Потерянные.

В течение всего времени, что люди жили на Земле, сквозь миллионы лет, всегда существовали рабы и их хозяева. "Избранные". Слово "равенство" было не более, чем обычной шуткой. Издевательством, каким награждали хозяева своих подчиненных. Усмехались над ними, смеялись над тенью надежды в их глазах. Надежды на свободу. Слово "свобода" - еще больший фарс, чем то же самое "равенство". Ибо равенство было между рабами. Они были одинаковы, а потому равны. Но между хозяевами всегда шла борьба и идет по сей день. За звания высшего слоя люди убивали друг-друга по-разному: нанимали людей, травили мышьяком, ломали кости, загребали заживо, вливали яд в уши во время сна. Быстрая смерть или же долгие мучения. Люди ненавидели людей всегда и сейчас тоже. Те, что говорят, что им ничего не нужно. Нет таких. Внутри самых добродетельных столько желчи, что тиранам и не снилось. Как вы и я, да. Моя сестра была слугой также. В ее крови не было ничего благородного. Мы были обыденными крестьянами. Но несмотря на это, она не унывала и улыбалась, даже не думая стоять перед кем-то на коленях. Не думая опускаться так низко. Моя сестра, знавшая Королей и носившая столь гордое имя - Портгас Д. Руж. Она не рассказывала, как познакомилась с ним. С Королем. Она не рассказывала, а я не спрашивала. Но я помню их встречи. Она сбегала из дому каждые три дня ровно в девять вечера, а я бежала за ней. Я любила сестру до изнеможения, до глубины души, любила так, как любить никто не в силах. Она моя младшая сестра, а значит - часть меня. Она прибегала каждый раз к громадной секвойе, что росла у подножия самой высокой горы на острове, дерево находилось в пятнадцати минутах ходьбы от порта, где долгое время был пришвартован пиратский корабль с величественным именем, которое ныне знает каждый - Оро Джексон. Она прибегала, садилась у дерева и наблюдала за закатом. С этого места лучше всего было видно, как солнце устало садилось за горизонт. Его последние лучи обжигали ее глаза. Она молилась закатам, так как только после заката начинала дышать свободно. Дышать легче. Только после заката она начинала жить. Он приходил с первыми звездами. Руж никогда не ждала его в дни, когда тучи застлали небо. Пусть пройдет месяц без встреч, она знала, что так нельзя. Кажется, он ненавидел дождь. Она его тоже ненавидела. По разным причинам. Не знаю, зачем он. Могу только гадать: в дождь случилось что-то плохое для него. Возможно, потеря. Она же не любила дожди из-за того, что не могла быть с ним в это время. Не могла посмотреть на улыбку или взять его руки. Она любила руки Роджера. Руж мечтала их нарисовать. Когда-то нарисовать его на фоне заката, в полный рост, с гордо поднятой головой и с его мечом в правой руке. Его загрубевшие руки она любила, наверное, больше всего на свете. Он приходил с первыми звездами и молча садился рядом с ней, опираясь на дерево и приобнимая ее плечи. Они никогда не здоровались и не прощались. Было в этом что-то странное, но они оба знали: однажды им нужно будет расстаться навсегда, и это будет невыносимо. Пусть уж лучше он исчезнет как-нибудь. Просто не появится вслед ярким звездам на небе. Не сядет и не обнимет. Пусть так. Король любил молчание. Долгие разговоры не привлекали его, он предпочитал слушать ветер и наблюдать за колыханием ее волос. Они молчали, изредка роняя какие-то фразы, в которых, казалось, не было смысла. Но он был. К примеру, имя сына или дочери. Роджер как-то сказал это вслух. Не обращаясь ни к кому, просто выронил два имени. Ветер должен был унести эти глупые звуки навсегда, просто разорвать их, но не смог. Руж жадно втянула в себя пророненные им имена, которые четко стучали в голове. Она уже не могла этого забыть. Роджер учил ее улыбаться. Улыбаться ярко, широко и искренне. Улыбаться всегда, в любых случаях. Улыбаться даже тогда, когда кажется, что нечему. Улыбаться и быть сильной, потому что людей легко ломать. А Король не хотел, чтобы она сломалась. Из-за чего и не называл ее своей Королевой, ведь этим обрек бы на верную гибель. Он слишком любил ее, потому не мог поступить так подло. Как-то Король не явился. Руж знала, что этот день придет, а потому не плакала. Как он и учил: "Сильным не нужна жалость, Руж. Спрячь слезы". Она не улыбалась и не плакала. Вела себя также, как и до его появления. Как будто ничего и не было, будто от него ничего не осталось. Но ведь было... Уже третий месяц она вынашивала в себе ребенка. Его ребенка. Он знал. К ней пришли люди. Они сказали, что то была просьба Роджера, и она поверила. Если хоть где-то мелькало его имя - она глотала эти звуки без остатка, потому что любила искренне и правдиво. Любила его самого, хриплый голос, огрубевшие руки. Любила его ребенка. Этой любви хватило бы миру с головою, но мир не оценил бы. Мир не ценил ее. Но ей не было дела до мира, ведь миром для нее сейчас был только тот, кто изредка пинал стенки ее живота изнутри. Она уже знала, как назовет ее. Или его. Руж носила в себе этого ребенка без малого двадцать месяцев. Двадцать месяцев, будь проклят Король. Но она даже и не думала жаловаться или ныть. Руж была слишком сильной для такого ребячества, и она улыбалась. До последнего. Как он и учил. Она умирала с улыбкой на губах. На этот раз действительно искренне, от всей души. Держала в руках сына. Его сына, которого назвала гордым именем - Гол Д. Эйс. Он будет сильным. Как и его отец, в этом Руж не сомневалась ни секунды. А потому умирала счастливой. Она не была его Королевой. Отнюдь. В том мире он и не хотел называть ее таковой. Хотел защитить от грязи и опасности трона. Он ведь лучше всех знал об этом, ибо был Королем. Перед Королями стоят на коленях, склонив голову. Но она не собиралась, а он не требовал. Она была его душою, и этого ему хватало. С головой.