***
Жизнь продолжается. У кого-то она кипит, как бурный ручей, не стоит на месте ни минуты и движется вперед. У кого-то она более размеренна, не так быстротечна, но всё же не останавливается и продолжает свой нелегкий путь. А у кого-то всё совсем не так бодро, и, пусть признаки жизни ещё есть, это бессмысленное валяние на месте сложно назвать чем-то, что имеет смысл и, тем более, приносит радость. Радость. Как давно она не заходила в гости, не светила солнечными лучами в окно, не щекотала до появления на лице улыбки? Давно, действительно давно. А ведь кого-то она покинула совсем и вряд ли вернется когда-нибудь. Безнадёжно потерянная надежда скрылась за горизонтом вместе с ней. Дверь в светлое прошлое захлопнулась и не поддается, а ключи от замка выбросили. Эту дверь закрыл Ёндже. За дверью осталась целая маленькая жизнь. Она хорошо сохранилась в памяти, но прежние ощущения давно позабылись. Это как насморк, что долго не проходит: со временем забываешь, как здорово и легко дышалось без него, а к неудобству привыкаешь. Уже и представить сложно, какова на вкус мамина стряпня, вкус слёз от неудач в учебе, каково ощущение синяков от издевательств одноклассников. Ох, этот суп, приготовленный мамой! Его вкус казался райским, несравнимым ни с какой ресторанной едой. Он был на вкус как счастье. Было бы совершенно неверно и даже нетактично говорить, что Ёндже не скучает по дому. По месту, где вырос. По родительским глазам, маминым рукам и отцовской поддержке, по собаке, по сестре… Ещё как скучает. Но имеет ли он право вернуться туда хоть на полчаса? Есть ли, куда возвращаться? Не раз пропавший сын возвращался домой во снах. Ходил по заднему двору, где, виляя хвостиком, носилась Коко, цвели мамины петунии и валялся детский велосипед, который жалко выбрасывать. Ворошил кухонные ящики, наполненные пачками риса и лапши быстрого приготовления. В сотый раз смотрелся в зеркало, где почти два года назад обнаружил себя с синими волосами, ни разу в жизни их не красив. Возможно, сейчас он тоже спит. Только сказочное семейное гнездышко уже не выглядит таким уютным и светлым. Ёндже остановился у калитки, частично заржавевшей от частых дождей. Чёрные волосы развевал холодный ветер, точно такой же, как на кладбище. Калитка оказалась не заперта. Не зная зачем, прежний жилец прошел через неё, ступая на каменную выкладку, ведущую к входной двери. Вот и тот самый двор, где давно завяли мамины петунии, старый велосипед превратился в металлолом, а собаки не видно и не слышно. Чхве оглянулся назад на калитку. Замок на ней выломан, а на прутьях весит дощечка, гласящая «Пропала собака!», выцветшая на солнце и частично порванная. Тяжело вздохнув, парень с повязкой на глазу двинулся дальше: к двери, ведущей в дом. Дверь также была не заперта. Видимо, хозяева дома совершенно перестали заботиться о собственной безопасности после того, как не стало всех, о ком они заботились прежде. Деревянная развалюха со сломанным замком со скрипом открылась, при этом едва не слетев с петель. В нос ударил резкий запах сырости и пыли, моментально раздражающий дыхательные пути. Света в доме почти не было, словно он заброшен. Но судя по тому, что у входа стоят неразобранные пакеты с продуктами, ещё не пыльные, в отличие от всего остального вокруг, кто-то по прежнему живет здесь. А ведь чьего-то присутствия здесь совсем не чувствуется. Точно не матери — она бы не допустила такой запущенности: до безобразия грязные окна, слои пыли на мебели и песок на полу. Ёндже несмело шагнул вглубь дома, где вырос, с тяжестью проглотив образовавшийся в горле ком. Под ногами поскрипывал паркет; один раз под подошву попался кусок стекла, теперь рассыпавшийся в кристальную пыль. На стене в прихожей по-прежнему висело семейное фото в рамке. Гордый отец в офисном костюме с галстуком, счастливая мать в кухонном фартуке, старший сын с собакой на руках и улыбчивая маленькая девочка с хвостиками. Классическая история семьи с неклассическим концом. Справа от прихожей — вход на кухню. Ещё из коридора видна гора посуды в раковине и вывернутое наружу мусорное ведро, наполненное пустыми коробками из-под фастфуда, бутылками соджу и банками пива. Чхве же свернул по коридору налево, к жилым — вернее, уже не жилым — комнатам. Первая комната — гостиная. Ёндже остановился у её порога и одним глазком заглянул внутрь. На тумбочке, где раньше был телевизор, теперь стоял мемориал с тремя фотографиями, обставленный искусственными цветами и выгоревшими свечами: Чхве Джису, Чхве Ёндже, Чхве Чжиу. В центре — мать. На миг Ёндже и вправду перестал дышать. Его действительно считают погибшим. Может он и в самом деле мёртв? Вряд ли он когда-нибудь узнает, что случилось с мамой. Сейчас ему не было так больно, как если бы её не стало до того, как его жизнь изменилась раз и навсегда. Да, без ощущения пустоты и холода внутри не обошлось. Однако он потерял семью ещё два года назад. Что сейчас? Лишь вернулись мысли о том, чего сам себя лишил. У матери не было хронических заболеваний и вообще проблем со здоровьем, помимо тревожности. И как не тревожиться, когда твоя дочь исчезает без следа почти одновременно с сыном, которого, как говорят в участке, никогда и не было в базе данных о населении? Вздохнув с ощущением тяжести в груди, Ёндже отворачивается и собирается идти дальше, как вдруг встречается взглядом с парой безумных глаз и ножом, приставленным к горлу. Чхве и не дрогнул бы, если бы не узнал в лице стоящего напротив мужчины, заросшего бородой и совершенно безобразно выглядящего, своего отца. — Что ты делаешь в моём доме? — прохрипел он грозно, не признавая сына в ответ. — Пап, это я, — Ёндже сделал шаг назад и выставил руки перед грудью. — «Пап»?! Ты называешь меня отцом?! — Ты не узнаешь меня? Это я, Ёндже. Чхве Ёндже. Твой сын. А ты Чхве Суджон. Мой отец. Веришь? — Не пытайся меня обмануть! Мой сын умер, так же как и жена, и дочь! — мужчина подступал медленно, всё ещё направляя лезвие на непрошенного гостя. Его голос граничил с безумием и глубокой болью, что терзала его сердце уже давно. — Отец, — обратился к нему Ёндже уже в полголоса. Чувство вины за то, что стало с его семьей, разрывало его на части. — Прости меня. — За то, что хотел ограбить меня? Ты поплатишься своей жизнью, подонок! Суджон вдруг рванул вперед, крепко сжимая рукоятку мясного ножа в руке и замахиваясь им. Ёндже отскочил в сторону, увернувшись от удара. — Отец, остановись! Послушай меня! — Я не собираюсь слушать самозванца! Мужчина вновь набросился на младшего. На этот раз мутант не успел уклониться, и нож задел его плечо. Порез был не сильным и почти сразу затянулся, но по белой футболке под чёрным плащом поползло красное пятно. Старший Чхве не стал медлить и попытался нанести ещё один удар, но был схвачен за запястье. Ёндже сжал его отощалую руку так сильно, что тот выронил острый предмет и закричал. Волосы парня как назло изменили цвет в эту самую секунду. — Ты один из этих тварей, да?! Чёртов людоед! Чудовище! Признавайся, гнилое создание, ты пришел сожрать меня?! — Я вернулся домой, папа. — Я не папа тебе, исчадье ада. Ты убил мою семью. Ты и такие уроды, как ты. Вы не должны существовать. — Ты сошел с ума, отец. — Это я с ума сошел? — мужчина безумно усмехнулся, ещё раз подтверждая предположения Ёндже о его неадекватности. — Это весь мир сошел с ума, а не я. Суджон попытался вырвать руку из крепкой хватки сверхчеловека, но безуспешно. Ёндже смотрел в его пустые и почти безжизненные глаза, пытаясь найти в них остатки того самого человека, в котором раньше видел поддержку и учителя жизни, пример для подражания. Это он виноват, что всё обернулось так. Не известно, давно ли отец не в себе. Не известно, убивал ли он людей до этого момента, как поднял руку на собственного сына, намереваясь его убить. Хотя нет. Ёндже ведь больше не его сын. Ёндже ведь исчадье ада, мутант, чудовище, или как ещё называют таких, как он. — Говоришь, ты мой сын? — Нет. Я мутант, пожирающий людей. Стиснув зубы, синеволосый сжал руку на предплечье мужчины, которого раньше называл отцом, настолько сильно, что тот скрючился от боли. Конечность деформировалась и моментально заплыла красно-синими пятнами-гематомами от прилившей крови из лопнувших сосудов и артерий. Жертва кричала, но спазм от болевого шока не позволял ей вырываться. Когда Ёндже отпустил его, он упал на пол и корчился от боли до тех пор, пока его спину не пронзил нож, который он сам же готов был вонзить в незваного гостя. Подручное средство убийства вошло по самую рукоять и, с наибольшей вероятностью, задело сердце. Ёндже не двигался с места. Он смотрел, как умирает его отец, не отводя взор. Лишь на миг на глазах выступили слёзы. Молча наблюдал за тем, как в предсмертной агонии и судороге мучается тот, кто когда-то вёл его за руку в школу, учил правильно пить соджу, бил за непослушание ремнём, настаивал на поступлении в университет… На последнем вздохе Суджон посмотрел на своего убийцу безумным взглядом, наполненным ненавистью и презрением, упал в пол лицом и оставил это место навсегда. Последнему Чхве остаётся лишь надеяться и верить, что в мире ином его семья вновь обретет счастье, им же отнятое. Прежде, чем уйти из некогда родного дома навсегда, нужно было сделать кое-что ещё: забрать одну очень важную вещь. Но теперь медлить и расхаживать по коридорам, как по музею, было нельзя. Атмосфера вдруг стала ещё более тяжёлой, чем десять минут назад, и вдыхать густую пыль и запах смерти стало невыносимо тяжело. Убийство отца стало вторым, совершенным Ёндже без цели утолить голод. И то, что оба убитых им человека были им любимы, не могло не влиять на то, как он теперь себя чувствовал. Он словно нанёс увечья самому себе, себя же покалечил, свои же лёгкие сжал так, что теперь едва мог дышать. Поспешно пройдя в самый конец коридора, парень оказался у двери в свою комнату. На ней всё ещё висела табличка «не входить», а ручку так и не починили, из-за чего войти в помещение оказалось непростой задачей. Внутри всё не так уж сильно изменилось. Только постель застелили — Ёндже постоянно забивал на это. Все плакаты, книги, мелкие коллекционные игрушки остались на своих местах, как всё было до исчезновения хозяина комнаты. Каждая пылинка на полках напоминала о том, что в доме давно не убирались. При первом взгляде на комнату с синими обоями и кучей постеров, мелких элементов декора и подушек на кровати, можно было подумать, что здесь жил мальчик лет четырнадцати, а не взрослый человек, уже закончивший университет и начавший самостоятельно зарабатывать. Возможно, в какой-то мере, Ёндже был ребенком и в свои двадцать четыре. Но точно не теперь. То, за чем он пришел, стояло на рабочем столе, где всегда и пылилось. Фоторамка среднего формата, стекло которой сильно загрязнилось и почти полностью скрыло изображение на фото. Осторожно взяв хрупкую вещицу и сдув с неё пыль, бывший жилец комнаты стал разглядывать драгоценный снимок, сделанный в последний день в университете. Он такой счастливый и улыбчивый здесь, держа в руках свой диплом о высшем образовании в направлении звукорежиссуры. Но не только поэтому юноша на фото сияет ярче июльского солнца. Рядом с ним — два самых дорогих ему человека на тот момент: лучший друг и любимый парень, с которым они тогда только съехались. Кто же знал тогда, что пройдёт чуть больше года, и ни друга, ни парня у него уже не будет. Точно не в лице этих людей, что на снимке стоят с ним в обнимку и наслаждаются молодостью. Ёндже бегает глазами по комнате, будто бы спеша скрыться отсюда поскорей. Находит свой старый рюкзак в углу, закидывает в него фоторамку и собирается делать ноги… Как вдруг вспоминает о кое-чём ещё. Он заглядывает под кровать. Пыли там столько, что Ёндже закашлялся от того, как тяжело стало дышать. Под кроватью стояла коробка, хранившая в себе кучу совершенно бесполезного, но значимого хлама. Достав тайник и сняв пыльную картонную крышку, Ёндже впадает в ностальгию. Тут и маленький плюшевый мишка, в обнимку с которым он фактически вырос, и грамоты со школы за прилежную учебу, и ракушки с моря, и сломанная игрушечная машинка без одного колеса, которую жаль было выбрасывать, и много чего ещё. Но что важнее всего — потрёпанный старый блокнот. Личный дневник, служивший также и альбомом для фотографий. Это была толстая книжка с повидавшим виды корешком, грязной обложкой и желтыми снаружи страницами. Интереса ради Ёндже открыл первый форзац, на котором значилась дата начала ведения этой «автобиографии». 2023-ий год. Сердце содрогается от осознания того, что тогда ему было всего лишь десять. С кучей ошибок, он делал осознанные записи, веря, что через много лет они будут важны. Тогда он и представить не мог, насколько. Запихнув блокнот в рюкзак и закинув сумку на плечо, Чхве заставил себя уйти как можно скорее, даже не оглядываясь на труп в гостиной. Сеул огромен. Вечно серое небо, затянутое облаками из смога, застилает его целиком, как огромное покрывало, напоминая всем под этим куполом, что финал у них один. А Ёндже несётся по пустой дороге, не зная даже куда. Он не просто бежит, а убегает. Прочь от своего прошлого, от оставшихся позади лет и от остатков своей человечности. Он добегает до проезжей части и ловит первое такси, что попалось на глаза. Как же повезло, что водитель не был занят. — Куда едем? — спросил мужчина за сорок, только запыхавшийся молодой человек хлопнул дверью его Hyundai. — А? — не сразу расслышал синеволосый. — Я спросил, куда едем? — Тобонгу, улица НоХэ, шестой квартал, — выпалил Ёндже и потянулся за ремнем безопасности. — У вас что, кровь на руках? — Что? — он взглянул на свои ладони и беспокойно поджал губы. — Ох, я просто… Только что вызвал скорую для тётушки… — первая отмазка, пришедшая на ум, но звучавшая достаточно убедительно. — Мне срочно нужно домой. — Молодой человек, вы уверены, что мне нет необходимости вызвать полицию? — Конечно уверен! Прошу, поехали, мне нужно домой… Взять ей одежду в больницу! — Как зовут вашу тётушку? — Хеджин. Ан Хеджин. — Ладно… — у водителя явно были сомнения насчёт пассажира, однако в его обязанности доследование всех подозрительных граждан с цветными волосами и повязкой на глазу не входило, потому и не его делом было разбираться в том, кто его пассажир на самом деле. Ёндже в тишине доехал до нужного ему квартала, но попросил остановиться чуть раньше — мера предосторожности, чтобы полиция при случае не нашла их гнездо сразу. Заплатив за услугу, он поспешил домой, спрятав руки в карманы. Домом теперь называлось служебное помещение «Dopamine bar». Это гораздо лучше, чем заброшенная больница без отопления и даже без окон, но не так хорошо, как своя квартира. Всё-таки тогда было лучшее для эндорфинцев время. И, как это не прискорбно признавать, эта эпоха окончилась именно с приходом Ёндже. Сейчас же всё меняется к лучшему. По сравнению с тем, что было пару месяцев назад, настоящее кажется тихой гаванью. Ни вторжений, ни крови ближнего, ни нашествий. Только страх остался — он не уходит ни на час и, наверное, никогда не покинет их. Новое убежище означало временную безопасность, хоть какую-то стабильность. Но вместе с тем — и новые заботы. За площадь нужно платить, и не мало. Потому открытие бара было вопросом времени. Возрождение «Эндорфина» знаменовало о том, что о прошлом не забыли. Что его оставшиеся в живых «дети» помнят каждого, кого уже нет, и чтят старые законы выживания. Из былых четырнадцати осталось лишь трое. Отец «Endorphin bar» мёртв, как и лидер. Зато в памяти людей остались заголовки новостей о том, что именно этот бар в трущобах столицы — и есть рассадник мутантов-людоедов, что тысячами убивают людей — и плевать, что есть ещё сотня других таких группировок. Потому было нецелесообразно, и даже небезопасно, открывать заведение с прежним названием. Джебом, как новый лидер, упирался до последнего, но Ёндже настоял на том, чтобы бар назывался «Dopamine». Теперь это место называется домом. В основном потому, что есть Джебом. С ним даже те пустые стены заброшенного здания были домом. Сейчас добавились, разве что, окна, одеяла и душ — последнего особенно не хватало. И Ёндже действительно приходит в бар скорее как домой, чем как на работу. Хотя из-за необходимости быстро поднять доходы, приходится работать и днём, в том числе, готовить для посетителей кофе и сэндвичи, основная часть посетителей приходится на вечернее и ночное время, так как это всё-таки бар. Здесь фактически проходят целые дни, за исключением вылазок на охоту раз в три дня. Каждый день в основном повторяет предыдущий. Но сегодня всё оказалось иначе. Только войдя через главную дверь, Чхве наблюдает настораживающую картину: Джебом, Юна и какой-то незнакомый парень, сидевший на одном из стульев у барной стойки и сильно дрожавший, что-то напряженно обсуждали, поначалу даже не заметив появления четвертого лица. Нервно содрогавшийся юноша со светло-розовыми волосами сжимал край своей чёрной толстовки с капюшоном, невнятно что-то бормотал Джебому чуть ли не плакал. Им в свою очередь стоял перед ним, сложив руки на груди и выслушивал мямлю с долей недоверия. Юна сидела рядом с молодым человеком и держала руку на его плече, очевидно сочувствуя. — Что происходит? — спросил Ёндже, подойдя к остальным. — Похоже, у нас новенький, — со вздохом заявил лидер. — Ч-что? — розововолосый явно не ожидал услышать подобное. — Кихён, как бы тебе сказать помягче… — осторожно начала Юна. — Ты мутант. Думаю, не нужно объяснять, кто это такие, — напрямую сказал Им. — М-мутант?! В-в смысле, людоед?! Нет, нет, этого не может быть! Ёндже по-прежнему не получил ответа на свой вопрос, но, кажется, уже знал на него ответ. Он присел на корточки, чтобы оказаться с этим самым Кихёном на одном уровне, и взял за руки, чем очевидно удивил парня. — Не знаю, о чём вы говорили до этого, но тебе просто придётся смириться с фактом. Твоя жизнь никогда не будет прежней. Если хочешь жить… — У в-вас руки… в крови, — перебил его перепуганный юноша, с опаской глядя на незнакомца с повязкой на глазу. — Привыкай, — усмехнулся Джебом и положил руку на плечо Ёндже, как бы намекая, что им двоим тоже предстоит важный разговор. — Так что случилось? — настойчиво переспросил Чхве. — Вкратце только. — Мне нужна была пересадка сердца, и мой друг согласился быть донором… После этого я не могу есть совершенно ничего, и мои волосы… Сам видишь. — Твой друг никогда не ел вместе с тобой, верно? — Д-да, ни разу. — Что и следовало предполагать. Считай, тебя подставили. — Возможно, он хотел избавиться от трудностей таким образом, — Им пожал плечами. С одной стороны, спас тебе жизнь, а с другой… Не особо надейся дожить до сорока. — Джебом! — возмутился синеволосый. — Что?! В каком смысле?! Я думал, мутанты бессмертные! — Интересно, что ещё за чушь вам втирают СМИ. Короче говоря, забудь всё, чем жил дальше и всё, что знал. Теперь ты живешь и работаешь здесь. — Но я не могу! Я ещё университет не окончил! А как же моя семья? Меня ждут дома! Парень выглядел совершенно разбитым и потерянным. Словно дикий попугай, загнанный в клетку и пытающийся выбраться из неё. Он определённо напоминал Ёндже его самого. И потому необходимость и желание помочь любым возможным способом пробудились в нём мгновенно. — Юна тебе всё расскажет, — Им перевёл взгляд на младшую, явно требуя исполнения его просьбы. Та кивнула и увела Кихёна в одну из комнат для персонала. Как только посторонние скрылись из виду, Джебом укоризненно оглядел Чхве с ног до головы. — Ёндже, будь добр объяснить, где ты был? Ты вообще в своём уме охотиться днём? И что это за рюкзак? — Ты вряд ли будешь рад слышать правду. — Правда не всегда сладкая, мы в этом уже убедились. Где ты был? Младший тяжело вздохнул и отвёл глаза в сторону. Молчит, как партизан. Точно знает, что нарушил правила и понесёт ответственность. Знает, что злить Джебома ещё опаснее, но тянет время. Правда, меньше всего хочет расстраивать его. — Где. Ты. Был? — Джебом… — Отвечай! — Я был дома. — Где, блять?! — мужчина вспылил моментально и чуть было не поднял на одноглазого руку. — Ты совсем умом тронулся?! Что ты там забыл? — Ты всё равно не поймешь! — повысил голос Ёндже вслед за старшим. — После всего, ты всё ещё думаешь, что я не смогу понять тебя? Пойми, я просто хочу защитить тебя! Но ты всё равно лезешь на рожон! — Мне нужно было сходить туда. — Зачем? — Там была моя семья. — Ёндже, я твоя семья. Зачем было так рисковать? — Ты и представить себе не можешь, что я чувствовал, вернувшись туда. Что я видел. Что я сделал. Чхве сделал шаг вперёд, оказавшись почти вплотную к возлюбленному. Нет. Сейчас перед ним лидер «Dopamine», а не его любимый. Джебом осуждает его поступок прежде всего как тот, кто отвечает за порядок в этом месте. А поскольку правила нарушаются, он обязан принять меры. Любовь любовью, а законы для всех совершенно одинаковы. Всё меняется в секунду, когда немое молчание и попытки что-то рассмотреть в глазах напротив прерываются. Чхве срывается. С его лица спадает та маска, за которой он прятался, и глаза наполняются слезами. — Джебом… — Что? — брюнет будто бы растаял, выдохнув, и подойдя к возлюбленному ближе. — Обними меня. Пожалуйста. Им усмехается. «Зачем просить о таком?» Он заключает Ёндже в свои объятия, словно в крепость, через стены которой его никто и ничто не достанет. Всего лишь обвив его талию руками, позволив положить голову на плечо и обнять в ответ, он и сам не понимает, насколько сильно помогает держаться на плаву и не сойти с ума. Для Чхве это сродни спасательного круга, тогда как Джебому подобные моменты столь же сильно необходимы как напоминание о том, что такое жизнь на самом деле. Что он не монстр, пришедший в этот свет лишь как хищник, как волк, пожирающий слабых. Что они оба — тоже люди. Просто чуточку другие. Ёндже прикрывает глаза, позволяя себе дать слабину в руках любимого. Оба молчат, хоть и каждому есть, что спросить и что сказать. Но решиться сказать что-то — значит рискнуть задеть старую рану и щедро засыпать её солью. Негласно сойдясь на том, что в нужное время нужные слова будут сказаны в любом случае, они не говорили ни слова. И, возможно, простояли бы так ещё долго, если бы в разборках с новичком в «Дофамине» не понадобился лидер.***
— Сонбэнним, — обращается к старшему Юна, стоявшая за барной стойкой и протиравшая бокалы после закрытия бара, — можно вопрос? — Какой? — практически не обращая на неё внимание, отвечает Джебом, сидя за одним из столиков неподалёку и куря сигарету. — Вы скучаете по кому-нибудь? В воздухе зависает тишина. Им не даёт ответа сразу. Он делает очередную затяжку и стряхивает пепел в металлическую пепельницу, стукнув пальцем по крепкой самокрутке. Девушка за баром уже успела пожалеть, что задала такой личный вопрос, но новый вожак всё же ответил: — Да. Столь краткий ответ, конечно же, не мог удовлетворить любопытство Шин. Выдержав около двух минут молчания, за которые у старшего уже закончилась сигарета, она спросила снова: — По кому? — Это уже второй вопрос. — Простите… — По каждому, — почти перебив собеседницу, добавил черноволосый и встал с места, подходя к девушке достаточно близко и заставляя её вздрогнуть. — Ты ведь заплачешь, если я начну перечислять. А тогда ты нарушишь обещание. Помнишь? Юна отвела взгляд и кратко кивнула несколько раз. Хоть она и не боялась Джебома, ибо знала его, когда была ещё ребёнком, иногда его взгляд действительно заставлял кровь стынуть в жилах. — Помню. — Умница, — мужчина мягко улыбнулся и потрепал по волосам живое опровержение всем стереотипам о мутантах, надуманным людьми. Если Им Джебом улыбается, дела идут либо на редкость хорошо, либо из рук вон плохо. Во втором случае, убедить остальных, что паника ни к чему — его прямая обязанность, как лидера. Потому что управлять паникой невозможно. А ещё, эта мозговая активность ужасно заразна. Стоит одному закричать «Мы все умрем!», как остальные тут же подхватят. Если один поддастся рефлексированию, начнёт вслух говорить о том, кого уже не вернуть, то и другие невольно поддадутся эмоциям. Потому что эмоции есть у всех. Каждый умеет чувствовать, и отучиться этому, при этом оставаясь живым хотя бы с точки зрения биологии, невозможно. Может показаться, что Джебом бесчувственный. Особенно, если не знаешь его хотя бы месяц. Некоторые даже боятся его первое время. Но разве может ничего не чувствовать тот, кто прошел через терновые заросли несколько раз, потерял отца и семью дважды, был предан обоими друзьями, которым больше всех доверял, и даже побывал одной ногой в могиле? И разве то, что он уже почти два года влюблен до беспамятства и потери пульса, — ни о чём не говорит? Сейчас в его жизни всё более-менее стабилизировалось. Уже и не вспомнить, как давно этим можно было похвастаться. Но вот только… Надолго ли это?