Двадцать золотых

      Как хороши вечера в Миворе, стольном граде! Явление это весьма примечательное, и дело не только в архитектуре, вобравшей старания не только современных зодчих, но и мастеров прошлых веков. Кое-где сохранились здания, возведённые еще во времена Кровавого Пришествия, с окнами в форме бойниц, покрытыми руническими символами. Немногие маги могли разобрать, что это именно магические знаки, и ещё меньше — прочитать их. Да и сильных, толковых магов мало осталось. Хотя не только этим славен Мивор. Город чист, и что немаловажно, освещен, а ведь содержать целую гвардию фонарщиков занятие весьма недешевое.       Именно таким вечером в стольный град вошел человек в длинном зеленовато-буром плаще, из тех, что среди листвы неприметны будут. Абсолютно беспрепятственно он прошел по мощёным и не мощеным улочкам, широким аллеям, и вовсе уж пропащему району трущоб. Ночным татям, заступавшим было дорогу с целью не то попросить, не то отобрать несколько медных монет «на хлебушек», хватало одного отблеска тонкого стилета, словно бы случайно выскальзывавшего из рукава путника на несколько мгновений и пойманного за середину рукояти кончиками пальцев. А вот излишне ретивому стражнику из королевской гвардии, не поверившему в подлинность предъявленного свитка, повезло меньше — вызванный им толстый начальник королевской стражи сперва побелел, рассмотрев герб, затем вытянулся стрункой и едва не заикаясь, указал дорогу человеку в грязном походном плаще. А потом дал оплеуху подчинённому за бдительность и старания, прежде чем бегом припустить во дворец более короткой дорогой для скорейшего доклада.       Принять дорогого гостя вышел сам Нолат. Он был облачен в белое одеяние из нежнейшего шелка, с чуть заметной золотой вышивкой у ворота, и на каких-то пол-ладони не достающими до пола краями. И посох его был светло-молочного цвета, вполне гармонируя со всем обликом мага. Никто из них не преклонился перед вторым, но оба значимо кивнули друг другу. Как старые, заклятые друзья. Неторопливо идя по дворцу, Нолат с удовлетворением замечал, как разбегается вся челядь. Он хоть и не собирался пускать пыль в глаза гостя, но после судорожного доклада начальника стражи ему было приятно наблюдать всю значимость своего положения при дворе.       «Эх, а ведь каких-то пять лет назад я был никем, — подумал маг, — и каких вершин достиг!»       Проделав весь путь в полном молчании, придворный маг провел гостя в неприметный чулан, заставленный старыми корзинами, лопатами, мётлами и прочим инвентарём для уборки. Оба присели на старые стулья, колдун взялся за посох чуть иначе, и в тот же момент, как молочно белое навершие слегка осветилось, со стула, как ошпаренный, отпрыгнул гость. Он, пожалуй, еще в прыжке встал в боевую стойку, готовясь метнуть стилет, да так и замер.       — Успокойся, Вейгар. Я просто сделал так, что никто за пределами этой комнаты нас не услышит. А зайти просто не посмеют. И помни, в этом замке ты не сильнее обычного человека. Даже слух не идеален.       Голос мага, в котором звучала неприкрытая ирония, подействовал на собеседника отрезвляюще. Он откинул назад капюшон, даже в прыжке не сползший на плечи, и улыбнулся. Это было весьма специфичное зрелище: на практически безбровом, словно опалённом лице, испещренном мелкими шрамами, сверкали, отражая свет посоха, большие глаза янтарного цвета, посаженные довольно близко друг к другу. И почти сразу под длинным, крючковатым носом узкое лицо рассекла несоразмерно широкая улыбка. Казалось, что в своё время кто-то расширил её клинком. Впрочем, вполне возможно, что так и было. Вейгар с лёгким щелчком загнал стилет обратно в ножны, что располагались в рукаве.       — Прости, уж очень я отвык от дружественно настроенных, — тут Вейгар позволил себе лёгкую паузу,— магов. И зная тебя, я готов предположить, что тот, кто попробует подслушать, может и вовсе лишиться слуха, не так ли?       Нолат лишь улыбнулся.       «Совсем ни к чему выдавать профессиональные тайны, пусть даже и старым знакомым», — подумал он, и сухо проговорил: — Какие новости?       — Лиховир отправился за этим буквоедом, последняя весточка от него приходила откуда-то из глуши, в нескольких неделях от Гнилых Топей. Лично я не понимаю, почему нельзя было развязать руки моим мальчикам, они бы всё сделали еще в черте города, и вообще-то, я...       — Потому что твои, как ты выразился, мальчики не умеют работать бескровно и тихо, — прервал сбивчивый доклад Нолат. — И кроме того, за книгочеем тянулся след, природу которого я не понял, покуда не сбежала девчонка.       Вейгар позволил себе задумчиво покачнуться на стуле, прежде чем возразить.       — Тем не менее, чем же так полезен этот счетовод? Обыкновенная книжная крыса...       — Не обыкновенная, мой нетерпеливый друг. В своей тяге к знаниям он умудрился каким-то образом постигнуть суть большей части символов Древних Языков, тех, что были в ходу до Кровавого Пришествия. Он не понимает, а словно бы разгадывает их. Даже мой ученик не продвинулся так далеко, хотя он может взглянуть истинным взором, и если его заставить посмотреть в книги древних, он может прочитать несколько предложений. Это медленно, чудовищно медленно...       Вейгар успокоено поставил стул на все четыре ножки и закончил за мага:       — И ты ещё не смог отобрать у него этот дар?       Нолат лишь злобно зыркнул на Вейгара, да так, что тот счел лучшим перевести диалог в другое русло:       — А девчонка? Она тебе для шантажа нужна, или как? Живая, хоть и немного... мм... запуганная?       Придворный маг прекрасно догадывался, к чему тот клонил, потому в суженных глазах его промелькнуло лёгкое отвращение.       — Её желательно захватить живой. Хотя, даже я сомневаюсь, что это возможно, ведь Лиховир со слишком большой готовностью отправился в погоню. Не требовалось и чтения мыслей, чтобы заметить, что тут замешано нечто личное. Он всегда был мало предсказуем в жажде силы и власти, и слишком любит эффектно заметать следы. Маловероятно, что она выживет.       Вейгар забегал глазами по сторонам, что-то прикидывая в уме, и хотел было ответить магу, как вдруг ручка двери каменки дрогнула, проворачиваясь. Нолат метнулся к двери, а его собеседник в тень, не забыв выхватить нож.

***

      Ламери радовалась, спускаясь по пышному ковру Обеденной лестницы. Сегодня она надела красивое зеленое платье под тёмно-серую бесформенную хламиду, какие выдавались всей без исключения челяди, работающей на королевской кухне. И хоть в первый же рабочий день девушке сообщили, что горничных в замке хватает, как и поваров, потому работать она будет разве что посудомойкой, она была очень рада. Ламери как раз договорилась встретиться с Соловом, сыном ремесленника с Кожевенной улицы, и искала место переодеться. Девушка была весьма красива: тонкий стан, длинные волосы и чуть кругловатое лицо уже заметил средних лет повар, из-за постоянного пристального внимания которого она и не рискнула идти менять одежду в кухонных закутках.       Наконец, её поиски увенчались успехом — она увидела в небольшом коридоре дверь, которая запирала каморку, предназначенную для лопат, метел и совков. Посудомойка взялась за ручку и потянула дверь на себя, и тут же её ладонь что-то кольнуло. Дверь распахнулась, и девушку затащил внутрь сам придворный маг. Посох в его второй руке горел, бросая на немолодое, узкое лицо Нолата слабые отсветы. Ламери застыла, боясь даже пошевелиться. Девушка слышала, что себе позволяют иногда приближенные к трону мужчины, и тихо всхлипнула, не пытаясь вырваться или убежать. Ведь она так же знала, что бывает с семьями тех, кто решается противоречить вельможам. И хотя про придворного мага таких слухов не ходило, посудомойке было страшно. Единственные мысли, котораые пульсировали в её голове, были о симпатичном парне, что ждал её в нескольких кварталах от дворца, и как обидно, если.. Ход мыслей глядящей в пол девушки был прерван движением руки Нолата. Он взял её за подбородок и грубо заставил посмотреть в глаза. Тут ей стало по настоящему страшно — глаза Нолата застилала туманная дымка, в которой поблескивали странные багровые искорки. Лицо его, всегда излучавшее вековую мудрость, когда он появлялся на людях, теперь было искажено злобой. Он резко проговорил, подкрепляя каждое слово болезненным сжатием руки, словно клещами стиснувшей её подбородок:       — Ты, забудь всё, что ты видела. Уволена. Прочь.       Придворный маг коснулся лба Ламери посохом, пробормотав: «Лапсус мемориаэ*», и вытолкнул её за дверь. Посудомойка выскочила, налетев на корзину, в которую складывали свои рабочие одежды королевские уборщики. Ни Нолат, ни его спутник, практически слившийся с тенью в дальнем углу каморки, на всё время всей этой сцены, ни тем более девушка, не услышали тихого сдавленного шипения, едва слышно донесшегося из той большой корзины, когда Ламери с грохотом споткнулась о неё, выскакивая за дверь. А чтобы увидеть прищемлённые плетеной крышкой тонкие пальцы, на два вершка торчащие из-под неё, следовало бы заглянуть в щель между корзиной и грязной, давно не мытой стеной чулана. Словом, всё были заняты — Нолат изрыгал проклятия, будучи вне себя от пережитого позора, ударившего по его самолюбию не хуже кнута; вкрадчиво-осторожный Вейгар стоял рядом с придворным магом, сохраняя совершенно бесстрастное лицо; а Ламери... Ламери плакала в небольшой кухонной уборной. Она совершенно не помнила, как там оказалась, но все мысли бедняги занимало лишь то, что её одежда была тёплой и мокрой ниже пояса. Платье, как и свидание, было безнадежно испорчено.