The pray

Марк стоял на коленях перед алтарём и тихо проговаривая молитву о прощении своей грешной души. Рядом с ним точно так же стоял Донхёк: сложив руки вместе и опустив голову. Можно было подумать, что он тоже просил прощения за свою душу, но это не так. Он тут был лишь потому, что так приказал пастор. Было скучно. Хэчан вообще не понимал этого прикола стоять на коленях и разговаривать, считай, что с самим собой. Это выглядело глупо, да и не только выглядело, хоть так и делают многие с давних времён... Хэчан слегка пододвигается к Марку. В понимании Хёка, если становилось скучно, это означало, что нужно сделать что-то такое, чтобы скука ушла. Младший слегка усмехнулся. – Я так хочу, чтобы ты поцеловал меня... Прямо здесь, среди всех этих икон. Это очень возбуждает, понимаешь? – Донхёк поднял взгляд на сосредоточенное и такое красивое лицо Минхёна. – Заткнись и стой смирно, хорошо? Марк даже не открыл глаза, продолжая проговаривать молитву. Донхёк обиженно надул губы. Ему такой расклад совсем не понравился. И конечно же надо было с этим что-то делать. – Вот представь... Я слегка приподнимаю подол этого платья, и знаешь, что там? – лёгкий смешок – А там кружевные чулочки. И больше ни-че-го. Марк сглотнул и это не осталось незамеченным. Донхёк знал, что Хён имеет нездоровое отношение к чулкам. Тот был готов часами рассматривать их на стройных ногах какой-нибудь девушки. Ну или же Донхёка. Красивые черные узоры из тонкой, и такой приятной ткани, на бледной коже. Марк ведь правда это представил, хоть и вовсе не хотел. Мозг сам рисовал картинки, от которых становилось дурно. Хэчан одарил старшего ухмылкой. – Ты раздвигаешь мои ножки, и удобно устраиваешься между ними. Поглаживаешь мои бёдра, целуешь в губы, оставляешь отметины на шее. Представь как сладко я буду стонать, когда ты войдёшь в меня. И ведь это удовольствие будет только для тебя. Я наверняка очень узкий и горячий внутри, да и снаружи. Я специально подготовился, но не знаю хорошо ли. Жаль, что ты не сможешь это проверить... Донхёк будто обиженно надул свои пухлые губки и замолчал. Марк облегчённо выдохнул, но в голове продолжали всплывать яркие сцены только что описанные младшим. В низу живота всё будто связали цепями. Старший всегда отличался своим терпением и стойкостью. Требовалось приложить немало усилий, чтобы вывести его из себя. И Донхёку это практически удалось. – Ты не знаешь, что теряешь... – Хёк больше не собирался провоцировать его, вот только и этого было придостаточно. Марк с рыком повалил его на пол ударяя рукой о деревянное покрытие, совсем близко к лицу юноши. Вены на руках налились кровью, а пальцы сжимались в кулаке. Хён сдерживал себя, чтобы не ударить младшего. – Значит сука хочет быть выебаной тут, в храме? Перед сотнями икон? И после этого ты смеешь просить прощения у Господа? – Просто сделай это, прошу... На лице лёгкая и издевательская улыбка, которая до чёртиков раздражала, и одновременно заставляла влюбляться в себя ещё сильнее. Хэчан несильно сжал плечи Минхёна, приблизив его к себе он вовлёк младшего в жадный поцелуй. Проталкивая свой язык в чужой рот, хватался ногтями за чужую шею, оставляя красные полосы. Через время Марк отстраняется, с ненавистью смотря на Хёка. С его появлением все, откровенно говоря, прошло по пизде. Марк только-только шел на исправление. Убедил себя, что любить парней это грех, и к тому же отвратительно. Тот каждую ночь, перед сном, просил Бога простить его заблудшую душу, признавал, что он был не прав, что совершил ужасный грех. Ему, вроде, даже нравилась одна девочка из его класса. Но она тут же вылетела из головы с появлением Донхёка. Он заставил влюбиться в себя. Занял все мысли. Постоянно крутился рядом, расспрашивая Марка о его жизни, увлечениях, интересах... Узнал все его слабые места и сокровенные желания. Донхёк медленно приподнимает подол чёрного платья, проходясь своими пальцами по светлой коже ног. Сердце старшего начинает биться в разы быстрее. Он проводит руками по стройным ножкам. От прямых прикосновений их защищает всего лишь тонкий слой ткани, который так легко порвать. Дыхание сбивается. Старший больно сжимает бедра Хёка, из-за чего тот зашипел, но все так же улыбался. – Тебе разве не говорили, что тут так одеваться запрещено? Шепчет на ухо Марк, легко кусая его. Спускается чуть ниже и кусает нежную кожу на шее. На ней тут же появляются красные пятна. Пока не такие яркие, но от которых будет сложно избавиться позже. Донхёк всегда использовал предпочтения Марка против него же. Флиртовал с ним, когда рядом проходил пастор или одна из сестер. Хэчан любил дразнить его. Иногда мог посередине ночи залезть к старшему в кровать, обнять со спины и обжигать своим дыханием открытую кожу на шее или спине. Иногда мог поцеловать или укусить. Марк соврёт если скажет, что ему это не нравилось. Они никогда не заходили дальше поцелуев. Минхён всегда показывал, что это у него вызывает отвращение. Смотрел на Хэчана, будто готов убить за такое, пока сам внутри сгорал от желания овладеть им при первом же удобном случае. С каждым разом Марк кусал сильнее, вспоминая все, что делал Донхёк раньше. То как Минхёна раздражало, когда Хёк снова целовал его, залазил своими холодными пальцами под футболку, гладил его тело, четко ощущал чужое возбуждение, а после просто уходил, будто ничего не произошло. Ещё так улыбался. Эта улыбка бесила больше всего. Марк поднимает подол ещё выше. На Дохёке были надеты женские трусики, под стать чулкам. Они еле закрывали возбуждённый орган. Минхён целует выступивший бугорок, поцелуями поднимаясь по бедру и оставляет там пару бордовых отметин. – Ты, грязная сука. Да, ты за всю свою жизнь не сможешь вымолить прощения, ты же это понимаешь? Марк чуть ли не рвёт эти трусики. Заставляет младшего облизать свои пальцы. Марк бы отдал все лишь бы видеть это постоянно. Донхёк невероятно привлекательный. Его взгляд в этот момент. То как он играл языком с чужими пальцами. Минхён настолько сильно любит его, так сильно, что... – Ненавижу тебя... – Марк размазывает чужую слюну по своему члену – Зачем ты вообще появился в моей жизни? Резко входит на всю длину. Внутри и правда горячо и узко. Он начинает двигаться, но вместо такого желанного стона, Марк слышит: – Отче наш... – тяжёлый вздох, Хёк вцепился в плечи старшего – Сущий на небесах. Да святится имя Твоё. Старший хотел возразить какого чёрта он сейчас проговаривает молитву, но молчал. Из его уст, вперемешку со стонами это звучало очень красиво. – Да придет Царствие Твое, да будет воля твоя. Минхён начал двигаться быстрее, все сильнее сжимая чужие бедра. Он уже представлял как красиво будут смотреться синяки и раны на них. Хёк кусал свои губы в кровь, жадно вдыхал воздух, и пытался собраться с мыслями, вспоминая единственную молитву которую знал. – И на земле, как и на небе. Хлеб наш насущный дай нам на каждый день. Донхёк опрокинул голову назад от удовольствия. Марк чуть не задохнулся от открывшегося вида шеи. Младший слегка дотрагивается пальцами к своему возбуждённому органу. Размазывает естественную смазку по головке большим пальцем и протяжно стонет. Эти стоны раздаются эхом по всему храму, создавая какую-то уникальную атмосферу, и Марку это нравится. Он хотел сказать, что это звучит очень красиво, но решил не перебивать его. – И прости нам долги наши, якоже и мы продаем должникам нашим. Минхён хочет услышать конец молитвы. Услышать тот громкий стон, когда Донхёк кончит. Хочет почувствовать чужую сперму у себя на руках, а после слизать её на глазах у Хёка, и целовать... Жадно и мокро. – И не веди нас во искушение, но избавь нас от лукавого. Донхёк вскрикивает и кончает, пачкая черную ткань. – Что здесь происходит?! На пороге храма появляется монахиня – сестра Мария. Она подходит ближе и вскрикивает. В этот же момент забегает пастор и не обделяет картину вниманием и осуждением. Им явно придётся понести серьезное наказание. Их явно будут избегать все служащие монастыря. У них будут серьезные проблемы. Но Хёк только улыбается и тихо говорит Марку, что они обязаны это повторить.