Тысяча бумажных журавлей

Чонгук раздражённо хмурится, сжимая в руках осточертевшие документы. Совершенно ничего интересного, но он должен просмотреть каждый отчёт, найти несостыковки, если они есть, и отправить на подпись Хосоку. Никому другому поручить это надоедливое дело нельзя — документы были связаны с их теневым бизнесом и потому не предназначены для чужих глаз. Поэтому Чонгуку не остаётся ничего другого, кроме как, тяжело вздохнув, сделать глоток уже остывшего кофе и вернуться к работе, пусть мысли его и совсем другим заняты. Уже два дня он думает о странном приказе Хосока и о том странном мальчишке, которому удалось удрать прямо у них из-под носа. Чонгук мотивов Хосока не понимает, но перечить не смеет. Что особенно тот смог разглядеть за те жалкие мгновения, пока пацан не сорвался на бег? Чонгук не знает, но надеется, что скоро его неведение исчезнет — его люди уже ищут этого паренька, из-под земли достанут, но найдут. Хоть за это Чон может не беспокоиться. Хосок получит парня, а Чонгук — долгожданное спокойствие и ответы на беспокоящие его вопросы. По крайней мере, Чонгук очень на это надеется. Глаза бегают по строчкам очередного договора, а мысли — всё там же, сгустились плотным туманом у образа хрупкого пацана и отпускать не хотят, всё сильнее к себе зовут, и Чонгук сдаётся, бросая документы на стол и с тихим стоном откидываясь на удобную спинку мягкого кресла. Глаза закрываются, позволяя Чонгуку до мельчайших подробностей восстановить события того вечера, с которого всё в его и без того насыщенной жизни идёт наперекосяк. Первое, о чём он думает, стоит ему вновь оказаться в освещённом лишь тусклым светом одного фонаря переулке, — мальчишка очень красивый. С тонкими руками-веточками, осиной талией и большими, испуганными, совсем как у оленя в свете фар, глазищами. Чонгук, пожалуй, ни у кого другого такой красоты не видел. Пацан будто светится весь — кожа, как снег, белая, волосы тоже, только губы ярким пятном. Как журавлёнок совсем. Чонгук усмехается, покачивая головой. Маленький журавлёнок угодил в ловушку опасной, ядовитой змеи, и сам ещё не знает об этом. Боится до дрожи наверняка и от жужжащих в голове навязчивых мыслей избавиться не может. Он, верно, в своём страхе очарователен, Чонгук уверен. Но даже это всё не даёт ему понять, что в этом мальчишке нашёл Хосок. Вариант с безумной привлекательностью паренька Чонгук окидывает сразу. Хосок никогда на внешнюю обёртку человека не смотрел — он сразу вглубь взглядом одним пробирался, доставая наружу все тайные желания и страхи, видел насквозь все мысли и мечты. Поэтому Чонгук, хмурясь, задаётся вопросом, что же Хосок смог разглядеть за мгновения даже не встречи, а пересечения взглядов с тем пацаном? Он снова вздыхает. Его беспокойство за Хосока становится всё больше, Чонгук от себя предчувствие чего-то грандиозного, что в корне изменит их жизни, гонит, в то же время обещая себе во что бы то ни стало защитить Хосока от чего угодно — даже от смерти. Чонгук, если понадобится, его из её рук костлявых заберёт, сам в их объятия шагнёт и сопротивляться не будет, лишь бы знать только, что Хосок будет жив. Многие думают, что они братья. С самого детства они были неразлучны, делили на двоих одни наказания и успехи, шли рядом, шаг в шаг, не отставая друг от друга ни на секунду, и мало кто знал, что Чонгук — не сын Чон Юонга. Чонгук — сын неизвестных, не пожелавших его знать и отдавших в приют. Чонгук — сын серых, неприветливых прочных стен, зарешёченных окон и строгих воспитателей. Его никто никогда не любил, он знал только ненависть и ей же и отвечал. Словом на слово, оскорблением на оскорбление, ударом на удар. Дети бывают очень жестоки, порой даже больше, чем взрослые. Они не видят разницу между хорошо и плохо, для них есть лишь их желания и потребности, и если им вовремя не объяснить ничего, не установить определённые рамки и модели поведения в обществе, то со временем эта разница увеличится или вовсе исчезнет совсем. Детям в приюте никто ничего не объяснял. Маленького хилого мальчика, которым тогда был Чонгук, хотели сделать козлом отпущения, хотели вымещать на нём свою злость и боль. Чонгук становиться чужой грушей для битья не хотел. Он учился выживать среди них, драться, выгрызать себе право на жизнь любыми возможными способами. В итоге — у него шрам на щеке и по телу с того времени несколько, а душа, полная когда-то надежд, в клочья изорвана. Но Чонгук выжил, а те дети — нет. Чонгук встретил Хосока, когда ему было 5. Он убегал от разъярённых мальчишек постарше, изредка не успевая уворачиваться от ударов острых, тяжёлых камней, которых в него бросали. Он бежал уже долго, петляя между незнакомыми дворами так хорошо, будто знал их всю жизнь, но преследователи вновь и вновь нагоняли его. Он не мог спрятаться или оторваться от них, а остановиться означало боль. Поэтому Чонгук, наплевав на вспыхивающую по телу боль от полученных ранее ссадин и синяков, от изодранных коленок и ладошек, продолжал бежать. Новый дом, поворот, переулок. Быстрее и быстрее, на пределе собственных сил, зная, что упадёт замертво, если вдруг остановится. Зная, что его никто не спасёт. Он быстро усвоил главное правила приюта и больше никому не доверял — каждый сам за себя. Никто не поможет тебе, не позовёт воспитателя, если плохо, не поможет разобрать в домашнем задании и не поделится ужином. Всего ты должен добиться сам — уважения в том числе. Не сможешь — специально для тебя будет вымощена дорога в ад. Дыхание сбито к чёрту, Чонгук хрипит, растерянно оглядываясь по сторонам и теряя драгоценные секунды. Громкие крики жаждущих расправы ребят становятся ближе, и Чонгук, увидев тёмный зазор между домами, ныряет туда, чтобы через мгновение подавить рвущийся наружу всхлип, зажав рот обеими руками. Он в тупике. Чонгук разворачивается, пятится, расширенными от ужаса глазами смотря на приближающихся парней, в руках которых острые камни, у кого-то даже бита, и, кажется, в чьём-то свирепо сжатом кулаке блестит лезвие ножа. Бежать больше некуда. За спиной — бетонная стена, которую не перемахнуть никак, маленькому ребёнку уж точно, а впереди — кровожадные ухмылки его мучителей. Чонгук крепче сжимает зубы — мимо них не пробиться никак. Отсюда не выбраться. Он останется лежать в этом тупике, избитый и забросанный камнями, без сознания, до самого утра или больше. Он уже может почувствовать холод, сковывающий тело, закрывает глаза, видя, как один из мальчишек замахивается в броске, но ни через несколько секунд, ни через минуту ничего не происходит. Чонгук рискует открыть глаза. Его преследователи замерли, стоят, не смея двинуться, и внимания на него не обращают совсем, смотрят все куда-то назад — увидеть, на что именно, Чонгук не может. Но немой вопрос вскоре отпадает. Негромкий холодный голос разрезает напряжённую тишину. — Манерам вас, видимо, не научили. Чонгук прищуривается, видит тёмную вихрастую макушку и не понимает, что происходит. Почему ребята выглядят так, будто смертельно напуганы? Почему они ничего не делают? — Значит, им научу вас я. Всё произошло в один момент. Настолько быстро, что Чонгук с трудом осознал случившееся. Вот — наглые мальчишки стоят, нервно сжимая пальцы, настороженно смотрят, внимание, а потом — часть из них убегает, истошно вопя, а другая часть остаётся лежать на земле, прижимая руки к обжигающим своей болью местам. Чонгук наконец-то может разглядеть своего спасителя. Мальчишка лет десяти, весь в синяках, порезах и ссадинах, в кровоточащих руках сжимает металлическую трубу. Глаза горят неоновым синим огнём, в них тлеют безумия искры, но Чонгук не боится. Почему-то он уверен, что ему сегодня никто не причинит вреда. Он маленькими, медленными шажками подходит к своему спасителю, шмыгает носом, упрямо сжимая кулачки. — Я знаю, где легко достать лекарства. Ими можно обработать раны. Холодный синий огонь сталкивается с чёрной бездной. — Веди. И Чонгук повёл. Позже он узнал, что мальчишку зовут Хосок, узнал, почему у того столько ран на руках. Они сидели в каком-то заброшенном складе, редкие солнечные лучи с трудом пробивались сквозь забитые досками окна, а Чонгук, аккуратно и осторожно, будто хрустальную вазу держал, обрабатывал все чужие синяки и внимательно слушал тихий, немного хриплый голос, рассказывавший о лучшей жизни, которой можно добиться, если захотеть. Ссадин на маленьком теле было непозволительно много. Тогда, едва сдерживая слёзы, повторяя про себя "не реви", Чонгук впервые подумал о том, что не хочет, чтобы Хосок страдал, что хочет быть рядом с таким сильным человеком и однажды стать равным ему. Позже это стало его главной целью. Хосок — из жалости или каких-либо других убеждений — забрал его с собой. В большой роскошный дом, где Чонгук навсегда забыл о том, что такое голод и нищета, но узнал, что такое смерть. Чонгук не жалеет ни о чём. Если бы можно было повернуть время вспять, он бы всё равно пошёл за Хосоком — потому что именно он сделал из него человека и показал, что такое семья. Узы, что связывают их, кровных намного выше. Чонгук из ада выберется, всех перебив, светлый рай в тёмно-красный окрасит, лишь бы вновь услышать тёплое "брат", сказанное с улыбкой. Чонгук за Хосока умрёт. — Господин Чон. Чонгук головой встряхивает, выныривая из мутного озера воспоминаний, и внимательно смотрит на вошедшего помощника, в немом вопросе приподнимая бровь. — Мы нашли его. На его стол с негромким хлопком падает небольшая папка. Глаза Чонгука загораются интересом, он, лениво взмахнув ладонью, заставляет помощника уйти и тут же тянется к папке, открывая её и взглядом пробегаясь по написанному. Довольная усмешка рассекает лицо. — Ким Тэхён, значит? Хосок будет доволен. *** Тэхён стоит в ванной, моет руки холодной водой и не смеет взглянуть на своё отражение в зеркало прямо над раковиной. Он и так знает, что в нём увидит — кожу, бледнее обычного, побелевшие губы и всё ещё, даже спустя два дня, испуганные карие глаза. Тэхён вздрагивает — воспоминания не отпускают. Он дома, в безопасности, но мыслями там, в тёмном переулке, прикованный к земле не в силах сделать даже одно движение ледяным взглядом устрашающих, пробирающих холодом до самых костей глаз. Тэхён в смятении, он напуган и не понимает, почему его не убили в тот вечер, почему он всё ещё жив. Тэхён уверен, что тот человек, кем бы он ни был, не оставит его так просто в покое — свидетелей вообще не оставляют в живых. Свидетелей убийства — особенно. То, что он каким-то чудом, не иначе, всё ещё дышит — лишь вопрос времени, но Тэхён искренне надеется, зная, что шанс этого — один процент от ста, что ему повезёт. Хоть раз в этой чёртовой жизни ему должно повезти. Он лелеет надежду слабым пламенем свечи, что о нём забудут, и он сам после забудет это всё, как очередной страшный сон. Ведь ему нельзя умирать. — Тэхён? Тихий голос, раздавшийся сбоку, заставляет Тэхёна вздрогнуть. Он поворачивает голову влево, замечает брата, не зная, наблюдал ли он за ним или только пришёл, наконец-то выключает воду, тянется за полотенцем, чтобы вытереть руки, и облегчённо выдыхает. — Что такое, Юнги? Брат смотрит угрюмо, нахмурив губы и морща маленький носик кнопкой. Тэхён давит улыбку, не позволяя ей расцвести на лице. Юнги похож на котёнка, что только-только учится делать первые шаги на своих крошечных лапках. Так хочется обнять его, уткнуться, как в детстве, в пахнущие зелёными яблоками волосы и дышать им, рассказывая придуманные только что сказки из образов, возникающих в голове. Юнги капризничал лишь в этом, каждый вечер требуя новую историю, и Тэхён, глядя в светящиеся искренней радостью и любовью глаза, не мог ему отказать. Они заворачивались в одно одеяло, тесно прижимаясь друг к другу, и Тэхён рассказывал Юнги сказки, пока тот не уснёт. Обычно хватало двух, иногда трёх, чтобы сон сморил брата. Тогда Тэхён аккуратно выбирался из тёплых одеял и объятий, целовал Юнги в лоб и тихо уходил на кухню, готовил им еду на утро, а потом возвращался, чтобы снова обнять его и заснуть рядом. Но сейчас один колючий, полный злобы взгляд сковывает, останавливает, заставляет себя проклинать — не был рядом, когда было нужно, променял семью на работу, и пусть это было вынужденно, он оставил Юнги одного. Оттого Тэхён улыбку и давит, как и порыв подойти и обнять брата, и лишь с болью, смешанной с тихой надеждой, смотрит в ответ. — Почему ты не на работе? — Я взял выходной, Хвасок-щи разрешил, — неловко ерошит волосы Тэхён, виновато отводя взгляд. — Ты что-то хотел? Он не видит, как на мгновение лицо Юнги искажает сожалеющая гримаса, в следующую секунду опять становящаяся маской отстранённости и презрения. Момент упущен. — Нет. Не забудь, что нам нужно зарабатывать деньги, — отвращение, что каждое его слово пропитывает, смертоноснее любого змеиного яда. — А не валять дурака, отдыхая. Только время зря тратишь. Юнги в недовольстве поджимает тонкие губы и уходит, громко хлопнув дверью. Тэхён тяжело вздыхает. Вина камнями острыми сыпется на плечи, валит к земле, проникает в каждую клеточку его тела. Юнги прав, он знает. Но Тэхён ничего не может рассказать ему о том, что случилось с ним, потому что знает, что он просто не будет слушать. Ему жизнь брата давно не интересна, его проблемы — особенно. Тэхён смаргивает непрошенные слёзы. В груди разливается лавой горечь от осознания того, кем стали когда-то два самых близких друг для друга человека. Единые по крови, но чужие по душам — безликие незнакомцы, случайные прохожие, появившиеся на пороге жизни, оставленные под запертой с треском дверью чужих домов. Близкие, и в то же время невыносимо, безнадёжно далёкие. Тревожные мысли наполняют голову. Тэхён выходит из ванной, проходит мимо гостиной, в которой работает старенький телевизор, мимо кухни с тихо гудящим холодильником, снимает лёгкую ветровку с небольшого крючка в прихожей, быстро обувает любимые кеды и, забрав ключи, тихо прикрывает за собой входную дверь. Ему нужно на улицу, вдохнуть свежий вечерний воздух и почувствовать прохладное дыхание ветра на своих щеках — когда он дома, ему кажется, что он задыхается. Подъездная дверь громко скрипит, но он этого даже не замечает, погружённый в мрачные размышления. Тэхён поднимает голову и улыбается — на всём небе горит одна единственная звезда, первая предвестница ласковой ночи. Когда он был маленький, ещё когда мама жила с ними, а отец не пил, когда у них была та семья, о которой другие только мечтали, когда все они с нетерпением ждали кроху Юнги, что вот-вот должен был появиться на свет, мама рассказала ему историю об одинокой звезде, всегда первой появляющейся на небе и зовущей за собой остальных. У этой звезды очень ответственная миссия — она всегда начинает сиять раньше всех, но не просто так. Она собирает желания. Те, кому повезло увидеть её, обязательно должны загадать желание, самое заветное, то, что заставляет трепетать сердце, и когда звезда соберёт определённое количество желаний, то она падает вниз, чтобы, разбившись о землю, исполнить их. Тэхён, восторженно слушавший каждое слово, верил в это. Тэхён верит и сейчас. Поэтому он, продолжая улыбаться, прикрывает глаза, позволяя нежному ветру унести все плохие мысли, и думает о том самом заветном желании. Он думает о счастливом Юнги, что звонко смеётся, думает об улыбках Хвасока-щи и его жены Мей, и ещё, алея щеками, почему-то думает о чужих сильных руках, которые бы обнимали его, и о мягких губах на своих. Тэхён застенчиво закрывает красные щёки ладонями. Глупое сердце, что так отчаянно, сильно бьётся, ну почему же ты не успокоишься никак? Тэхён тихо вздыхает, делая небольшой шаг вперёд, врезается во что-то мягкое, и, шипя, открывает глаза, потирая ушибленный нос. Когда он видит, кто перед ним, весь мир для него замолкает. Исчезают все звуки и краски, всё становится серым, словно туманом укрытым, потому что прямо напротив стоит тот, от кого он убежал в переулке. Тэхён не успевает что-то сделать и даже подумать. Последнее, что он чувствует перед тем, как потерять сознание от сильного удара по голове, это то, как его ловят, не давая упасть на землю, чужие сильные руки. Совсем как те, о которых он мечтал целую минуту назад.