Польская душа: Игра Акудника

Сегодня 27 ноября 1949 года. Я смотрю на себя в зеркало и не понимаю, как мог дойти до того, что всех подвёл. В особенности Таню. Этот английский гад вывел меня из себя и!.. И случилось то, что случилось. Мы все оказались снова здесь. Снова там, где провели большую часть своей жизни. Всё было бы не так печально, если бы наши близкие оказались тоже здесь. Но нет! Ему же ведь надо посмотреть, понаблюдать за нашими эмоциями и действиями без самых дорогих людей, которых мы обрели в XXI веке! Это для него будто шоу, а для нас — пытка или ещё хуже. Если я хоть как-то «выливаю» свои эмоции, то мне страшно представить, что творится внутри у Антониу. Из-за этого мне стыдно вдвойне. Он же ведь не такой, как я с Александром и Коко. Ему труднее. У него там рядом только экономка. — Папа, ты хочешь задушить себя этим дорогущим галстуком? — сзади возникла из неоткуда моя дочь, Мадлен. Она видимо тут уже достаточно стоит, чтобы понять, каким способом я хочу попасть на Тот свет. Благо, она ни черта не знает, что происходило со мной два года жизни в XXI веке в моей родной Москве. Никому не нужно знать. Только Коко. Только эта женщина знает всё. Она знает о моих отношениях с Таней. Она знает, как тяжело мне приходилось работать в подчинении у Августа Михайловича, как я хотел его убить и утопить. Она знает, на сколько я был счастлив рядом со всей семьёй Сатановских. — Нет, — наигранно улыбнулся я, — помоги мне завязать его, пожалуйста. Девушка подошла ко мне и развернула к себе, став ловко сначала развязывать, а потом завязывать обратно ненавистный ей галстук. Мадлен постоянно говорит, что он её раздражает, хотя как по мне обычный чёрный галстук, ничем не отличающийся от ещё двух точно таких же. Ровно за две минуты работа была закончена. — Пап, ты ничего не хочешь мне сказать? — спросила девушка, положив свои хрупкие ладони на мои плечи. — Что ты имеешь ввиду? — я действительно не понимал, о чём она спрашивает. У меня слишком много скопилось скелетов в шкафу за эти проклятые два года здесь после двух лет счастья. — Тебя снова кто-то разочаровал? И подсказывает сердце, что это явно девушка намного моложе тебя. По-другому у тебя никогда не бывает. Так, я родился в 1881 году, Таня же — в 1994. Всего лишь 113 лет разницы. Это не так много, как показала практика. У некоторых вообще 219 лет. — Нет, я сам себя разочаровал и заставил страдать других. Не углубляйся в тему, прошу тебя. Я не хочу об этом говорить. Это слишком…больно вспоминать. Отвернувшись снова к зеркалу, я поправил на себе пиджак. Как это всё произошло? Как мы снова оказались тут? Всё довольно просто. Я повздорил с Акудником, а он типа зам самого главного человека в Аду, как мне позже объяснили. Я ж этого не знал. Но я знал, что он та ещё скотина и зараза, от которой нужно было избавляться. Только с методами чуток переборщил. В итоге, после той перепалки прошло около двух месяцев. Тот последний день я провёл в компании Тани. Это был тихий октябрьский сон, который не хотелось прерывать. Мы гуляли по Пятницкой улице, как всегда споря о разнице сущностей француза и русского. Я приводил всё новые и новые доводы, пока не посчитал, что в данном вопросе вышел с поля боя победителем. Оказалось, что крупно ошибался. Таня «убила» меня всего лишь одним выводом из всего, что я сказал. — Господи, тебя надо отправить командовать гарнизоном. Что ты тут делаешь? Ты из всего можешь выпутаться, из всего, что только жизнь тебе не поставит. Что тебе помогает? — Твои тупость и самолюбие, — честно при честно ответила Сатановская, подойдя поближе ко мне. — Я не тупой. — Да ты что? — И не самовлюблённый. — Я не торчу по два часа в ванне, приговаривая какая я распрекрасная. — Это было один раз! — Не ори на меня. — Но я не… — Не ори на меня. — Женщины… — Я лишь на половину француз и вообще ты… — договорить мне не дали. И так было всегда. Когда Тане не хочется выслушивать моё нытьё, она целует меня. Я по правда говоря иногда этим даже пользовался. У неё слишком прекрасные губы, от которых не так-то просто оторваться. О чём думал Никоян, когда променял этого ангела на какую-то другую девушку? Ненавижу, когда начинают ворошить или ещё как-либо трогать мои волосы, но Сатановской можно было всё. Я обожал, когда во время поцелуя её пальцы сжимали мои тёмные волосы. Она обожала, когда я прижимал её к себе без возможности выбраться. — Молодые люди, и не стыдно ли вам? — наорала на нас какая-то мимо проходящая бабушка. — Стыдно, бабушка, очень стыдно, но ничего не можем с собой поделать, — еле выговорила Таня, оторвавшись от меня. — Эх, молодость, — хмыкнула бабушка, махнув на нас рукой, и пошла дальше по улице в сторону центра. Мы её проводили взглядом, а позже тихо рассмеялись, пойдя в обратную сторону. Что было дома не скажу, не для детских ушей такие дела. Но скажу, что мы оба остались довольны и тихо заснули в объятиях друг друга после конца какой-то серии сериала «Отель Видагу-Палас». А на утро я проснулся совершенно в другом месте, а именно во Франции, в своей парижской квартире, в 1947 году…