Социальная дезадаптация

      На следующий день рано утром, я просыпаюсь от громкого хлопка двери и сонно потираю глаза. Откидываю одеяло в сторону и медленно поднимаюсь с постели. Вот чёрт, на будильнике только десять минут восьмого. Спать тянет катастрофично, и я бы дальше продолжил расслабляться, если бы не крики с первого этажа. Тем не менее, мне удалось пересилить себя и бесшумно спуститься вниз по лестнице, где я застал такую картину: мама бросилась к отцу в объятия, но тот оттолкнул её от себя, от чего женщина свалилась на пол и зарыдала хуже новорождённого. Я нахмурился, хотел было спуститься вниз на три ступеньки ниже, однако меня остановили истеричные вопли матери, которая не унимаясь — бросилась на отца с кулаками, и теперь уже они ссорились у парадной. Она надрывала голос, кричала как резаная, тыкая пальцем в отцовскую грудь. Мужчина, в свою очередь молча стоял и смотрел на жену, всякий раз, когда она ударяла его в плечо кулаком, то и дело прикрывая глаза — вздыхал. Несмотря на свою хладнокровность, матери всё-же удалось добиться своего и отец, наконец, отпихнул от себя жену и склонился над ней всем своим весом, прошипев что-то на ухо. В доме ненадолго повисла напряжённая тишина, потому я ступил босыми ногами по прохладному паркету, да встал у них за спиной, прочищая горло: — Пап? Первым отпрянул от рыдающей матери отец: кивнул мне, поправил галстук и тяжело вздохнув — отошел в сторону, сложив руки на бедрах. Целую минуту мы стояли в абсолютной тишине, едва были слышны всхлипы матери и не больше. А потом заговорил отец, поворачиваясь ко мне. — Принеси ключи от машины, — сказал он и я краем глаза уловил новую порцию слёз матери, которая плюхнулась на неподалеку стоящий от шкафа пуф. Без лишних разговоров я двинулся на второй этаж, пока отец то и дело поправлял очки, галстук — лишь бы не смотреть на женщину. Через пару минут я спустился обратно со связкой ключей и передал её отцу, отойдя в сторону, как вдруг мать неожиданно кинулась на отца в истеричном припадке. Я испугано дёрнулся от её резкости, но поспешил разнять родителей как можно скорее. — Уезжаешь? К ней?! Чем она лучше меня? Понравилось ходить налево? — мне пришлось зажать уши руками, иначе бы я оглох. — Ты пожалеешь об этом, Ли Мухёк! Очень пожалеешь… В дверь постучали. — Донхёк, открой дверь. Я еще несколько секунд колебался прежде, переглядываясь с отца и мать— и так по кругу. А позже, в два шага настиг входную дверь. Не успев раскрыть её полностью, мимо меня прошмыгнули двое парней и одна девушка, направляясь прямиком к родителям. Я с непониманием выглянул из-за двери и увидел припаркованную машину. — Отец? Что происходит? — повернулся я к равнодушному лицу, хлопая дверью. Двое парней-санитаров схватили кричащую женщину под руки, выволакивая из дома, а медсестра протянула отцу папку с бумагами и ручку на роспись. Я сглотнул, загораживая спиной дверь. — Куда вы её несёте? — мой голос дрогнул на конце фразы, и вопрос остался открытым. Санитары отпихнули меня изо всех сил и вышли на улицу, где быстрым шагом направились в автомобиль скорой. — Отец! Вот чёрт. Я вспомнил, что ключи от машины у отца, когда через долгие пять минут спустился вниз в пальто и брюках. На мою просьбу отдать ключи, отец строго взглянул в мою сторону, накинул пиджак и прошёл на выход. — Отец, это правда? — я иду следом, между делом второпях обувая ботинки. — То, что говорила мама… — Твоя мама… — он резко затормозил, потому я врезался затылком в его спину. — Бредит. Она получит должное лечение и вернётся к нам здоровой, а пока она останется там, где должна. Не волнуйся, у меня есть знакомый психиатр, его лечение предусмотрено для всех пациентов с острым бредом. Тем не менее, ты можешь позволить себе переживать, ведь это твоя мама, но ехать к ней я не позволю. Ничего не может испортить твою успеваемость, ведь так, Ли Донхёк? Я наслышан о твоей недавней практике. И мы поговорим об этом в следующий раз. Будь готов, что по головке тебя никто не погладит. Я непроизвольно весь сжался: в голове всплывает одна и та же сцена из сна, который снится вот уже третий год. Всё выглядит настолько реально, что мне становится плохо — я жмурюсь, но не помогает. Маленький мальчик всё еще крутится перед глазами. Тогда в ушах раздается гулким эхом детский голос — я дрожащими руками накрываю уши и скатываюсь по стене. 2010 год — на улице жаркий летний день, именно сегодня у двенадцатилетнего мальчика день рождение. Проснувшись, он первым делом бежит на кухню, откуда доносятся голос. Мальчик думал, что это родители решили устроить ему сюрприз и теперь громко разговаривают, чтобы он их услышал. По пути он также встретил рослого сверстника худощавого телосложения, который почему-то остановил именинника, схватив его за руку. Мальчишка счастливо улыбался своими упитанными щёчками, обнажая брекеты. — Постой, не ходи туда, — говорит худощавый, а именинник продолжает улыбаться. — Почему? — интересуется он слишком по детски и вырывает руку. — Постой, тебе туда не… Ранее счастливая улыбка сползает и на её месте появляется недоумение, детский испуг. Именинник хлопает пару раз глазами, переводя взгляд то на отца, то на — мать. Некогда блеск в глазах потухает мгновенной скорости, и мальчишка делает шаг назад. — Мама?.. — Мама… — Донхёк, немедленно приди в себя! — где-то вдалеке мужской голос перемешивается вместе с моими всхлипами. — А ты знал, что Но-но припрятал у себя две карточки с тираннозаврами? Два мальчика сидя на скалистом берегу реки едят шоколадное мороженое, при этом у одного из них оно тает и течёт по рукам, до самых локтей. Второй усмехается и пожимает плечами. — Тираннозавры не такие крутые, как Морское чудище. У меня с ними три карточки. — Правда? — удивленно вскрикивает мальчишка, не замечая того — роняет рожок с мороженым в песок. Второй кивает. — Хочешь покажу? — двое переглядываются и мальчик, что помладше кивает головой. — Хрюшка, ты, Додо. Вот смотри… Утро понедельника наступает быстро, что я даже не успеваю и глазом моргнуть. Просыпаюсь в своей кровати, с затёкшей шеей и ноющей поясницей, всё в той же одежде. Вниз я иду в сопровождении двух отцовских людей, которые усаживают меня на заднее сидение автомобиля. Голова кружится ужасно, чувствую как вот-вот упаду без сознания. В глазах ужасно двоица, если не троица вовсе. Чертовски хочется спать. — Донхёк! — восклицает Сычён, когда я выкарабкиваюсь из машины самостоятельно, два раза чуть-ли не падая. — Мне так жаль, что мы не смогли поговорить вчера… Мама решила устроить ужин с компаньонами отца, поэтому я был вынужден сидеть с ними и слушать их японский акцент… Эй, ты меня слышишь? Выглядишь не очень… Это из-за практики? Бедный… Знаешь, мне даже на секунду стало за тебя страшно. В голове все общие счастливые моменты промелькнули, я думал… Донхёк? Где-то на половине текста я перестал его слушать или слышать — не знаю, в ушах будто бы белый шум, а перед глазами всё в разводах, да в пятнах. Благо у Сычёна реакция мгновенная. Китаец подхватывает меня за плечо и ведёт в сторону полупустой аудитории. Когда мы оказываемся внутри, то я сажусь за стул и слышу торопливое «никуда не уходи, я мигом» и после чего ввалюсь лицом на парту, тяжело дыша. Сычён не обманывает. Приходит тут же, стоит мне приоткрыть один глаз. Он протягивает мне бутылку с водой, и я делаю пару глотков. — Тебе легче? — я чувствую прикосновение чужой руки у себя на лбу. — Да ты весь горишь… Заболел, что ли? — Не думаю… — отмахиваюсь я, и мне, наконец, становится легче. Прозвенел звонок и аудитория заполняется студентами. Я и Сычён заняли места на задних рядах. — Мне нужно рассказать тебе очень многое… В автобусе я такое услышал от двух студентов… — он суетливо оглянулся и убедившись, что никому нет до нас дела — наклонился ближе и тихонько прошептал на ухо. — Помнишь того странного парня с практики? Который ещё ручку тебе подал… Чёрт, как вспомню его, так мурашки по спине бегут… Так вот, поговаривают, что он — сын нашего ректора. Ты представляешь?! Бедный парень, с таким отцом-козлом не только в психушку загремишь… И убиться мало будет. Что он, чёрт возьми, несёт? «В следующий раз спрашивай это у меня, а не делай этого за моей спиной». — Когда следующая практика? — произношу я на выдохе, прокручивая в голове вчерашние события. Мама. Что вчера произошло после того, как маму забрали из дома? Я помню лишь то, как мне стало плохо, а дальше — полная темнота, будто бы половину дня стёрли ластиком. Я чертовски напуган. Ужасно напуган. Несмотря на то, что пытаюсь сохранить лицо перед аудиторией, но в душе я весь трясусь. Из мыслей меня выводит удивленный возглас Сычёна и его пихание под локоть. Я перевожу на него взгляд, и он хмурится. — В субботу, — шепчет Сычён. — Тебя отстранили от практики. Ты не знал? Я замираю. — Что это значит? — Ректор сказал, что ты отстраняешься от двух занятий практики… В подробности не вдавался… Сказал, что ты допустил непростительную ошибку. Хотя, я сам не понял, в чём ты накосячил… Он странный. Меня будто бы током пришибло. Я замер с раскрытым ртом, не в силах переосмыслить сказанное Сычёном. Что это значит? Какого чёрта, меня отстранили от практики? Куда положили мою маму? Что за сон мне снится каждую ночь? Я готов вот-вот взорваться. Мне срочно нужно к отцу.