Польская душа: Игра Акудника

«Сегодня 26 ноября 1949 года. До сих пор не понимать, зачем всё это писать. Возможно, чтобы не забыть русский язык. Ведь, в Португалии на нём никто не говорить. Только лишь я один… Один… Господи, это единственный слово убивать меня лучше, чем яд. Я вернуться. Снова в тот мир, ту эпоху, в которой родиться, развиваться и умереть. По сути, я должен радоваться, однако вместо этого чувствовать съедающее меня изнутри одиночество. Я скучать… Скучать по Алексу, дяде Жене, Насте и, конечно же, по Шиловой. Моей дорогой и любимой Шиловой. Я до сих пор помнить запах её золотистых локонов. Мне хочется коснуться, зарыться в них носом. Помнить, как Света сломать руку. Однажды, она прийти в гостиную и, стыдливо опустив глаза, попросить меня помыть ей голову, так как сама была не в состоянии. Я замешкаться первые несколько секунд, потому что это было неожиданно и достаточно странно. Однако, из чувства сострадания мне пришлось согласиться. Было весело. Даже слишком. И немного неловко. Девушка, дабы не намочить блузку с воротником, решительно снять её и бросить на стиральную машинку. Я в ту же секунду отвернулся. Сердце забиться чаще. Дыхание сбилось. Наверно, в тот момент что-то щёлкнуть у меня в голове, и всё пойти не как хотелось сначала. Света засмеяться и уверовать меня, что в этом нет ничего страшного. — Я обещаю. Приставать к вам, сеньор, не буду. Уж больно надо. Вы тощий как палка! Благо, когда я повернуться вновь в сторону Шиловой, на ней был бюстгальтер. Хорошо, что он уже на ней был, иначе я бы сгореть со стыда, если бы она при мне его надевать. Господи, придурок какой-то… Девушка присесть на коврик и аккуратно приложить свою шею к бортику ванны. Через долю секунды Света вскочить с места и побежать в свою комнату. Спустя минуту она вернуться с полотенцем в руке, которое положить на уже упоминавшийся бортик ванны. — Это, конечно, не как в парикмахерских, но тоже сойдёт, — с этими словами девушка вновь сесть и, откинувшись назад, поправить свои волосы, чтобы мне не пришлось этого делать. А руки у меня тряслись, да. Нервничал так, будто… Даже не знать, с чем сравнить. Она не знать меня. Я не знать её. Но что-то её сподвигнуть довериться именно мне, а не позвать, к примеру, на помощь Настю. Или ей быть просто лень. Такое тоже бывать. Она улыбаться, прикрыв глаза, когда я массировать ей голову. Ей нравилось. В тот момент я выдохнуть со спокойной совестью, что делаю всё правильно. Я же ведь такого никогда раньше не делать. А тут с первый раз получиться. — Медали вы не получите. Она мне и не нужна была. Наградой мне служить тот факт, что девушка остаться довольной. И с целой головой. Хах, смешно! Было…» Но думаю я всё же по-португальски. Хотя недалеко был тот момент, чтобы перейти полностью на русский язык. Моя надежда вернуться на Родину становилась блёклой на фоне привязанности к Свете. Даже любви. И это чувство до сих пор со мной. Как я уже упомянул, сегодня 26 ноября 1949 года. Ники нет в живых уже пять лет. Все знавшие о наших отношениях думают о том, что я продолжаю горевать по Петровской. К сожалению, это не так. Горе ушло спустя полгода после её гибели. На его место пришли воспоминания. И хорошие, и плохие. Со временем они слились в один серый комок прошлого, которого не вернуть. В этом мире я почти два года. И мне становится всё больнее и тяжелее — я ничего не знаю о том, что сейчас с Шиловой. Кто сейчас рядом с ней? Может, она уже завела другого молодого человека? Или убивается также как и я? Нет. Нет. Скорее всего, первое. Я помню наш разговор с её отцом. — Антон, я вижу твои серьёзные намерения на мою вторую дочь. Как бы мне не хотелось видеть рядом с ней иностранца, но ты прошёл проверку на прочность, — старший Шилов похлопал меня по плечу, а я лишь слабо ухмыльнулся. Проверкой на прочность он подразумевал перекапывание огорода и прочие деревенские трудности. И я их, к моему большому удивлению, прошёл, оставшись живым. В те моменты я очень благодарил отца, который дал мне основы того, чем меня «пытали». — Лео проходить тоже самое, что и я? — робко спросил я. — Нет, тебе досталось всё самое «лучшее», — рассмеялся мужчина, а вот мне стало совсем невесело. — Я рад, — скептизм — второе я. — Антон, прости. Это семейное. — Я заметить, — вспомнил я многочисленные причуды со стороны Светы. — Морейра, я сюда не за этим тебя пригласил. Ты уже выбрал кольца? — Какие кольца? — Дубина… Обручальные, сынок. Про какие я ещё мог, по-твоему, говорить? — Я пока не планировать делать предложение. — Вы два года встречаетесь. Это разве не звоночек того, что пора перейти на новую ступень отношений? — Зачем вам ещё одна головная боль? А после, возможно, ещё несколько? Видит Бог, я думал о семье со Светой. Я даже хотел этого. Детей в том числе. Не меньше трёх. Главное, чтобы не все три девочки, иначе я благополучно свихнусь. Но мне было страшно. Страшно, что всё это моё попаданчество сюда закончится раз и навсегда. И оно случилось. Сука, случилось! Пустой стеклянный стакан, стоящий на столе передо мной, разбился в одночасье. — Сеньор, всё в порядке? — прозвучал голос Марии на первом этаже. — Да, всё хорошо. Я просто случайно разбил стакан, — враньё. Враньё. Враньё. — Третий за неделю? — голос Жезуш становился всё громче, пока она сама не вошла ко мне в комнату с веником и совком в руках, — Сеньор, я волнуюсь за вас. — Не стоит, — махнул я рукой и, встав с кресла, взял из рук женщины приборы для уборки. Это уже автоматически происходит. Я за два года «ссылки» в петербургской двухкомнатной квартире научился мыть полы и посуду, протирать окна со стороны улицы, не умудрившись при этом ни разу не рухнуть вниз в кусты, чистить ванну и унитаз, чинить кран и в том числе подметать пол. Да, Света мне только сначала давала прохлаждаться, а после того, как мы стали «официально» парой всё это исчезло. Собрав в совок всё до единого осколка, я пошёл вниз на кухню и вытряхнул это в мусорное ведро. Не без подозрительных взглядов Марии. Я поставил на законные места веник и совок и повернулся в сторону выхода с кухни, где стояла, оперевшись плечом на косяк двери, Жезуш. — Что ты хочешь от меня? — устало вздохнул я. — Правды, а не то, что вы пытаетесь выдать за правду. — Я не могу тебе сказать. Ты посчитаешь меня съехавшим с катушек. — Уже то, что вы так говорите, намекает, какие тут творятся дела. — И какие же? — Вы не тот, кем были два года назад. Вы не поменялись так сильно, даже когда погибла Вероника. Я бы сказала, что вы пришли в своеобразную норму, которой придерживались до данной трагедии. Не сразу, но всё же. — Это слишком длинная история. — Я никуда не тороплюсь. У неё такой решительный вид. Почему судьба постоянно сводит меня с сильными духом женщинами? Возможно, потому что таковой была моя матушка и самая старшая сестра. — Это слишком сложно объяснить. — Я постараюсь понять. — В другой раз как-нибудь расскажу, — я резко двинулся с места в сторону выхода, но его перегородила Мария. — Нет, если уж начали!.. — Мария, Бога ради!.. — Антониу, — она впервые назвала меня по имени. Я опешил от такого решительного шага. — Как она называла вас? — спустя минуту молчания спросила Жезуш. — Кто? — ага, Антониу, включить режим «идиот» сейчас самое то. — Дело же ведь в женщине? По крайней мере половина проблемы точно. Женщина видит всё, что пытается скрыть мужчина. Особенно это заметно, когда один и другой знают друг друга достаточно давно и на столько хорошо, что при первом взгляде можно спутать с супружеской парой. — Точнее в девушке, — я сдался, присев на край кухонного стола, — Она называла меня на русский манер… Тоша.