Сборник AUшек с участием Лашанса.

Иногда кажется, что когда солнце восходит в Блиссе, сверкая своими слепящими лучами, отражёнными от золочёных крыш, то в Крусибле оно садится, лишая и его без того полные отчаяния пейзажи всяческой надежды. Сейчас солнце садилось. Нет, оно словно падало в саму бездну, и холодные скользкие тени ползли по измазанной грязью брусчатке, утекали в канализацию и вздыхали. С неприятным чавкающим шлепком и хрустом что-то упало с лестницы, и мазкен повернул голову, безразличным взглядом окидывая неподвижное тело. Очередной самоубийца, всего лишь второй за сегодня. Ступени под ногами были такими же скользкими, как и изгаженные городские дорожки, словно так и норовили отправить идущего в полёт вниз, пересчитывать бедовой головой каждый пройденный ранее метр. Тук-тук-тук. Шмяк, хрусть. Безумный Бог смеётся, хохочет, глядя на то, как неумелый жонглёр пытается поймать кинжалы, которые только что ровным строем летали в его руках, а теперь втыкаются ему в ладони, колени… глаза. Он протягивает жонглёру монетку, и тот пытается взять её, но она выскальзывает из окровавленных пальцев слепца и он опускается на колени и шарит, шарит по плитам пола в попытках её нащупать. Тщетно, конечно, монетка превратилась в золотистого скорпиона и ждёт прикосновения, чтобы укусить ищущего, пустить в его вены яд безумия. Смешно. Тейдон считает, что это смешно: хлопает в ладоши, пока Люсьен проходит мимо него, чтобы встать по правую руку от своей герцогини. Сил недовольно кривит губы: мужчина-мазкен, да ещё и в ранге гракедриг. Неслыханная дерзость, но даже Адео признаёт его право силы, столь нетипичное для мужчин-соблазнителей. — Твоя светлость, — приветственно склоняет голову Люсьен, и в голосе его звучат металлические вибрирующие нотки. Шеогорату наскучило представление, и теперь перед ним извивается в танце мерка, чьё тело едва прикрыто прозрачной тканью, усыпанной золотыми блёстками. Обидно. Они все так любят обсыпаться золотым сиянием, словно бы Принц Безумия выделял Манию над Деменцией. Но это ведь не так? Хотя Сил может всё испортить. Она уже всё портит, сплетая сети своих интриг, козней, подозрений. Путаясь в постели с Тейдоном. Люсьен смотрит перед собой, мысли его тягучи и размеренны. Они с Адео давно всё обсудили, пришли к единому решению. Если он потерпит неудачу, Остроконечный Утёс примет его обратно, купель будет свободна — и он сможет вернуться, чтобы закончить начатое. Мазкен созданы, чтобы служить Шеогорату, Безумной Звезде. А не этой… подделке. Люсьен медленно выдыхает, пальцы, лежащие на рукояти кинжала, едва заметно сжимаются. Безумный Бог рычит, скалится, не сводя взгляда с танцовщицы, которая выглядит испуганной, потому что её тело отказалось подчиняться ей. Она пляшет, потешно вскидывая стройные ноги, взмахивает руками. Её подошвы кровоточат, её руки выгибаются под такими углами, словно все жилы порваны. Она трясётся, как марионетка в руках хохочущего кукловода. Тейдон хлопает. Сил кривится. — Твоя светлость скучает? — Ровно интересуется Люсьен у своей герцогини, но та брезгливо отмахивается от него, отворачивается, глядя на Шеогората и пытаясь изобразить подобострастный взгляд для него. Пальцы мазкен крепче сжимают рукоять кинжала, сталь беззвучно выскальзывает из ножен и чёрной полоской рисует по белому горлу Сил, а уже потом алые брызги её крови добавляют красок тронному залу. Её агония становится прекрасным танцем. Люсьен сталкивает тело мёртвой герцогини с её трона — и стражники-мазкен подхватывают, уносят её подальше, а он сам опускается на место Сил. — Моему лорду понравился танец герцогини? — равнодушно интересуется Люсьен у Шеогората, пока мазкен меняют шлем с его головы на венец власти Деменции, изукрашенный серебром и обсидианами. Незыблемое правило любой власти: правит сильнейший.