Эльфы Остравы

      Давным-давно, когда Острава была еще простым селением на берегу Остравице, а не Великим городом, чью славу превозносят в веках, жил на ее окраине пастух Томаш – нраву кроткого и доброго: за всю жизнь слова худого не вымолвил, в помощи никому не отказал, последнее готов был отдать нуждающимся... А уж сколько сказок знал, как песни пел! Скотина и та траву жевать переставала, заслушавшись…       И обходили Томаша стороной беды и горести, пока не настигла любовь. Приглянулась ему красавица Ветта – младшая дочь старейшины Остравы, что на людях всегда была мила и приветлива, и тем скрывала тщеславием и завистью испорченную душу. Удивилась она, когда Томаш осмелился к ней посвататься: и богаче у нее женихи были, и красивее, всем отказала, как недостойным ее руки. А тут простой пастух!       Захотелось Ветте посмеяться над влюбленным юношей:       - Принеси мне ожерелье эльфийской королевы, - сказала она, - тогда выйду замуж. Сроку тебе год.       Опечалился Томаш. Столетиями в Проклятый лес, где в возвышающемся на горизонте полом холме жили эльфы, даже храбрейшие из охотников не заходили, так велик был страх людской. Говорили: эльфы незваных гостей не терпят, заморочат голову туманными видениями, заведут нехожеными тропами в самую чащу, да поминай, как звали…       Но делать нечего, решил Томаш рискнуть. Попрощался он с друзьями, что отговаривали идти на верную смерть, глаза пытались открыть на истинную сущность Ветты, не стал их слушать. Собрал котомку с припасами да пересек на рассвете Остравицу, отделявшую селение от Проклятого леса. Только ступил он под сень деревьев, услышал в стороне тоскливый волчий вой: Тыыы кууудааа? Показалось пастуху, что даже хищное зверье предостерегает его, но не внял он волчьему плачу, пошел дальше.       Остановился Томаш только, когда солнце в зените встало, сел под деревом, вытащил сыр с хлебом, чтоб подкрепиться. Закружились над его головой птички, запрыгали с ветки на ветку, да не крошки выпрашивать стали, зачирикали жалобно: Стой! Вернись! Стой! Вернись! Бросил им Томаш краюху, но не свернул с пути намеченного.       Последнее предупреждение получил юноша к вечеру: выполз вперед него змей, зашипел изо всех сил: Умрешшшь… Но и это не остановило Томаша, обошел он полоза стороной, не спуская глаз с холма, залитого багрянцем заката.       ...Холм вблизи оказался просто огромным: три селения могли на его склонах разместиться. Поверху он весь порос деревьями и травой, а в самом низу темнели ведущие внутрь норы высотой в три-четыре человеческих роста... Подумал пастух: это для гигантских птиц, на которых летают эльфы... слышно было на окраинах Остравы, как взмывали они черной тенью в небеса с пронзительным визгом и возвращались обратно на холм спустя несколько часов.       Стоило Томашу заглянуть в один из ходов, как появились за его спиной древесные духи и схватили его. Были они человеческого роста и сложения: одна голова, две руки, две ноги… Одеты были, как люди, в штаны и безрукавки. Но кожа их походила на воск, перетопленный с травяным отваром, длинные волосы – на тополиный пух, а лица скрывала наросшая кора – ни глаз, ни рта юноша не смог разглядеть.       Испугался он, рванулся что есть мочи, только легко удержали его духи и, будто пушинку, поволокли внутрь холма, длинными коридорами да в сумрачный зал, где на троне восседала эльфийская королева. Бросили Томаша к ее ногам и замерли истуканами, ожидая приказов.       - Так-так, - заинтересовалась королева, - кто это к нам пожаловал?       Осмелился Томаш поднять голову и чуть сознания не лишился: никогда не встречал он существа столь прекрасного и ужасающего одновременно. Кожа ее была цветом, как у лесных духов, волосы багряными, что кровь, а глаза сияли золотом лун. И глядя в них, показалось пастуху, что читает его эльфийская королева, словно книгу. На этой страничке его детство, на этой - друзья, на этой – коровы и пастбища… Задержалась она на страничке с Веттой, засмеялась, увидев условие девушки.       Туманные тени за ее спиной подхватили смех и превратились в беловолосых эльфов, высоких, статных, затянутых в черные плащи.       - Какой ты забавный, - решила она, наконец, – отдам я тебе ожерелье. Но ты за него послужишь – все, что скажу, будешь делать. А как решишь сам, что заплатил достаточно, так и возвратишься к невесте.       Посмотрел Томаш на ожерелье – ни один мастер Остравы не сотворил бы подобного: из тонких золотых нитей витое, с алым камнем невиданным, пульсирующим в оправе, как сердце живое – и согласился, хоть понимал, что нелегко ему будет полную цену выплатить за такое сокровище. Еще и королева ему тяжелой работы не поручила, только пыль убирать да ее развлекать…       Взялся Томаш за дело серьезно, весь холм исползал, каждую соринку вымел, каждое пятнышко отчистил. Не сразу, но привык, что обиталище эльфов живое: слышал, как дышит холм туманом, видел, как растет и меняется по слову королевы… И жилы видел, где стены истончались, на перепонки становясь похожими… Много чудес еще примечал: ни окон, ни свечей в холме не было, но не тьма внутри царила, а вечные сумерки… двери сами открывались, из специальных мест синие вспышки во мгновение ока переносили в другие части холма, отмеченные сияющими знаками...       Веселилась королева, когда Томаш пересказывал, что его удивило, требовала песен и сказок. И стоило ему начать новую байку, как собирались в тронном зале и остальные не-спящие эльфы – все семеро – с интересом слушали, не перебивали. Их собратьев Томаш видел в гротах, похожих на соты: спали эльфы беспробудно каждый в своей ячейке, видели сны, наверно…       Но и к лучшему это было.       Не скрывала королева, как пила со своими детьми человеческие жизни, своими глазами Томаш видел: за секунды их прикосновение превращало здоровых крепких мужчин в изможденных старцев. Понимал он, что не трогают эльфы Остраву, пока им еды много не нужно, и веселее на охоту в заморские края летать – хоть какое разнообразие выходит... А коль все проснутся, оголодавшие, то уж не до развлечений им станет, за ночь селение выкосят…       Смеялись иногда эльфы над юношей, положив ему руку на грудь, спрашивали, не страшно ли ему.       - Нет, - всегда отвечал Томаш. – У меня с королевой уговор, вы его не нарушите.       Так и шло время, пока однажды не пришел он в тронный зал и не сказал, опустившись на колени:       - Выполнил я ваше условие, отпустите меня с ожерельем к невесте.       - Что ж, - согласилась королева, - я от слова своего не отказываюсь, ты можешь идти.       И приказала двум лесным духам проводить пастуха до Остравице, чтоб звери дикие его не тронули, чтоб вернулся он в селение целый и невредимый.       Но стоило Томашу ступить на окраину Остравы, как услышал он перезвон свадебных колоколов, разносящийся над селением, испугался юноша, что совсем потерял счет времени, и прошел уже год, отведенный ему Веттой. Побежал он в святилище, не разбирая дороги, по сторонам не глядя...       - Стойте! – закричал с порога.       Обернулась невеста, и увидел Томаш, что не Ветта стоит перед ним, другая девушка, которую он и не видел ранее. Остановился, собираясь просить прощения за прерванную церемонию, но понял вдруг, что никого не узнает в святилище: ни жреца, ни жениха, ни гостей свадебных, а ведь всех жителей Остравы знал он хорошо…       И тут схватилась за сердце старуха, стоящая возле невесты.       - Это же Томаш, - охнула она, - которого я послала в Проклятый лес!       Так и узнал пастух, что сорок лет прошло, как он ушел из селения, но вернулся таким же юным, каким ступил в полый холм. А вот друзей его и знакомых годы не пощадили… И замуж-то в этот день шла уже внучка Ветты…       Подарил он девушке ожерелье эльфийской королевы, рассказал на свадьбе свою историю, да ушел из Остравы… И больше его никто не видел.