась выдавить из себя что-то наподобие улыбки. — Да, мы разведчики. И мы обязательно справимся, ты прав, — голос стал звучать увереннее. Сделав паузу и посмотрев куда-то в сторону, Катя вдруг усмехнулась и добавила: — Однако же, придётся налаживать отношения с новым начальством. Шелленберг явно не испытывает ко мне симпатии. Рекомендация Мюллера в моем личном деле наверняка добавила масла в огонь.