Мой друг художник

~~ Ацуши открыл глаза, вокруг было темно. И он испытывал странное чувство, ему казалось, что он плывёт. Попытка пошевелить рукой или ногой ни к чему не привела - казалось всё его тело внезапно стало весить целую тонну. "Что? Г-где я? Что случилось? Почему я не могу встать? Почему здесь темно? И… я что, в воде? Почему я не могу говорить?" Миллионы вопросов пронеслись в голове подростка. Он не помнил как сюда попал, сколько он здесь находится и как ему выбраться отсюда? "Мне нужно вернуться. Я не хочу здесь оставаться! Мне нужно туда! Туда где все! А? Все? А кто "все"?" Он попытался вспомнить, куда он должен вернуться и кто его там ждёт. Но как на зло, ничего не приходило в голову. Ни лиц, ни имён, ничего. От этого юношу медленно начал охватывать страх. А нужен ли он там кому-нибудь? Ждёт ли его кто-то "там"? Тишина в которой он находился также нервировала и пугала. Он постарался произнести хоть что-то, позвать на помощь, но не мог издать и звука. Хотелось кричать, чтобы эта тишина треснула на части, словно стекло и осыпалась осколками. Но не получалось. Он начал бы захлёбываться отчаянием, если бы вдруг не услышал какой-то звук. Замерев, он стал прислушиваться, надеясь понять, что же это. Это оказался голос. Но он звучал далеко и приглушённо, словно сквозь непроницаемый купол или словно сквозь толщу воды. "Кто это? Кто говорит со мной? Пожалуйста, помоги мне! Мне страшно! Вытащите меня отсюда! Я хочу вернуться!!" ~~ Ацуши провели операцию и спасли, и на второй же день перевели в палату. Однако, юноша впал в кому, и в таком состоянии лежал уже неделю. Всё это время Огай практически не вылезал из больницы и ждал пробуждения сына. О худшем исходе он не позволял себе думать. Осаму прочёл, что несмотря на кому, человек слышит тех, кто говорит с ним. И навещая друга через день решил говорить с ним, в надежде, что это и вправду поможет ему очнуться. Рассказывал обо всём, что происходит в школе, с ним самим, с остальными. Как он, Огай и друзья ждут не дождутся, когда их "облачко" очнётся. В один из дней Дазай вернулся в свою квартиру и закрывшись в комнате подошёл к зеркалу. На лице была улыбка, но спустя секунду по щеке скатилась слеза, затем ещё одна, а шатен продолжал улыбаться. - Я стараюсь, стараюсь улыбаться и быть оптимистичным, - произнёс он, смотря на своё отражение. - но, но даже у меня нет столько сил! После этого улыбка сползла с губ, парень опустил голову, и слёзы закапали на пол. Он уже потерял близкого друга, и не хотел потерять ещё одного. Шатен поднёс руку к глазам и стёр слёзы, но тут же набежали новые. Ему было известно, что люди впавшие в комы редко выздоравливают и возвращаются из неё, но он искренне хотел верить, что Ацуши не сдастся и будет и будет бороться до конца, но это не гарантия того, что он очнётся. Рюноске навестил Ацуши всего два раза. Ему было невыносимо смотреть на одноклассника, который лежал под множеством капельниц и аппаратов. Он уже сотню раз обвинил себя, что Накаджима оказался здесь из-за него. Если бы он не сфотографировал их тогда, если бы не отправил фото Мори, может блондин не оказался бы на той остановке и его не сбил бы тот пьяница. Масло в огонь подливал голос, который обвинял Акутагаву, называл предателем и лицемером, изводил брюнета, от чего тот стал нервным и даже агрессивным по отношению к другим. А наедине говорил с этим голосом вслух пытаясь оправдать себя, порой крича в пустоту. Даже во сне ему не было покоя. Голос принимал образ демона и медленно рвал его на части вновь и вновь говоря, что он предал своего друга, и едва ли не сам был за рулём той самой машины. Рю просыпался в холодном поту и потом несколько часов не мог уснуть, из-за чего под глазами залегли тёмные круги. Его нервное состояние заметили и Осаму и Люси. Последняя, к слову, так и не навестила Накаджиму, считая, что ей всё равно, они расстались и она больше не хочет иметь с ним ничего общего. На самом деле красноволосой было страшно увидеть последствия аварии, искалеченное тело, бледное лицо, слышать тихое дыхание и писк аппаратов жизнеобеспечения, боясь услышать, как прерывистый писк превращается в громкий одиночный писк. Акутагава не покидал свою комнату в общежитии, не отвечал на звонки семьи и сестры, хотя те и хотели услышать его и поддержать. - Зачем это?! - громко крикнул он, смахивая со стола телефон с чашкой на пол. - мне! Я не убийца, я не виноват в этом! "Да брось, - снова активизировался голос. - долго ты ещё будешь отнекиваться? Признайся уже наконец" - Не в чем признаваться! Я ничего не сделал! - брюнет схватился за голову и сжал волосы. - оставь меня уже в покое, убирайся откуда пришёл! "Успокойся Рююю~, - промурлыкал голос. - успокойся. Выдохни и скажи “Я. его. убил”, сложно что ли? Ну же, скажи. Скажи, скажи. Скажи!" И так продолжалось уже неделю. Акутагава никому не рассказывал об это, не пытался попросить помощи у друзей или обратиться к специалисту, он не хотел, чтобы на него повесили клеймо сумасшедшего. Но он сам не замечал, как сходит с ума. *** Он стал отчётливо слышать голоса тех, кого он назвал "других", но не мог понять, кто они именно. Многие голоса сливались между собой и накладывались друг на друга. Но он смог их разделить. Один очень низкий и хриплый голос молодого парня, который появлялся довольно редко и говорил тихо, но Накаджима услышал от него однажды просьбу о прощении. - Прости меня, Ацуши... Второй более высокий баритон, но тоже молодого парня с ноткой озорства, который рассказывал ему о том, что происходит в школе и просил возвращаться скорее. - … а потом возьмём чего-нибудь пожевать и по пути будем дурачиться, правда, Ацу-тян? Третий голос уже зрелого мужчины, как предположил парень - его отца. Он говорил, что защитит его и не бросит в любом случае, главное, чтобы Ацуши вернулся. - Я рядом, сынок. Я знаю ты сильный, ты обязательно выкарабкаешься! И последний голос: низкий и бархатный, ласковый голос, что умолял его не умирать и говорил, что любит и не сможет без него. - Ангел мой, ты мне нужен. Я люблю тебя, люблю... Он так хотел вырваться отсюда, увидеть тех, кто его зовёт и сказать, что слышал их и рвался к ним, что благодаря им он всё ещё жив. Но он не мог, сколько бы не пытался, тело и голос не желали подчиняться хозяину.