muse

Когда Ханбин проснулся, дома никого не было. Дживон ушёл, и парень вдруг почувствовал тревогу. Стало неуютно одному в прокуренной квартирке, и нужно было срочно выбираться на свежий воздух, и Ханбин бы так и сделал, если бы не одно «но». — Ты с ума сошёл… — возмущённо сказал самому себе юноша, поняв, что старший запер его. Не успел Ханбин возмутиться ещё раз, как перед его носом распахнулась дверь, и перед ним стоял Дживон с огромными пакетами с продуктами в руках. Его взгляд был усталым, но парень терпел из последних сил, чтобы не нагрубить стоявшему перед ним, как вкопанному, Ханбину. — Отойди, пожалуйста, мне тяжело, — после продолжительного молчания всё-таки сказал Ким, выжидающе смотря на младшего, который тут же медленно отодвинулся, вспомнив, что хочет узнать, за каким хреном его заперли и оставили без ключей. — За тобой следил кто-то, — безэмоционально ответил Дживон, разбирая пакеты и позволив редактору помочь, но тот тут же остановился с бутылкой воды в руках и перевёл непонимающий взгляд на парня, что явно был не в духе. — Этот человек мне уже знаком, но он пришёл за тобой. У тебя проблемы? Ханбин молчал и лишь продолжал разбирать пакеты, пока рука старшего не перехватила его: молодой человек был явно взволнован и подозревал, что у них будут проблемы, если Ханбин всё это не решит, но тот внезапно вздрогнул и высвободился из железной хватки, отходя немного назад, подальше от старшего. Он хотел всё объяснить, посмотреть Бобби в глаза и рассказать обо всём, что происходит на самом деле, но не смог даже посмотреть на него, ведь было так жутко. — Ханбин, — тихо позвал Дживон, подходя к парню и поднимая его голову за подбородок, — Ты ничего не хочешь мне пояснить? — Мне страшно, — дрожащим отчего-то голосом ответил юноша и постарался отвести взгляд, но напористость Кима не дала этого сделать. В горле пересохло, очень хотелось скрыться куда-нибудь от всего, что пришло так внезапно и стало нежелательным, ненужным. — Я не знал, что он приедет за мной. Отец часто приставлял его ко мне, чтобы охранять, но он признался, что приехал сам. Я не думал, что он полезет на тебя с пистолетом… — Что ты сказал? — перебил перепуганного парня Дживон, стискивая его подбородок сильнее. Ханбин от неприятных ощущений зашипел, но замолчал, когда старший зажал его между стеной и своим телом, порываясь убить редактора на месте. — Так ты просто стоял и наблюдал, как это уёбок тычет мне в лоб пистолетом?! Ты в своем уме? — Он не позволил, — голос внезапно осип, — Как только я вышел на лестничную площадку, кто-то толкнул меня, и я покатился вниз, лишь только чудом не ударившись головой о какой-нибудь выступ. Затем ко мне подошли и ударили по спине чем-то твёрдым, даже дышать трудно было. Он… он сказал, что убьёт тебя, если я вернусь… Весь рассказ Дживон не спускал с растерянного Ханбина глаз, стараясь перебороть желание закричать снова, но на этот раз уже от отчаяния и страха; такого, что и появился на крыше, когда молодой человек стоял перед парнем с пистолетом. — Извини, хён, я не мог вернуться… — Почему ты раньше ничего не сказал? — уже спокойнее спросил старший, чуть отходя от поникшего Ханбина, который снова хотел отвести взгляд. — Мне было страшно, — парень потянулся к Дживону, и тот сразу понял, для чего, — А ещё не хотелось втягивать тебя. — Однако ты это сделал, — ответил старший и тихо усмехнулся, перехватив ладони и потянув на себя, позволяя обнять, — Как мне его называть? И как нам теперь быть? — Эзра, — голос Ханбина дрогнул, и парень прижался к Дживону всем телом, пытаясь найти хоть в ком-то защиту, — Уж не знаю, как долго он преследует меня, но надеюсь, что он никогда не найдёт это место. Дживон на его слова только кивнул и положил руки ему на талию, не совсем понимая, что они творят. Хочется надеяться, что кто-нибудь из них отпрянет от другого, и всё закончится: глупая, не существующая, на первый взгляд, симпатия развеется, и они просто пойдут завтракать, как ни в чём не бывало, а затем Ханбин проверит всё написанное Дживоном и уйдёт домой, не беспокоясь ни о чём. Однако ничего не происходит: никто не спешит заваривать чай и делать тостеры, включать ноутбук и заглядывать в листы с начирканными на них быстрыми заметками и подсказками. Ханбин снова делает ошибку, когда берёт руку старшего в свою и целует её, а затем ощущает, что никогда не сможет уехать из страны и вернуться домой, к семье, хоть и поступок этот был бы слишком наглым и эгоистичным: отец, может, и не скучает, но младшая сестрёнка с мамой наверняка. — Ханбин, — тихо начал Дживон, выпутываясь из объятий юноши и чего-то боясь, — Так нельзя. Пожалуйста, вспомни, о чём мы договаривались. Ханбин замер, затем прикусил губу и тяжело выдохнул, кивая — он помнит, вот только легче от этого не становится. Всё уже кажется настолько мелочным, что хочется махнуть рукой и пустить всю свою жизнь по течению, однако у парня никогда не хватит на такое силы духа: он слабый и не стесняется это признавать, да и отрицать настолько очевидные вещи просто глупо. Они больше не говорили о Донхёке и доме. Ханбин безвылазно провёл несколько дней в квартире Дживона, ночью наблюдая, как он работает, а утром, с огромным трудом просыпаясь, проверяя написанное. Всё складывалось удачно, с каждой главой всё прояснялось, и добавлялись новые детали, которые Дживон искусно вплетал в цепь событий. Ханбин с каждым разом сильнее ощущал, что это конец, и скоро его работа закончится, он вернётся в Корею, а старшего и вовсе забудет в скором времени. Парень до дрожи в руках боялся, что не сможет уехать и бросить Бобби одного; он обкусывает наконечник ручки, сверля взглядом многочисленные пометки, что продолжали валяться на журнальном столе. Дживон заметил ненормальную внимательность младшего и тихо подошёл к нему, дотрагиваясь до его плеча — Ким вскрикивает, вскакивает с дивана и ошалелым взглядом смотрит на парня; тот напуган такой бурной реакцией не меньше. — Я уже несколько раз позвал тебя, — тихо сказал Дживон, заставляя тем самым младшего прийти в чувства, — Нужно перекусить. Ты не ел несколько дней, так нельзя. — Спасибо, я поем попозже, — Ханбин улыбнулся, выпрямляясь и снова садясь на диван, подгибая под себя ноги и снова что-то помечая на уже помятых листках с готовым текстом. — Мне нужно… — Ханбин, — старший озадаченно смотрит на парня, даже не стараясь скрыть своего беспокойства, — Что происходит? На Дживона смотрят испуганно; бледное, сильно похудевшее лицо искажается в гримасе, и Ким понимает, что больше никогда не хотел бы видеть тень боли и отчаяния на этом прекрасном лице. Ханбин молчит, затем поворачивается обратно к столу и продолжает делать что-то, а старший из-за этого злится, но не хочет затевать новую ссору, поэтому обещает себе, что поговорит позже. Дживон не знал, что Ханбин снова разозлится и исчезнет. Его не было нигде, куда они ходили вместе, и лишь старые воспоминания помогли наконец успокоиться и дать какую-то надежду. Дживон обошёл уже весь город вдоль и поперёк и не мог даже и подумать, что телохранитель Ханбина дал о себе знать, буквально похитив парня. Ханбину нужна была разгрузка. Он не знал, куда ещё ему пойти, как не в его любимый бар в центре города. Никому не было известно, что Донхёк тоже там будет: он искал старшего эти несколько дней и хотел мирно всё обсудить, но терпение лопнуло, и как только он увидел, как Ким заходит с пустым взглядом в душное и накуренное помещение, в котором царил полумрак. Хочется обхватить тонкую шею старшего руками и причинить боль. Донхёк пьян, он украдкой смотрит к подходящему к стойке Ханбину и понимает, что их разделяет всего несколько метров; преодолеешь их — и вот долгожданная жертва, которую хочется сделать вещью и присвоить. Телохранитель быстро закидывает в себя шот спиртного и подходит к Ханбину, хватая его за локоть и прикасаясь к его губам своими. Старший чувствует, как по горлу разливается что-то невероятно горькое и жгучее, ему не дают вырваться сильные руки, которые с интересом и возбуждением исследовали каждый сантиметр его тела. Парень задыхается, но затем понимает, что его разум постепенно отключается, а им теперь может завладеть кто угодно, и Ханбин будет не против. Он отвечает на наглый и напористый поцелуй Донхёка, который громко стонет и всё-таки отрывается от старшего, тут же смотря на его обкусанные до крови губы и усмехаясь. Ханбин ещё не понял, что происходит. Парни сидят в такси, и Донхёк не может перестать сжимать бедро парня, который с трудом дышит; он на грани, и телохранитель боится, что у него ничего не выйдет, старшего придётся насильно заставлять быть с собой, но… — За любовь нужно бороться, так ведь, хён? — парень запирает дверь своего номера, проводит Ханбина в просторную спальню и тут же толкает его на кровать, отчего молодой человек вскрикивает; боль в спине напоминает о Дживоне и о том, что ему грозила опасность. Донхёк садится старшему на бёдра и от нетерпения разрывает рубашку на нём, проводя холодными пальцами по выступающим рёбрам. Ханбин вполне трезв. Он не может и слова из себя выдавить из-за того, как отвратительно он себя чувствует, и непонятно, почему сейчас вспоминается требовательный взгляд Дживона и его пальцы, сжимающие подбородок. Ким готов прямо сейчас заплакать от того, какой он придурок: зачем надо было уходить? Что бы это изменило? Это лишь Донхёку на руку, который не хочет успокаиваться и смотрит на Ханбина, как на свою собственность. — Зачем, Донхёк? — от нового удара младшим в живот дышится ещё труднее, и парень чувствует металлический привкус во рту. — Где ты раньше был со своими сраными чувствами? Снова удар, на этот раз по челюсти. Донхёк переворачивает старшего на живот, и тот начинает паниковать, но в планах телохранителя связать, словно пленника, и никогда не сметь развязывать. Молодой человек никого не слушает, он продолжает истязать Ханбина, возможно, планируя превратить его в кусок отбивной. — Ответь, — Ханбин с трудом дышит, но понимает, что отступать уже поздно, и Донхёк со всего размаху бьёт его битой по грудной клетке. Парень не знает точно, сколько он уже валяется в луже собственной крови, но единственное, чего он хочет, это чтобы Дживон вдруг оказался рядом. Возможно, он уже ищет, но нервничает и расстраивается, потому что не может найти, но если всё-таки найдёт, то что будет делать… — Почему тебе плевать на меня? Ханбин лежит на кровати со связанными руками и не может пошевелиться от ужасно резкой боли, которая с каждой секундой сильнее парализует тело, но всё же пытается повернуть голову и посмотреть на Донхёка, что сел рядом и даже не пытается скрыть счастливую садистскую улыбку — он думает, что это ещё не конец. — Потому что я люблю другого человека, — с трудом выговорил Ханбин, выплёвывая кровь и облизывая обкусанные и разбитые губы; невероятно хочется пить. — Что бы ты не делал, вернуть меня не получится. Жалко только, что мою любовь ты тоже в свое время не заметил… — Почему я должен был гадать? — Донхёк сжимает биту в своей руке крепче, готовясь к новому удару, — Ты виноват сам, хён. Даже в том, что происходит с тобой сейчас, ты виноват сам, — младший бьёт в живот, и Ханбин, кажется, на мгновение перестает дышать совсем. Он сжимается в комок и не может больше надеяться на спасение. Внутри всё разрывается и ломается, и если парень сделает хоть одно малейшее движение, то он умрёт и больше никогда не увидит Дживона. Ханбину кажется от страха и ужасной усталости, что в номер настойчиво кто-то ломится, крича его имя и грозясь выломать дверь, если Донхёк не откроет прямо сейчас. У телохранителя нет выбора; его глаза наполнены тревогой, ненавистью и страхом, потому что ему некуда бежать. Уже чётче голос Дживона, и Ханбин, прилагая огромные усилия, пытается закричать ещё раз и дать старшему понять, что он действительно здесь, но Донхёк затыкает ему рот и даёт звонкую пощёчину, снова пиная в живот. — Ханбин! — Дживон вламывается в номер и с ходу налетает на Донхёка, понимая, что контролировать себя не может. Было совершенно непонятно, что этот парень себе позволяет, и когда он увидел своего редактора, внутри всё обвалилось. Ким быстро подбегает к избитому телу Ханбина и понимает, что тот не дышит. — Прошу тебя, очнись… В открытую дверь номера заинтересованно заглядывали перепуганные соседи, кто-то уже вызывал скорую и полицию, чему Дживон был ужасно благодарен. Донхёк лежал на полу с разбитым носом и что-то тихо бормотал, наблюдая, как Бобби аккуратно снимал окровавленную рубашку с Ханбина и развязывал его руки, стараясь унять дрожь во всем теле; смотреть на все эти царапины, синяки и раны было невыносимо, младший буквально разрывал сердце Дживону, который старался сделать всё осторожно и не навредить своему редактору, глаза которого все ещё были приоткрыты, и парень мог увидеть в их уголках скопившиеся слезинки, что готовы были сорваться и потечь по красным от ударов щекам. Было плевать, что с Донхёком сделают, и сделают ли вообще, волновало лишь то, что будет с Ханбином. Ждать было невыносимо, в голову лезла всякая несуразица, которая вводила в отчаяние и волнение. Дживону сложно усидеть на месте, он ходил по длинному коридору и смотрел в пол, злясь из-за чего-то на медиков, которые были с Ханбином в одной палате и что-то с ним делали. Когда терпение уже было на исходе, и Бобби боролся с желанием вломиться к младшему, из палаты вышла девушка. Она устало вздохнула и серьёзно посмотрела на Дживона, который боялся дальнейших слов, что могла сказать медсестра. — Когда вы нашли его, он уже был в таком состоянии, верно? — молодой человек кивает и не может скрывать свою тревогу, — Сломано несколько ребер и сильно поврежден позвоночник. Также он получил черепно-мозговую травму. Каким-то чудом не произошло разрыва внутренних органов, но… — В чём дело? — в растерянности спрашивает Дживон, — Пожалуйста, скажите, что с ним? — Он впал в кому, — отвечает девушка, — На данный момент его состояние стабильно, но когда наступит полное восстановление, неизвестно. Ким тяжело выдыхает, опуская руки и смотря на двери палаты, из которой всё ещё не вышли медики. Девушка кивнула Дживону и улыбнулась, как бы пытаясь утешить, затем кинула быстрое «Мне нужно идти» и оставила молодого человека одного, наедине со страхом и дверями, которые освещали парня своим ярким светом, но не смели пропускать его полностью, заставляя томиться от нетерпения и страха перед неизвестностью. Дживон не помнит, как долго просидел в больнице, ожидая чего-то. Через пару часов он провалился в сон, не в силах больше бороться с ужасной усталостью, что так внезапно навалилась на плечи, словно какое-то покрывало. Может быть, что-то навалилось на его плечи в буквальном смысле, и когда юноша приоткрыл глаза, он увидел перед собой всю ту же медсестру с каким-то пледом в руках, а с ней ещё какого-то парня невысокого роста, у которого, кажется, по щекам лились тонкие дорожки слёз. — Вы Дживон, верно? — тихо спросил парень, а медсестра, тем временем, положила покрывало рядом с Кимом и ушла; тот с непониманием происходящего кивнул и снова посмотрел на двери палаты: кажется, ничего не изменилось. — Спасибо, что присмотрели за моим братом. — Братом? — невольно вырвалось у Дживона, но он тут же смутился, на что таинственный молодой человек улыбнулся. — Ким Джинхван, — он пожал руку ещё более растерянного парня, присаживаясь рядом с ним и по-прежнему улыбаясь, — На вряд ли Ханбин что-то обо мне рассказывал, у нас весьма напряжённые отношения, однако… На днях он звонил мне и был явно не в себе, его что-то очень беспокоило, возможно, это как-то связано с Эзрой… — Вы приехали только из-за этого? — Я знаю, как этот телохранитель относится к Ханбину, и мне стало тревожно, поэтому несколько дней пришлось решиться и приехать сюда, но… — Джинхван вдруг замолчал и опустил взгляд, явно понимая, как теперь себя чувствует Дживон, — Когда мне позвонили и рассказали о том, что произошло, стало страшно. Я сделаю всё, чтобы Эзра понёс наказание и больше никогда не появлялся в нашей семье. — Отец Ханбина… — Дживон вдруг запнулся, но затем собрался и продолжил, посмотрев на старшего, который вдруг тоже поднял глаза и взглянул на него, — Отец Ханбина знает? Джинхван отрицательно покачал головой. Не хотелось, чтобы он спрашивал о взаимоотношениях с Ханбином сейчас, потому что Бобби вдруг понял, что их связывает намного больше, нежели просто работа, и соврать об этом будет непросто. Джинхван молчит и ждёт чего-то; их разговор давно зашёл в тупик, но они наверняка понимают, что могут думать об одном человеке, но в разных ключах; только о Ханбине. Внезапно дверь палаты открывается, из-за чего оба парня, сидящих напротив неё, вздрогнули и тут же выжидающе посмотрели на мужчину, которые устало покосился на молодых людей и легко улыбнулся. Дживон встал, следом за ним Джинхван; оба готовились к самому худшему, и внутри похолодело, когда мужчина долго ничего не говорил, но стало легче, когда он тихо сказал: — Вы можете зайти к нему ненадолго. Возможно, он даже не услышит вас, но всё же… — он пропустил парней внутрь, оставляя наедине с острым запахом, стерильной чистотой и кроватью, на которой лежал Ханбин. Аппарат искусственной вентиляции лёгких, капельница и многочисленные синяки на красивом лице младшего — обстоятельства сводили с ума и заставляло внутри всё сжиматься. Ресницы Ханбина редко подрагивали, казалось, что он просто спит и прямо сейчас сможет открыть глаза, но… — Чем он заслужил такое? — голос Джинхвана дрожит. Дживон не знает, что можно сказать ему, поэтому заставляет себя подойти к Ханбину, тело которого казалось ещё более искалеченным и измождённым, чем тогда, когда парень нашёл его у Донхёка. Воспоминания об этих событиях бросают в дрожь и заставляют невольно задержать дыхание, пережить случившееся заново, и бороться с этим сложно. Бобби думает, что виноват: ему действительно непонятно, почему он бросил Ханбина одного дома и оставил ему ключи, при этом видя, в каком он состоянии. — Если бы я только знал, куда он пойдёт… — тихо и медленно проговорил Дживон, сжимая кулаки, — Если бы был рядом, то ничего бы этого не случилось. — Что ты имеешь ввиду? — сиплым от слез голосом спрашивает Джинхван, смотря на парня и поджимая губы. — Последние пару недель он жил со мной, потому что… — Дживон запнулся, затем всё-таки собрался с силами и посмотрел на старшего; его глаза были красными. — Он не чувствовал себя в безопасности, когда был один, это всё произошло из-за Донхёка. Он хотел, чтобы я защитил его, но он почему-то ушёл, и я не успел найти его. Джинхван слушал молча, лишь задумчиво глядя на своего сводного брата, который был так далеко от земного мира. Было до невозможности страшно и невыносимо больно, ведь старший так хотел увидеть Ханбина, удостовериться, что ему нечего бояться, но кто же знал, что парень по собственной воле покинет зону комфорта и той безопасности, которой он так жаждал. Уже давно стемнело, но ни Джинхван, ни Дживон не могли уследить за всеми изменениями, что произошли вокруг них за все это время, что они думали об одном единственном человеке. Парни идут по тёмной улице, навстречу им несётся сотня автомобилей, а некоторые из них даже почему-то сигналят; на вряд ли им, ведь на улице ещё масса народу, и все куда-то идут… Внезапно из кармана куртки доносятся телефонная вибрация, и Джинхван этого невероятно пугается и ойкает, чем также пугает и Дживона, который даже отшатнулся от старшего: тот почему-то хмурится и устало выдыхает, на секунду прикрывая глаза. — Да, папа, — Дживон внимательно смотрит под ноги, стараясь максимально отвлечься от чужого телефонного разговора, но ничего не выходит; каждое слово почему-то запоминается с невероятной точностью. — Я не могу его здесь бросить, ты в своём уме? Голос на другом конце провода вдруг повышается, и Джинхван поначалу лишь замедляет шаг, а затем и вовсе останавливается, стараясь сохранить остатки терпения и сил. — Тогда и меня не жди. Парень сбрасывает звонок и раздражённо выдыхает, а Дживон смотрит на него отсутствующим взглядом и хочет спросить, но боится разрушить хрупкое равновесие старшего, который оставался спокойным только каким-то чудом. Они продолжают идти молча, вообще не понимая, почему идут вместе и почему до сих пор не попрощались друг с другом, но с Джинхваном интересно даже просто молчать. Вскоре светает. Молодые люди прощаются, и Дживон чувствует тяжёлое чувство вины, как только возвращается в свою квартиру, где стало вдруг невероятно пусто и одиноко без Ханбина. Стоит ли надеяться, что всё вскоре встанет на свои места? Дживон глубоко вздыхает, берёт себя в руки и включает ноутбук, смотря на пометки, что делал Ханбин, и на обкусанный им карандаш, затем невольно улыбается и не может поверить, что это была их последняя встреча.