Недотрога

      Ярко-красная помада, длинные чёрные стрелки, глубокое декольте. Я видела в зеркале совершенно чужого человека, о котором не знала ровным счётом ничего. Родители ещё не вернулись, а я уже продумывала в голове пламенную речь. Они поступили подло, в очередной раз решив загнать меня в клетку, однако с некоторых пор я была в состоянии противостоять им. И сегодня наступил решающий день. Я улыбнулась, и отражение в зеркале тоже расплылось в коварной улыбке. Когда же всё это началось?..       Я никогда не пропускала уроки. Учёба для меня с детства стояла на первом месте. Родители считали, ничто так не поможет мне в будущем, как приобретённые в школе знания. Они отдали меня в одну из лучших гимназий столицы, покупали мне научную литературу, сборники классических произведений. Своё свободное время я проводила за чтением энциклопедий или игрой на фортепиано. Друзей у меня было крайне мало, но к семнадцати годам у них уже появилась личная жизнь, и большую часть свободного времени они проводили со своими вторыми половинками. Иногда я завидовала им белой завистью: они казались такими счастливыми и беззаботными. Зато мои родители с каждым днём всё больше убеждали меня, что со временем я достигну высот и стану профессионалом своего дела. Обучение в лучшем ВУЗе столицы было одной из моих главных целей. К шестнадцати годам я уже перестала понимать, где заканчиваются интересы родителей и начинаются мои собственные.       Мы были одним целым, как я считала. Большинство друзей не нравились маме, и она откровенно заявляла мне об этом каждый раз, когда двери закрывались, и гости оказывались за пределами нашего дома. Они не могли услышать, о чём мы говорим, однако все понимали, что мои родители — не те, за кого себя выдают. Их фальшивые улыбки исчезали, как только мы оставались одни. Это было одновременно неприятно и странно, но мама умело манипулировала мной.       Вся моя жизнь сводилась к обучению и бесконечным занятиям. Мама иногда брала меня вместе со мной в салон красоты и сауну, но со временем я поняла, что она делала так только в тех случаях, когда я должна была появиться с ней на публике. — Ты же понимаешь, что он тебе не подходит? — спросила мама после того, как Влад скрылся за входной дверью. — Мам, он просто одноклассник. Отношения мне сейчас не интересны.       Мама кивала головой и улыбалась, довольная моими словами. Сейчас я не могу понять, хотела ли она, чтобы её дочь стала карьеристкой или вышла замуж по расчёту? В любом случае все мои действия контролировались ею, а я, в свою очередь, рассказывала обо всём.       Лето пролетело слишком быстро. Я зачёркивала дни календаря, с нетерпением ожидая первого сентября. Одиннадцатый класс казался мне новым этапом, через который я пройду с высоко поднятой головой, как меня учила мама. Мы выбрали новый чёрный сарафан и идеально белую блузу, папа подарил туфли на высоком каблуке, а тётя Настя, мамина старшая сестра, сделала мне макияж. Всё, как и принято, в богатых семьях. В детстве мне казалось, что в нашем доме легко потеряться, сейчас я спокойно ориентируюсь во всех комнатах и в тайне радуюсь, что здесь легко найти укромное место. Я не так часто пряталась от родителей, но иногда мне хотелось, чтобы они не видели моих слёз.       Мама говорила, что девушка всегда должна держать лицо. Я была благодарна ей за все те уроки, которые она мне давала. И тем не менее иногда они играли со мной злую шутку.       В день первого сентября я впервые опоздала. Папа долго извинялся за то, что забыл разбудить меня, как делал каждое утро, когда я собиралась в школу. В этот раз я долго искала зарядное от телефона, чертыхаясь и надеясь, что мама ничего не услышит. Она не успела подкрасить ресницы и выглядела слегка помятой, но дорогой брючный костюм и ожерелье с бриллиантами сидели как влитые, привлекая внимание окружающих.       Иногда роскошь отвлекала от мелких бытовых проблем, поражая своим изяществом и богатством. Я привыкла видеть жизнь именно такой и одной из своих целей ставила успех в бизнесе. Родители должны гордиться тем, что вырастили такую дочь, ведь мозги у меня работали довольно неплохо. Я спокойно ориентировалась в отчётах, которые папа иногда показывал мне, и могла оценить выгоду предстоящей сделки. Никто не сомневался, что управление станет моим коньком. Одноклассники нередко приходили ко мне за советом, и я любезно помогала им. В остальных случаях меня считали нелюдимкой, пафосной выпендрёжницей и зазнайкой. Возможно, это так и было.       Я пропустила торжественную часть, и пока бежала из автомобиля к главному входу, моя причёска растрепалась, а замшевые туфли собрали на себя всю пыль. Раскрасневшая и запыхавшаяся, я ворвалась в класс. Учителя не было, я оглянулась по сторонам, и мой взгляд зацепился за высокого темноволосого парня, стоящего у окна. Новенький?       Я нашла свободное место и, положив сумку на стол, выдохнула. Неужели Максим Геннадиевич задерживается? В любом случае мне это было на руку. Паренёк насмешливо уставился на меня, скрестив руки на груди. — Вас не учили извиняться за опоздание? Или богатеньким отличникам здесь можно всё? — он удивлённо выгнул бровь. Это странная попытка привлечь внимание? Я улыбнулась уголками рта: видимо, в классе уже успели рассказать обо мне. Оглянувшись, я отметила, что все сидели на своих местах, и даже Петя Малинин, который большую часть времени прогуливал уроки, сидел за партой. — Я должна извиниться перед вами? — я подняла брови, ожидая, что мой ответ застанет его врасплох, но парнишка только рассмеялся. Класс гудел, удивлённо оглядываясь на меня.       Обычно я сидела за второй партой, но сейчас все места были заняты, и мне пришлось занять галёрку. Девочки перешептывались, парни откровенно насмехались, переводя взгляд то на меня, то на незнакомца. — Возможно, правила хорошего этикета, вам не знакомы. Разрешите представиться, Калинин Александр Евгеньевич — ваш новый преподаватель математики. — Он подошёл к учительскому столу, и я прищурилась, пытаясь разглядеть черты его лица. Лёгкая щетина, заострённый подбородок, чёткие скулы, чёрные волосы, прямой небольшой нос — ему можно было дать от восемнадцати до двадцати одного года. Я залилась алым румянцем и опустила голову, собираясь с мыслями. — А где Максим Геннадиевич? — Отказался от вашего сумасшедшего одиннадцатого класса. В ближайшее время готовить вас к экзаменам и обучать буду я. Не опаздывай больше, Марина. Либо ты входишь в класс до меня, либо сидишь в коридоре и молча изучаешь стены. И мне плевать, что ты у нас единственная отличница. Это касается всех, — он нахмурился и отвернулся к доске.       Одноклассники хихикали, решив, что нашёлся человек, способный поставить меня на место.       Оставшийся урок я сидела, испытывая странную смесь стыда и разочарования.       Одиннадцатый класс начался не так радужно, как я себе представляла. И, наверное, в этом была моя самая большая ошибка.       Мама накрыла на стол. В гостиной, как обычно, было светло: хрустальная люстра, напоминающая огромный торт, висела прямо над длинным тёмным столом, покрытым идеально белой скатертью. Папа сидел на бежевом кожаном диване рядом с узким шкафом из тёмного дерева и переключал каналы на висевшем на стене огромном плазменном телевизоре. Я окинула печальным взглядом мраморный пол, персиковые стены, высокий потолок, светлые шторы, шкафы с кучей статуэток и ненужных антикварных статуэток, и впервые за семнадцать лет мне стало дома неуютно.       Я вспоминала рассказы Дианы о том, как мама с папой встречали её после школы в двухкомнатной небольшой квартире, как они садились за стол и ели свежее пюре с тушеным мясом, пили морс и ели слегка подгоревший бисквит тёти Наташи.       Не помню, когда мама в последний раз готовила. Домработница Надя поставила в центр стола огромного запеченного гуся, папа открыл шампанское, а мама принесла мои любимые блинчики с икрой и французские сыры. — Сейчас Наденька принесёт жаркое, и можем начинать, — папа улыбнулся. Единственным каналом, который в последнее время не раздражал его, стал МУЗ ТВ. Хотя бы там никто не говорит о политике и о курсах валют. — Простите, но я не голодна, — я опустила голову. Родители подняли головы, будто я только что призналась им в убийстве человека, мама отодвинула тарелку и подошла ко мне. — Ты точно не заболела? — приложила руку к моему лбу, и я невольно улыбнулась: мамины руки были нежными и аккуратными, не тронутыми ежедневной бытовой рутиной. — Нет-нет, просто день был тяжелый. Много материала, — я пожала плечами и, ещё раз извинившись, ушла в комнату. Тогда я ещё не знала, что это далеко не последний день, когда я не могу рассказать о произошедшем родителям. Папа взбесится, а мама будет кричать на него и винить в моём опоздании.       В последнее время мама с папой часто ссорились. Я волновалась, когда они громко хлопали дверьми, а папа на весь вечер закрывался в кабинете. Но больше всего меня настораживали мои собственные мысли. Любят ли они друг друга? Живут вместе из-за денег или из-за меня? Вдруг и я со временем стану чёрствой женщиной, которая будет сидеть целыми днями дома в кабинете мужа, отдавая приказы другим? В какой-то мере я понимала, что это беззаботная жизнь, но счастливая ли она?       Бабушка говорила, что, только познав несчастье, мы начинаем ценить то, что имеем, и наконец-то можем быть счастливыми. Раньше эта фраза пугала меня: я не хотела сталкиваться с трагедиями, но со временем она приобрела другой смысл.       Счастлива ли я? Определённо счастливее многих.       Урок геометрии был первым. Я приехала раньше на полчаса и около двадцати минут стояла под дверью, испепеляя взглядом секундную стрелку. Мне не хотелось, чтобы кто-то решил, что слова Александра Евгеньевича напугали меня, и я пряталась. Важно держать лицо и марку, ведь так мама учила? Оставалась ещё минута ожидания, из одноклассников никто не пришёл, и я разволновалась. Что, если урок отменили? — Ну же, ну же… — я подгоняла стрелки на часах, но те медленно ползли от одного деления к другому. — Входить или не входить, вот в чём вопрос, — раздалось за моей спиной, и я подскочила. Александр Евгеньевич одной рукой опёрся о стену и расплылся в нахальной улыбочке. Сейчас, когда он находился совсем близко, я могла лучше рассмотреть его лицо. Определённо ему было больше двадцати, но выглядел он вполне молодо. — Вы давно здесь стоите? — я прикусила губу, и он, всё так же широко улыбаясь, кивнул. Казалось, моё замешательство забавляет его. Пожав плечами, я прошла в класс. Глубоко в душе я надеялась, что он не заметит, как дрожат мои руки. Второй день в одиннадцатом классе обещал быть не менее насыщенным. — Чертим чертёж, — Александр Евгеньевич весело всплеснул руками и достал мел. Сегодня класс значительно опустел, добрая половина одноклассников, наверняка, отходила от похмелья. Не сказать, что первое сентября было для них праздником, но повод выпить они, определённо, не могли опустить.       Я криво улыбнулась. Русский язык был одним из моих самых любимых предметов, и я резко реагировала на тавтологии. Достав карандаш, я провела ровную горизонтальную линию, учитель по-прежнему что-то вырисовывал на доске. На его месте я сделала бы всё в два раза быстрее. Последнее вырвалось вслух, и я невольно поджала губы. Со второй парты Александр Евгеньевич вполне мог расслышать мои слова, но он продолжал вычерчивать пирамиду. — Можете перерисовывать, — он расплылся в улыбке и одарил меня испепеляющим взглядом. — Скорость не всегда хорошо, Мариночка. Самое главное — качество. Возможно, к двадцати годам эта простая истина дойдёт и до вас.       Сзади донеслись сдавленные смешки, и я с трудом натянула на лицо улыбку.       Сосредоточиться на уроке оказалось гораздо сложнее, чем я думала. — А сколько сантиметров чертить? — Денис поднял глаза на учителя и застыл в ожидании. — Одиннадцать. — Зачем так много? — Денис скривился, и я фыркнула: впервые за одиннадцать лет он решил взять карандаш в руки. Очевидно, хороший аттестат был хорошей мотивацией и влёк за собой неплохое денежное поощрение от родителей. Ещё вчера родителей Дениса вызывали в школу из-за его пристрастия к алкоголю, а уже сегодня он строит из себя заядлого ботаника.       Александр Евгеньевич снова улыбнулся: — Сочувствую вашей девушке, если одиннадцать сантиметров — это для вас много. По классу пробежался смешок. Карандаш в моих руках разломался на две части, руки вспотели. Время будто замерло на миг, и я была совершенно не в состоянии его контролировать.       Денис пристыженно опустил голову, парни хлопали его по плечу, продолжая острить. За это время на доске появился ещё один массивный чертёж. Александр Евгеньевич старательно выводил пунктирные линии, Лиза вышла к доске, чтобы записать условие. Никогда раньше я не замечала настолько незначительных деталей, но сейчас всё бросалось в глаза. Поведение нового учителя было совершенно неприемлемым, и я в голове тщательно продумывала планы, как опустить его с Небес на Землю. Работа должна оставаться работой. — Как будем доказывать? — он внимательно осмотрел нас, будто на наших лицах скрывались ответы. — От противного? — Да, от очень противного, — Александр Евгеньевич кивнул. — А мы будем только языком молоть или что-нибудь делать начнём? — я откинулась на спинку стула. Поведение учителя раздражало меня с каждой секундой всё больше. Я в ужасе смотрела на сломанный карандаш, руки дрожали. Только не это. Нащупав в сумке таблетки, я несколько успокоилась: паника не должна перерасти в нечто большее. — Да, вы правы. К доске… Лебедева Марина, — он притворно поклонился мне, и я снова сжала кулаки.       Урок тянулся непривычно долго. Как только прозвенел звонок, я сорвалась с места и, кинув всё без разбору в сумку, направилась к выходу. Домашнее задание записано, мы вели себя вполне тихо, так что задерживать нас он не станет. Уже у самой двери он остановил меня: — Что ж, Мариночка, это будет для вас уроком. И в следующий раз, когда решишь со мной тягаться, запасись терпением, — он подошёл совсем близко, и я ощутила свежий запах его дыхания. Мятные леденцы? — Мне приятно, что ты так ждёшь моего урока, но всё же во всём нужно знать меру. Тебе не обязательно приходить настолько рано, лучше поспи. Может, тогда настроение будет хорошим, а? — Я вовсе не… Это было, — я вскинула голову, но все мои слова были больше похоже на жалкое лепетание трёхлетнего ребёнка, чем на достойный ответ взрослой одиннадцатиклассницы. Я ведь взрослая? Мама была бы мной недовольна. — У меня была важная встреча!       Но Александр Евгеньевич уже шёл по коридору, явно улыбаясь. Я ощущала это всем своим нутром. Мама бы укоризненно на меня посмотрела, а дома прочитала бы целую лекцию о том, как следует вести себя «девушке из приличной семьи». Но хуже всего то, что я совершенно не понимала, что с этим делать. Я всё ещё явственно видела лицо Александра Евгеньевича и его нахальную улыбку, намекающую — ты здесь никто, несмотря на своё состояние. А хуже всего, что он прав. За семнадцать лет я ведь не заработала ни гроша…