Социальная дезадаптация

      Я дышу быстро и делаю неглубокий вздох — и наконец отыскиваю в толпе студентов знакомое лицо. Сычён стоит у самого кафетерия с каким-то парнем, изредка посмеиваясь с его шуток, уверен, не особо смешных. Сегодня его волосы выкрашены в новый цвет — на этот раз он явился с красной макушкой. Я закатываю глаза с очередной шутки незнакомого мне парня, и спешу двинуться через всю толпу к этим двум. Пару раз меня толкали, конечно, не специально, вовсе нет — однако было довольно больно получить острым краем микроскопа по грудной клетке, но я решил не зацикливаться на этом и стремительным шагом вписался в поворот, туда, где стоят эти двое. Сычён — мой однокурсник, друг, называйте как, хотите. Как вспомню наше первое знакомство, так мысленно бью себя по лбу. Мы два месяца друг с другом не разговаривали, а всё потому, что он — без стыда и зазрения совести присвоил мою научную работу себе, хотя делал за нас двоих всё я. Этот инцидент произошёл на первом курсе, когда доцент поставил всех «салаг» в пару и заставил писать эссе на тему «Проблемы психодиагностики личности». Да, непростое было время для первокурсников. — О, Донхёк, — окликает меня Сычён, наконец, отлипнув от угловатого очкарика, чему я очень рад. Когда растерянный очкарик остаётся полностью проигнорированным Сычёном, то ему ничего не остается, как просто покинуть наше окружение. Я ещё пару раз окинул его взглядом, пока он полностью не исчез из поля зрения. И только тогда позволил себе расслабиться в лице и усесться за столик. — Что это? Ты решил пролить на себя кровь девственниц? — намекаю я на его цвет волос, но Сычён лишь рассмеялся с моих слов. — Нравится? Хотя не нужно отвечать, я, итак, знаю, что да. Вот если бы он дал мне возможность ответить, а не перебил меня, то я бы возможно ответил «да, нравится», потому что, если сравнивать с прошлым цветом волос — синим, то сейчас он более или менее выглядит прилично. Тем не менее, мои мысли остались не озвученными. — Кстати, ты не забыл какой сегодня день? Я отстранился от поедания рогалика и потупил взгляд в стену; ну, суббота сегодня, а дальше что? День рождение его что-ли? Да вроде нет, оно только осенью. Тогда, может, моё? И это исключено — моё уже как пять месяцев прошло. Тогда что? — Пожалуй, я прерву твой тяжелый мыслительный процесс. Ни то голова взорвется, — разочарованно отмахивается парень, мол, что с тебя взять, и лезет что-то доставать из сумки. Я, как ни в чем не бывало, продолжаю лопать оставшийся кусок выпечки, пока всё моё внимание не привлекает белый, наутюженный и отстиранный вкусно-пахнущим порошком халат в руках улыбающегося Сычёна, который на радостях принялся размахивать им из стороны в сторону. — Что это? — задаю я вопрос, прожевывая остатки завтрака и прищуриваю глаза. Сычён закатывает глаза и говорит о том, какой я, цитирую: «Бестолковый, полоумный и вообще, тебя мама в детстве уронила». Жестко, но с ним не поспоришь. — Так что сегодня? — я пропускаю мимо ушей его саркастическое замечание, отряхивая разноцветный свитер от крошек. — Сегодня суббота, а это значит, что — сегодня у нас первый день практики в психиатрии! — взвизгивает парень. О мой бог.       Градус настроения понижается в катастрофическом падении, и я прихожу в тотальный ужас. Все намерения на расслабон вечером тут же накрываются медным тазом и я шумно вздыхаю, падая лицом в ладони. Во всяком случае, долго мне унывать не пришлось — Сычён расстроил меня ещё больше. — Иногда я поражаюсь тебе… Я вчера весь вечер протрындел в трубку об этой поездки, а ты даже не удосужился меня послушать. Ты же знаешь — нет практики, нет зачёта. Что теперь будешь делать, Ли Донхёк? Халат-то нужен обязательно. Его немой укор не остался без внимания. Я обреченно закидываю голову кверху, перевожу дыхание и довольно быстро соображаю, что делать. Недолго думая, мой рюкзак летит на плечо, а насупившийся Сычён волочится следом. Я жестом прошу его только ни шуметь, ни задавать вопросов, смирно стоять в сторонке, пока я не закончу начатое. Он соглашается, но с одним условием — стоять он будет не за дверью, а в кабинете и при полном параде. Я перевожу взгляд с Сычёна на настенные часы университетской столовой — скоро прозвенит звонок, и наша группа пройдёт на выход в автобус. У меня за пазухой есть ещё десять с лишним минут, чтобы решить проблему. И прежде, чем я стучу в дверь полупустого отдела кафедры психиатрии, Сычён кивает головой в открытую форточку — за окном стоят два припаркованных автобуса, а рядом показался наш ректор. Чёрт, пора спешить, иначе отхвачу неуд. — Кто? — послышался грубый мужской голос и я скрупулёзно прошмыгнул вглубь кабинета. Суровый дядька лет сорока пяти уселся в кожаное кресло, не поднимая головы от бумаг. На его лбу выступила лёгкая испарина. В помещении ужасная духота, мне даже становится неприятно здесь, находится. Поэтому я долго не затягиваю. — Мне нужен халат, — говорю я не колеблясь. Мужчина всё также продолжает игнорировать. Я вздыхаю. — Пап… — Я же просил не называть меня так, пока мы в стенах университета, — процеживает мужчина, снимая очки и откидываясь на спинку стула. Я пожимаю плечами. Ну, а что мне оставалось делать? Один недочет с моей стороны — и ректор зная о нашей связи с отцом, тут же начнёт стучать заведующему, мол, не учит, не исполняет требования, а отец покрывает. Чёрт старый, всегда мне не нравился. Тем не менее, преподаватель из него неплохой. Сычён толкает меня в бок, указывая на время. Осталось всего-то пару минут, за окном уже столпилась гурьба из пятидесяти студентов. Я подытоживаю отца и он, наконец, сдаётся. «В третьем ящике шкафа — бери и проваливай, больше чтобы такого не было». Я с облегчением произношу тихое «спасибо» и мчусь к шкафу, между делом раскрывая рюкзак. Когда белый халат уже был сложен втрое, прозвенел звонок и я напоследок улыбнулся отцу, а после — я и Сычён кинулись на нижний этаж, а оттуда — в автобус. — Займите места и перестаньте толпиться, — оглашает старик, поправляя очки на переносице, сводя брови к переносице, когда мы пролетаем мимо него. — Ещё одно опоздание, молодые люди, и я сделаю вам выговор. Мы с Сычёном переглядываемся и каждый из нас пытается подавить желание врезать этому старому козлу, который встал явно не с той ноги. Как бы то ни было, поездка занимает минут двадцать и обходится без его стариковских упреков в нашу сторону, хоть и смотрит он искоса. — Глянь, — жужжит под ухом Сычён и тыкает пальцем на один из корпусов трехэтажного психиатрического диспансера. Это здание местной дурки, сюда попадают не самые буйные пациенты. Прошлогодний выпускник — Ренчжун нашего факультета говорил, что в одном из корпусов всё-таки водятся жуткие типы, больше смахивающие на серийных убийц, но их держат под строжайшим контролем и доступ к ним есть только у персонала. Само здание на первый взгляд кажется сносным, но внутри творится полный хаос; одни тараканы ползущие по стенам чего только стоят. И я никогда не хотел работать с душевнобольными людьми, так что сейчас для меня всё — это жуть. При всём при том, что практику мы будем проходить обязательно, всё-таки последний год, на носу выпуск, а практика, итак, затянулась. Во всяком случае, внутри здания шума я не слышал. Никто не кричал, не вопил, никаких проблем не возникло. Нас выстроили в шеренгу и попросили надеть халаты, после чего провели в актовый зал. Я держался ближе к остальным и шёл чуть ли не вприпрыжку, перебегая от проходной до корпуса. Сычён предложил сесть на третий ряд, чтобы не быть далеко, но и не быть чересчур близко к пациентам, а то мало ли. Всё может быть. По серёдке на виду у всех стоит стул, к которому ведут первого пациента. Перед этим, всех предупредили вести себя предельно спокойно и не поддаваться эмоциям: каждый из студентов раскрыл тетрадь, чтобы конспектировать увиденное. — Ведут, ведут, — торопливо бормочет Сычён и я поднимая взгляд на первого пациента. Им оказался парень в сопровождении двух высоких санитаров. Парню от силы лет восемнадцать, ну может — двадцать, не больше. Он худощав, с очень бледной кожей и осунувшемся лице. Так же, через его задёрнутые рукава пижамы виднелись зарубцевавшиеся порезы — я записываю это в отдельную графу таблицы. После того как его посадили, патопсихолог попросил санитаров отойти в сторону. Вот тут я заметно напрягся. Сам не заметил как, сжал бедро Сычёна и получил от него такой взгляд — предельно настороженный. Тем не менее, нам удалось сохранить самообладание. — Это твои друзья и они хотят узнать, как тебя зовут. Представься, пожалуйста. — Я Джено? Не знаю, а кто я? — парень неожиданно для всех из равнодушного лица меняется в обозленного парня, который начинает яростно жестикулировать. — Мама вчера назвала меня по другому, я не помню. Вы помните? Я не помню. Она скоро придёт, вы можете у неё спросить. Она очень добрая, есть ещё папа… — всё это он тараторит так быстро, что я еле улавливаю смысл скомканных предложений. Я сглатываю. Перевожу взгляд на Сычёна, а он что-то чиркает в тетради. В голове крутятся слова профессора: «Ведите себя максимально спокойно, пациент улавливает каждый ваш напряг. Если что-то пойдёт не по плану — с вас взимается балл. Кто наберёт больше баллов, тот и пройдёт практику на ура». — Не спи, сейчас не время, — вырывает меня из мыслей Сычён и я торопливо киваю. После того, как пациента увели обратно в палату, патопсихолог объяснил, что никаких родителей у Джено нет, матери нет — он круглая сирота, попавшая в больницу совсем недавно, когда его нашли всего побитого и изрезанного на улице. «Состояние пациента схоже на ярко выраженные симптомы острого бреда, шизофрению» — я ставлю точку, а между делом в комнату заводят нового пациента — им оказалась женщина в преклонном возрасте. На вопрос «чем вы сегодня занимались?» она отвечать не стала, но поведала о своих «грандиозных планах». Сегодня она в Париже рисует картины, — а завтра уже летит в Мексику перебираться на границу США. Она рукоплещет через каждые две секунды и я мысленно ставлю диагноз «Биполярное аффективное расстройство». Тем не менее, оказываюсь прав. У женщины острый маниакальный психоз. Лечится медикаментозно и находится под наблюдением врачей вот уже полтора года, а загремела сюда от рук собственной дочери после того, как попыталась угнать фургон собственного босса. Да уж, не весело. Честно, я остался в приятном удивлении. С самого начала я предполагал, что пациенты начнут буйствовать, кататься по полу и закатывать глаза, но всё оказалось куда проще. — И последний пациент на сегодня — непростой пациент, так что советую присмотреться к нему повнимательнее. — Ничего себе, какой красивый… — тихо шепчет Сычён и я отрываюсь от тетради, чтобы взглянуть на последнего пациента. Я раскрыл рот от удивления и совсем не заметил как моя ручка упала на пол и покатилась вниз, стукаясь об подошву кроссовок молодого парня. Каждый из присутствующих переглянулся на меня и я уловил суровый взгляд ректора. «Минус балл» прочёл я по его губам прежде, чем снова устремил взгляд на парня. Вот чёрт. Я повернул к нему голову и мы встретились взглядом — он смотрит прямо глаза в глаза, не выражая никаких эмоций, вообще ничего. Я вздрогнул от пробежавшегося холодка по коже, разрывая зрительный контакт, устремляя взгляд обратно на тетрадь. Патопсихолог задаёт первый вопрос «расскажите о себе», а в ответ получает гробовую тишину. В комнате повисло напряжение, и в моём сердце нарастает тревога от незнания чего ожидать. Я поджал голову к плечам как можно ниже, чтобы спрятаться за низкорослой девочкой впереди меня. Но как бы там ни было, я сумел привлечь чужое внимание. — Ты уронил. Я успеваю заметить движение фигуры неподалеку — и скрип половицы разрезает мрачную тишину прежде, чем я подниму голову и наткнусь на протянутую руку, которая сжимает пластмассовый стержень. Сычён щипает меня, чтобы я очнулся и я, наконец, прихожу в себя. Привстаю со стула и дрожащими пальцами хватаюсь за ручку, выхватывая её из рук парня. — С-спасибо… — говорю я и усаживаюсь обратно на пружинистый стул, унимая бешено бьющееся сердце. В комнате по-прежнему царит тишина и лишь изредка можно уловить чье-нибудь тяжелое вздыхание. Я жмурюсь, пытаясь отогнать от себя въевшийся образ парня — его тёмные отросшие волосы с пару окрашенными прядями в белый цвет создаёт образ хулигана, а в контрасте со стеклянными глазами всё это выглядит жутко. Я всё ещё делаю вдохи и на выдохе задерживаю дыхание, чтобы перестать трястись. Патопсихолог хвалит его, говорит молодец, правильно сделал. Просит рассказать о себе, однако парень молчит и непонятно куда смотрит; то ли в стену, то ли вообще сквозь неё. — Как его зовут? — я поворачиваюсь к Сычёну, говоря это как можно тише, но судя по всему выходит так себе и я вновь привлекая к себе внимание парня. Мы встречаемся глазами во второй раз и я не знаю что делать. Стоит ли мне отвести взгляд или его это раззадорит? Во всяком случае, я отвожу глаза выше его головы и закусываю внутреннюю сторону щеки, обливаясь потом. — Ли Минхён, — он говорит чётко, не слишком громко, но и не тихо, так, чтобы каждый смог его услышать. — В следующий раз спрашивай это у меня, а не делай этого за моей спиной. Я чувствую как к моим щекам прилила кровь, как они покраснели, как вспотели ладони. «В следующий раз спрашивай это у меня, а не делай этого за моей спиной». Я ежусь от его ледяного тона и прищуренного взгляда. Улавливаю себя на мысли, что его взгляд обращен только на меня и тут мне становится поистине страшно. Он хочет меня убить? Он нашёл себе жертву? Кто он вообще и чем он болен, я не могу понять. В следующий миг, Минхён встаёт со стула и не обращая никакого внимания на остальных, разворачивается к двери и уходит. За ним мчатся растерянные двое санитаров, а патопсихолог обескураженно поднимается со стула после того, как дверь точно закроется. — Минус два балла! — кричит на меня рассерженный ректор вскакивая со стула, но его жестом затыкает задумчивый врач. Сычён смотрит на меня с сожалением, как и все остальные в группе, пока меня просят покинуть актовый зал. Я выходу за дверь не спеша, то и дело оглядываясь каждый раз, когда оказываюсь среди палат. По пути я напоследок вижу в конце коридора того самого Минхёна. Мы смотрим друг на друга еще пару секунд прежде, чем его заводят обратно в палату и закрывают дверь. Уже сидя в автобусе я пытаюсь переварить всё произошедшее ранее, не замечая, как автобус постепенно заполняется студентами. Они перешептываются всю дорогу, то и дело поглядывая в мою сторону. Сычён подбадривающе хлопает меня по плечу и на следующей станции мы расходимся по домам, я — налево, он — направо.