Мамаша пиратов

Первые месяцы на планете Кьери провёл на корабле. Хоть и доступно было открытое небо, но он всё равно предпочитал привычный над головой потолок. Не потому что боялся, а потому что привык. Коридоры "Первопроходца" дарили чувство уверенности и защищённости, чего не было под открытым небом. Его дети тоже редко покидали «Первопроходец», а вот пуховики внезапно открыли для себя новый мир. За всё время полёта в космосе, их колонии Кьери почти не уделял внимания. А из-за небольшого роста — недооценивал их количество. Ну есть, ну живут — и ладно. Ремонтируют корабль — так вообще хорошо. Но после приземления на Уман, пуховики рассыпались по всему плато и принялись за благоустройство. Всего за пару месяцев они перенесли из низины саженцы растений и с помощью лабораторий «Первопроходца» сумели превратить выжженный горным лазером участок в цветущий сад. В итоге получилась невероятная смесь из флоры Рнейме, имеющейся в корабельном саду, и местных видов. Каким-то невообразимым способом пуховики сумели не только скрестить эти растения, но и вырастить их от саженцев до взрослого состояния. Вот так, очень быстро, вокруг корабля вырос настоящий сад с тенистыми беседками, путанными дорожкам и деревьями, на которых росли странные фрукты, которых не было ни на Рнейме, ни на Умане. Одновременно с этим к «Первопроходцу» наметилось целое паломничество. Кьери больше не надо было думать ни о еде, ни о воде, ни о воздухе для себя и своих детей. Планета всё это давала с лихвой. Для этого всего лишь надо было время от времени появляться в пределах видимости. Если не ему самому, то его детям. Ведь всем тем, кто прибывал на плато, достаточно было увидеть Ишитар, не особо разбираясь в полах. Но ко всему этому Кьери-ра относился равнодушно. Гораздо больше его беспокоило собственное состояние. В последнее время он чувствовал себя всё хуже и хуже. И дело было не только в физическом состоянии, но и в моральном. С каждым днём Кьери-ра становился всё более раздражительным и злым. Его уже начали избегать собственные сыновья. Нейа предпочитал пропадать на планете, Шиане с головой ушел в возможности «Первопроходца», и даже Тейна кривился, когда Кьери появлялся в мед отсеке. — Оми-рра, ты полностью здоров и твой ребёнок тоже. Что ты хочешь от меня услышать? — страдальчески вздохнул Тейна, в который уже раз проводя диагностику. — Почему у меня нестерпимое желание оторвать кому-нибудь голову?! — заявил Кьери с непривычными ему злыми интонациями. — А ты попробуй это сделать… — пожал плечами Тейна. — И тогда я сравню твои прежние биометрические данные с новыми и попытаюсь ответить на этот вопрос… Кьери только рыкнул и выскочил из медотсека. Он сам не понимал, что с ним происходит. Нескончаемая злость, подозрительность и необъяснимая агрессия пугали его самого. И только наличие рядом Дахатура или Сумахада помогало хоть как-то взять эти эмоции под контроль. Но ведь у тех были свои дела… Кьери понимал это разумом, но не чувствами. Из-за его постоянной нервозности Дахатуру пришлось ограничить свои вылеты в город, и назначать встречи на «Первопроходце». Всё чаще и чаще Кьери встречал визитёров, сидя в нейрокресле. Единение с кораблём дарило уверенность, а присутствие мужей — успокаивало. Кьери не было дела до того, что в этот момент говорил Дахатур. Он просто наслаждался силой и мощью: своей и своего альфы… Дверь каюты распахнулась от одного прикосновения, и Кьери застыл на пороге, оглядывая открывшуюся картину. Сегодня Дахатур сцепился с Сумахадом. И, вроде, повод был незначительный, но этим двоим хватило для выяснения отношений. Конечно, цапаться прилюдно они не стали, но вот оставшись наедине… Кьери с жадностью втянул носом воздух, пропитанный кровью и желанием. Сегодня Сумахад впервые решил проявить характер и оспорить решение Дахатура. Результат вышел предсказуемый. Но Кьери не волновало: кто и что решил как сделать. Это не его дело. Пусть альфы и беты сами решают между собой дела насущные. Кьери взбесило совершенно другое… Вмиг подлетев к дерущейся паре, он сильным ударом откинул одного от другого, и тут же жесткой хваткой поймал обоих, сдавив горло. — Дахатур! Если ты альфа своего рода — то доказывай это в совете! То, что ты отец моего ребёнка — это не дает тебе право решать, с кем я буду проводить ночь! Сумахад! Хочешь бросить вызов — делай это в другом месте, а не в моей спальне! Вам ясно? Запах крови пробудил в Кьери ярость. Неудержимую, дикую, будто идущую из глубины его естества. Но при этом что-то не давало ему закончить начатое. Что-то мешало убить обоих. — Вы принадлежите мне! Оба! — прошипел Кьери, впиваясь ногтями в горло уман до крови. — Это там, снаружи вы можете ставить свои условия, а внутри я буду делать то, что хочу! И сейчас я хочу вас обоих… Проснувшись в одно мгновение, Дахатур замер, как будто попал в плен. Но размеренное дыхание обоих партнёров подсказало ему, что все спят. Но едва он повернул голову, то наткнулся на внимательный взгляд Сумахада. Глава его боевиков не спал, но и подняться с кровати не делал попыток. Просто лежал и смотрел. То ли в пустоту, то ли на него. Кивнув головой на выход, Дахатур медленно сполз с кровати, опасаясь разбудить Кьери, выскользнул за дверь. — Давно проснулся? — с ехидством в голосе спросил Дахатур. — Полсата, - тихо ответил Сумахад. — А чего не встал? — Не хотел разбудить Иши. — Не хотел или боялся? — оскалился Дахатур. — И то, и другое, — признался Сумахад. — Никогда не смей спорить со мной! — шепотом пригрозил Дахатур. — Иначе ты умрёшь раньше, чем доберёшься до спальни! Ты понял меня? - Да, господин, - со вздохом облегчения ответил Сумахад. *** Своего сына Кьери родил спустя полгода после того, как «Первопроходец» опустился на Уман. За всё это время Кьери ни разу не поинтересовался, как именно ведут свои дела Дахатур и Сумахад. Политика ему была не интересна. Кьери вполне хватало того, что есть еда и есть вода. Старшие беты давно уже стали самостоятельными. Младшие подросли и тоже не доставляли больше хлопот. Теперь всё внимание Кьери было приковано к Аиратэ — его маленькому омежке, его сыну, его гордости… Маленький омежка был прекрасен: с большими, ярко-синими глазами, которые он унаследовал от Кьери, с выпирающим из-под кожи гребнем и серебристыми, пока ещё мягкими, локонами, что обязательно затвердеют к совершеннолетию! И Кьери пел ему о далёких звёздах, о бескрайней Вселенной и о родной Рнейме, которую его сын никогда не увидит. И в этих песнях была тоска, тихая, без надрыва, но глубокая, как тишина Ночи...